Чингиз Цыбиков - Граница нормальности

— Типа дрели или ещё чего. Болгарка там или насос.

Но обычно то, что оставляют здесь одни, суеверные, утаскивают другие, менее суеверные. В целом им с женой живётся очень неплохо — их дальний домик никто не смеет трогать, несмотря на повальное воровство и пьянство, продукты им приносят, чистят колодец, чинят заборы и всё такое.

— Тойоту вон подарили, — сказал Василий. — Маша в прошлом году вылечила одного мальчика, а то он говорить не мог и лицо дергалось, а его отец какой-то шишкой оказался, приехал, поставил машину, отдал ключи и ушёл, и слушать нас не стал. Пришлось права получать.

Я ошарашенно молчал.

— Боятся, правда, — с легкой грустью сказал Василий. — Ну да ладно, привыкли уже.

Понять их можно, подумалось мне.

Внезапно он насторожился; совершенно по-собачьи склонил голову, поднял одно ухо. Мы уже подходили к дому, как вдруг я увидел что-то большое и тёмное у ворот.

Вот они, шаблоны восприятия городского жителя. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы мозг протряс пыльные архивы визуальных образов и извлек оттуда цветную картинку.

Медведь.

Огромный, не бурый, а совсем почти черный — или это из-за вечернего солнца? — стоит перед забором, а в открытой калитке стоит Мария!

У меня внутри всё застыло. Летом они же не нападают… Не нападают же они летом… У них же есть ягоды, грибы, они жир нагуливают… не нападают они летом…

Мария протянула руку.

Медведь поднял лапу.

Кажись, всё.

Мария склонилась, внимательно посмотрела на лапу, и тут я увидел, что с неё, с гигантской медвежьей лапы, что-то капает. Женщина уставилась прямо в глаза медведю, медведь заурчал глухо. Я хочу, чтоб вы это представили. Женщина держит медведя за лапу, пристально смотрит ему в глаза, медведь рычит.

Так длилось секунду, две.

Затем Мария сделала лёгкое движение рукой и отпрянула в сторону — быстро и тоже очень легко. Я буквально услышал свист когтей, полоснувших по тому месту, где она только что была. Забор содрогнулся глухо и гулко, но устоял.

— Ну всё, всё, — сказала она. — Иди домой. Домой, иди домой!

Медведь неловко шагнул назад. Ещё, ещё шаг — и вдруг с неожиданной грацией развернулся и галопом поскакал вдоль берега.

Я смотрел на всё это, открыв рот, а Василий как ни в чём не бывало прошел в калитку и спросил:

— Ну как она?

Мария показала гигантскую окровавленную занозу.

— Из-под когтя вытащила, занозила. Воспаления вроде нет.

— Да даже если и есть, — благодушно заметил Василий, и они оба рассмеялись чему-то своему.

— Вы проходите, я постелила уже, — сказала мне хозяйка.

— Значит, так, — сказал Василий. — Свет тут есть, но не совсем обычный. Видишь, вот пятно на стене? Надо по нему провести ладонью, свет погаснет. Не сразу, правда. Проведешь ещё раз, загорится. Туалет на втором этаже, ну ты видел. Если душно вдруг станет, окошко открой. Если что — кричи нас.

Он подмигнул мне и ушёл.

Со светом я разбирался минут десять. Свет не гас, сколько я ни возил по пятну ладонью. Я уже начал подозревать, что он меня разыграл, как решил в последний раз попробовать провести ладонью и подождать чуть подольше. Получилось. Свет померк через минуты две, и стало так темно, что я видел только яркие крупные звёзды за окном. Я испуганно шлёпнул ладонью по стене и снова стал ждать.

Сначала засветились углы. Затем весь потолок замерцал каким-то мятущимся светом. Я глядел во все глаза и не мог им поверить — светилось само дерево, или что это было. Сильнее и сильнее, пока не стало совсем светло. Я встал на табуретку и пощупал потолок пальцами. Холодный и светится.

— Люминесценция, — мрачно проговорил я. Люминесценция и шевелящиеся обои. Спать, спать.

Сначала надо пойти умыться.

Второй этаж был пуст и тёмен. Двери открывать было настолько страшно, что я, преодолев природную робость, решил пойти на первый, освещённый этаж.

Спустился по лестнице и застыл.

Вполоборота ко мне в воздухе висела (сидела? лежала?) Мария. В руках у неё была книжка. Она внимательно читала, и, кажется, даже тихонько шевелила губами. Простояв несколько секунд, боясь даже шелохнуться, я осознал, что где-то играет музыка, и довольно громко.

Я поднялся на второй этаж, сходил в туалет, умылся и лёг спать.

Разбудил меня звон разбитого стекла, затем —

БАХ!

— выстрел, крики. Я скатился с кровати, и боком, как в фильмах, подошёл к окну.

— Вылезай, тварь! — какой-то знакомый, жестокий и резкий голос. — Ребята, сюда, здесь подвал у них ещё! Руслик, смотри на мансарде! Гляди в оба! — и выругался нецензурно.

