Александр Рудазов - Сын архидемона

Несмотря на такие тяжелые условия, работу я сделал. Хотя пришлось целый час корячиться, собирая валежник и ломая ветки с рухнувших деревьев. Я старался выбирать самые сухие, но их попадалось удивительно мало. Ладно, нищим выбирать не приходится. Еще я набрал целую кучу растопки — вот уж в этом здесь недостатка не было. Мелкие веточки, щепки, мох, смола.  всего хватало.

К счастью, разводить костер мне уже доводилось. Я аккуратно сложил растопку, аккуратно ее поджег, а пока она разгоралась — аккуратно подкладывал веточки. Поскольку ни нормальных поленьев, ни бревен у меня не было, дрова я уложил шалашиком. В пионерском лагере мы разводили костры именно так. Шашлыков, правда, не жарили — просто пели песни и играли на гитаре. Эх, детство.

Впрочем, здесь у меня тоже шашлыков не получится. Шампуров нет, маринада нет.  Даже соли нет. Придется просто жарить мясо на углях и надеяться, что оно получится съедобным.

Пока мясо жарилось, я вспомнил о своем последнем кокосовом орехе. Хорошо, что я его вчера не съел — теперь он как раз кстати. Сок и мякоть кокосового ореха — очень мощный биостимулятор. Это мне Рабанрассказывал.  эх, Рабан, бедолага.  Интересно, существует ли загробная жизнь для мозговых паразитов? И как, интересно, такая жизнь может выглядеть? При всем желании не могу представить рай для слепоглухонемого существа, сидящего глубоко в человеческом мозгу.

Я битый час вскрывал этот чертов орех. Поначалу пытался просто разбить — не получилось. Твердый он, зараза, как булыжник. Ковырять ногтями или зубами тоже бесполезно. Только во рту появился мерзкий привкус, всех достижений.

В конце концов я нашел небольшой камень, немножко его обточил о другой камень и долгими старательными усилиями проковырял в скорлупе дырочку. Хлынувшее в рот молоко сразу настроило меня на благодушный лад.

Да уж, Робинзону Крузо на моем месте было легче. Намного легче. У него был целый корабль с припасами и инструментами. А я.  у меня пусто.

Особенно не хватает именно инструментов. Лезвий всяких — ножа, топора.  Раньше у меня были мономолекулярные когти, которые все это прекрасно заменяли. Когтями я бы этот гребаный орех просверлил в мгновение ока. Но теперь.

Мясо тоже поджарилось плохо. С одной стороны сырое, с другой обугленное. И без соли. Будучи ящхе-ном, я совершенно не обращал внимания на отсутствие соли.

Тем не менее даже такое мясо показалось мне удивительно вкусным. Наверное, дело в том, что у меня наконец-то появились нормальные вкусовые рецепторы. Это яцхену нет никакой разницы — фуагра в винном соусе или тухлая привокзальная сосиска. А человек.  о, какая богатая палитра, какое богатство ощущений содержатся в одном лишь скверно приготовленном кусочке ящерятины! Мы совершенно не ценим того, что имеем.

Ну вот, я поел, я попил.  сейчас бы мне еще чего-нибудь сладкого и покурить.

Хотя покурить я могу. До самого заката я неотлучно сидел возле землянки, боясь лишний раз выйти за порог и каждую минуту ожидая нападения. Спать улегся в погребе — как же хорошо, что я его выкопал, когда еще был яцхеном! Двери, правда, нет.  но даже если бы она и была — какой смысл ее запирать? Деревянная или даже стальная дверь для моих бывших когтей вообще не преграда.

Когда я был яцхеном, сны мне почти не снились. Так, привидится иногда что-нибудь, словно в бреду. А сегодня вот я сон увидел — длинный, подробный.

Приснилось мне, что лежу я в больнице с пищевым отравлением. Кроме меня в палате лежат Святогневнев, Щученко и еще один дядя — ростом до потолка. На кровати он не умещался, поэтому просто стоял в уголке и никому не мешал. Святогневнев тоже никому не мешал — он лежал носом к стенке и вроде бы спал.

В жизни-то он никогда не спит, но это же сон, в нем что угодно может быть.

Зато Щученко все время нудит, что я еще недостаточно сознательная личность, но он обязательно выкует из меня настоящего коммуниста. Потом он достал три соленые воблы и по-братски разделил их между всеми обитателями палаты — по три четверти на рыло. Я в свою очередь достал пакет булочек с повидлом и предложил всем угощаться. Щученко цапа-нул сразу пять булочек, но, поскольку все сразу они не пролезали, пакет разорвался, и булочки рассыпались по грязному полу. Тут же откуда-то появилась горбатая нищенка с лицом Торквемады и хрипло сказала: «Не выбрасывай бутылочку, тварь».