Мансарда — это здесь.

Как только я это осознал, в дверь бухнули.

Естественно, незаперто.

В сером проёме стоял давешний охотник, Руслан, с ружьем, близоруко вглядывающийся в комнату. Фонарь на его лбу слепил глаза синим светом.

— Э, есть кто? — сказал он.

Голос его заметно вибрировал.

Я не шевелился, я замер, я растворился в дереве в стене, стал прозрачным, стал невидимым…

Не вышло.

Мы встретились взглядами, и я понял, что сейчас он меня пристрелит. Он ни хрена не видит, он с ума сошёл от страха, для него каждое движение — враг.

Так и есть — вздёрнул ствол. Я даже зажмуриться не успел. Что-то громко треснуло. Потолок замерцал, стало светлее. Руслан остервенело давил на курок, глядя сквозь мои зрачки.

Выстрела не было.

Боковым зрением я заметил движение.

Окно открылось, и на подоконник мягко приземлился Василий. Как орёл приземлился. С лёгким шумом невидимых крыльев. Был он в пижаме и тапках.

— Руслан, — позвал он спокойно и даже немного лениво. — Русланчик, очнись. Русль, ты что творишь-то, Руслан?

Руслан, кажется, очнулся.

— Чё, а? Чё творится-то, а? Мы на чё подписались-то, а? Я на такое не подписывался, чё, а?

— Подписывался-подписывался, — сказал Василий. — Ты и Серёга твой. С Николаичем во главе. Кого ещё вы притащили?

— Я не хотел, чё! Я не знал же, ну! Ну не надо, а? Ва… Вася, ну не надо, а?

— Что не надо? — ласково спросил Василий.

— Не, ну чё, а? Я не буду больше, а? Мы же не зла, чё! А?

— Не со зла, — согласился Василий. — За деньги.

— Не, ну а чё, я ж не знал, а? Вася, не надо, а? Паша, скажи, не надо, а? У меня жена, дети.

— Знаю, знаю, — сказал Василий. — А ну ляг, поспи.

— Аха, — сказал Руслан. Лёг прямо на пол и уснул. Точно говорю — уснул. Только быстро и сразу, будто пленку ускоренно промотали.

Василий посмотрел на меня печально.

— Ну вот что с ними будешь делать? Второй раз за год уже. Соседи называются. А завтра продукты принесут. От сглаза и порчи попросят избавить. Вылечить.

Я не понимал. Или понимал, но не совсем.

— Он что — ваш сосед?

— Да нет, — досадливо сказал Василий. — Это-то ваши, городские. Соседи мои их нанимают. Как ковбоев в фильме этом, как его? «Семь ковбоев»? Или как там.

— «Великолепная семёрка», — машинально ответил я.

Во дворе раздались выстрелы. Один, другой, третий.

Мария.

Василий перевалился через подоконник и исчез. Я выглянул вслед за ним, осторожно.

Во дворе вяло корчились трое мужчин, ярко освещённые месяцем. Мария стояла, неловко, но крепко держа ружьё в вытянутых руках, ствол был направлен в небо, и с выражением отвращения на лице нажимала на курок. Курок щёлкал, ствол дымился.

— Не знаю я, как они разряжаются, — капризно сказала она. — Давайте спать все.

— Мы с Машей жили в городе, — говорил Василий, небрежно держась за руль. Джип шёл мягко, и совершенно не верилось, что мы едем по почти таёжным ухабам. — Я в фирме оконной работал, а она преподавала и репетиторствовала. Квартиру в центре снимали, хаты там убитые в ноль. И той зимой дубак у нас дома был страшный. Маша полезла греться в ванную, включила обогреватель, поставила его повыше, ну и уронила в воду.

Я молчал. Что тут скажешь.

— Ток пошёл, конечно, — буднично продолжил Василий. — Автомат вырубило, темень, дым… Черт знает, что я подумал, побежал в ванную, начал вытаскивать, а тут сосед, урод… Выскочил на площадку и врубил обратно. Футбол он смотрел, пропустить гол боялся… Ну её ещё раз шарахнуло. Думал, всё. Нет, в скорой очнулась, начались судороги, рвота… Три дня на уколах. Как очнётся, начинается. А потом случилась авария на ТЭЦ-1 — помнишь? Ну полгорода когда минут двадцать без света сидели, и скорая, и роддома, все. По российским новостям несколько дней показывали, как её восстанавливают — не Машу, конечно, а ТЭЦ эту. А Маше сразу легче стало. Она натурально подскочила, оделась, веселая такая, как ни в чем ни бывало, и давай помогать врачам, там суматоха была порядочная. А как свет дали, тут её обратно и скрутило. Ну я и догадался. Подхватил её на руки, в машину и в деревню к бабушке. А потом потихоньку вот тут дом и построили. Она рисовать начала, рисунки поперли. Я свою работу забросил, чего там — копейки получал, монтажничал.