Я хотел спросить, какую бутылочку, но тут уже и сам увидел, что вся моя кровать заставлена бутылками — стеклянными, пластиковыми, керамическими. Места они занимали столько, что мне самому уже было не поместиться, поэтому я стал переставлять их под кровать. Несмотря на то что во сне я был человеком, кроме двух обычных рук у меня было еще и четыре невидимых, так что управился я быстро. Но когда управился — обнаружил, что у меня исчезла тумбочка. А я помнил, что в тумбочке у меня лежит кошелек и ковчежец с Пазузу — причем Пазузу через час будут ставить капельницу.

«Верните тумбочку, суки!» — вежливо попросил я.

Сразу после этого дверь распахнулась и в палату ворвалась медсестра — толстая-претолстая, с огромной бородавкой на щеке и презлющими глазами. Она уперла руки в бока и заревела пароходной сиреной:

«НЕ СМЕЙ ОРАТЬ, ЛИШЕНЕЦ!!! ТУТ ЛЮДИ СПЯТ»

И тут я проснулся от треска и грома. Сообразив, что это, я молниеносно схватил стоящий у изголовья ковчежец, приготовился его распахнуть и рявкнул

— Сейчас открою!

Шум затих. Во тьме погреба я увидел три зловеще светящихся кружка — это яцхен пялился на меня из люка. Несколько ужасно долгих секунд он не шевелился, но потом все-таки процедил невнятную угрозу и бесшумно растворился во тьме. А я вздохнул с облегчением, чувствуя, как по телу струится пот.

Перед тем как ложиться спать, я поставил на люк сигнализацию. Попросту сплел из лиан «кошкину колыбель» и перегородил ею вход. К ней привязал камни, скорлупу кокосовых орехов и все остальное, что сумел найти.

Как я и ожидал, яцхен явился по мою душу в первую же ночь. Чтобы войти, ему нужно было перерезать лианы, — и, как только он это сделал, вся привязанная к ним хрень попадала на каменный пол. Шум был не таким уж и сильным, но вполне отчетливым на фоне абсолютной тишины. Да и спал я вполглаза и вполуха — проснулся мгновенно.

Конечно, яцхен мог вломиться и не через люк, а прорыть подкоп, например.  но зачем это делать, если есть открытая дверь?

Весь следующий день я тоже сидел возле дома и мастерил новую сигнализацию. Понавешал везде всякой хрени, натянул кучу растяжек, поставил петли-ловушки. Конечно, я не надеюсь поймать или хотя бы задержать яцхена такими примитивными методами — просто хочу, чтобы он не мог подобраться ко мне бесшумно. Единственная моя серьезная защита — Пазузу.

В новом теле я тоже понемногу освоился. Тело оказалось весьма неплохим — физически развитое, натренированное, с хорошими рефлексами. Видно, что хорошо питалось и занималось спортом. Далеко не яцхен, конечно, но для человека — очень даже ничего. К тому же я понемногу начал замечать одну интересную штуку.  не уверен пока стопроцентно, надо проверить, в самом ли деле это то, что я думаю.

На вторую ночь яцхен не приходил. Я поминутно вскакивал, мне все время что-то мерещилось в темноте, но это было только мое воображение. Никаких шестируких тварей на этот раз. Слава богу. Утром я снова жарил мясо и чинил землянку. Но к полудню понял,что вечно сидеть на поляне не получится. Нет, я бы с удовольствием, но у меня почти закончилась вода. А без воды жить обычно не получается. Так что я взял просохшую тыкву-калебас и отправился к роднику.

Все-таки по сравнению с яцхеном человек — жутко неприспособленное существо. Джунгли из приятного местечка для прогулок обернулись враждебно-безразличным адом. Поваленные деревья, свисающие лианы, выпирающие в самых внезапных местах корни. Пробираясь через эти буреломы, я двигался раза в два медленнее, чем мог бы в нашем русском лесу.

Лишившись чувства Направления, я тоже потерял очень многое. Идти приходилось по памяти — а я ни хрена не помню, где что. Ориентироваться крайне сложно, неба почти не видно, вокруг полумрак. Солнце почти не пробивается через все эти ветви, лианы и листья.

Я шагал предельно осторожно, стараясь не задеть острый сучок или колючку. Как же их много оказалось теперь, когда бронебойный хитин сменился нежной человеческой кожей! Даже некоторые листья оказались острыми, как моя фамилия.

В довершение всего я еще и потел, как свинья. Невыносимая духота. Все окутано туманом, вонь стоит страшная, под ноги постоянно попадается какое-то гнилье.

Чтобы спастись хотя бы от жары, я решил попробовать закутаться в простыню, как те же арабы. Конечно, простыней у меня нет, зато есть «тога», в которую превратился костюм-перевертыш Джемулана. С грехом пополам я соорудил из нее подобие бедуинского халата и что-то вроде арафатки. Так и пошел.