Дмитрий Емец - Таня Гроттер и пенсне Ноя

– Что уродует самое красивое лицо и может превратить в неудачницу даже богиню Фортуну?

– Злоба. Зависть, – поспешно выпалил Ягун, разом использовавший две попытки.

На миг они вновь провалились в пол по грудь, а затем неведомая сила небрежно вытолкнула их из плена. Таня так и не успела понять, какой из двух ответов правильный. Но все равно благодарно посмотрела на Ягуна.

Глиняная голова скатилась на пол и разбилась. Но это был еще не конец. Теперь грозный голос звучал из утробы Ицатвы. Одновременно те две его руки, что лежали на бедрах, вытянулись вперед.

– Вы слишком часто отвечали неправильно. В этой руке у меня твое сердце. В другой – твое. Одно из сердец я верну, другое – раздавлю. Кто-то из вас должен остаться здесь и умереть, другой же сможет продолжить путь. Ну же, выбирайте: кому умереть?

– Мне! – быстро сказала Таня, вспомнив о флаконе с ядом. Не все ли равно – когда и как, если умереть все равно придется?

– Эх, мамочка моя бабуся! Нет, не тебе, мне! Я хочу! – заспорил Баб-Ягун.

Голос Ицатвы возвысился. Теперь он гремел как труба.

– Это окончательное решение? Я даю вам последнюю возможность. Будете упорствовать – погибнете оба. Ну же, кто готов принять жертву и остаться жить?

– Не я, – сказала Таня.

– Ну и не я! – заявил Ягун.

Они ожидали смерти, но вместо этого Ицатва сказал:

– Вы сделали правильный выбор. Я раздавил бы сердце того, кто смалодушничал, или два сердца, если бы смалодушничали оба… Теперь же мой черед уйти – так уж написано на роду! Слижите кровавую пену с моей шеи – и получите всю мою магию! Коснитесь губами капли пота на моем челе – и обретете мудрость. Вдохните мое последнее дыхание – и моя сила станет вашей.

Тяжелое тело Ицатвы покачнулось на горе костей и, внезапно распавшись на четыре части, скатилось вниз. Таня и Баб-Ягун осторожно приблизились. Теперь ничто уже не удерживало их. От Ицатвы пахло землей, глиной и еще чем-то. Похоже, он был когда-то вылеплен из грязи и глины, обложен камнем и обрызган кровью.

– Так как насчет его силы? Кто первый? – неуверенно спросил Ягун.

– Знаешь, тут явно какой-то подвох, – сказала Таня. – Пожалуй, нам лучше отказаться от его подарков. Я сомневаюсь, чтобы Дубодам предложил нам что-то бескорыстно.

– Угу… Слизывать пот мертвеца и кровавую пену… Я, конечно, гурман, но все же не до такой степени. В магическом мире подобные подарки принимает только полный чайник, – проговорил Ягун.

Тело Ицатвы вспыхнуло. Пламя метнулось к стене и охватило портьеру. За ней оказалась дверь из темного дерева. Ягун сильно толкнул ее, и она открылась с неприятным скрипом. Сразу за дверью начинался узкий коридор с темницами. Двери вздрагивали. Из-за некоторых раздавался глухой нечеловеческий рев и рычание.

Ягун осторожно заглянул в зарешеченное оконце. Там, в каменном мешке, метался худой длиннорукий человек с головой ягуара. Заметив Ягуна, он прыгнул на дверь и, рыча, принялся трясти ее, на всех живых и мертвых языках требуя крови.

Внук Ягге отскочил так поспешно, что налетел спиной на другую дверь, расположенную прямо за ним. В тот же миг чьи-то холодные пальцы, просунувшись сквозь прутья решетки, вцепились ему в шею. Пытаясь повернуть голову, Ягун увидел синее существо со складчатыми крыльями и огромной, точно котел, головой. Зубы в его распахнутой пасти скользили навстречу друг другу, как две цепи бензопил.

Играющий комментатор закричал и, рванувшись, освободился. При этом он неосторожно потянул к себе дверь. Она распахнулась. Упавший Ягун стал поспешно отползать. Он сообразил, что вырвавшееся чудовище сейчас кинется за ним. Но нет… Монстр действительно толкнулся было вперед, но не сумел переступить порог. Казалось, распахнутая дверь причиняет ему невыносимые страдания. Упав на колени, чудовище кое-как нашарило ручку и захлопнуло дверь в свою темницу. В окошко Таня видела, как крылатый полузверь бросился на каменный пол и замер – лишь вздрагивала его спина и сотрясались концы кожистых крыльев.

– Ягун, ты видел?

– Да, но я не понимаю, почему он… – хрипло начал внук Ягге.

– А я понимаю! Вообрази, какие муки узники испытывают снаружи, если камера – единственное место, где они хоть как-то могут от них укрыться!

Таня невольно подумала о Ваньке… Так вот почему Чума так насмешливо смотрела на нее, утверждая, что из Дубодама нельзя бежать. Здесь теряют не только годы, но также волю, память и жизнь.

Задыхаясь, Ягун растирал шею.

– Я прям зверею! В хорошее местечко они засунули нашего Ваньку!.. И он должен днем и ночью выслушивать все эти вопли и рычание! – пробурчал он.

– А откуда, кстати, взялись эти?.. – Таня даже толком не знала, как их назвать.

– Сдается мне, здесь заточены полулюди-полузвери и бессмертные маги, запятнавшие себя кровью. Даже Дубодам не может забрать у них жизнь. Он отнимает у них века и тысячелетия, но сил и ярости в них на миллиарды лет. Когда-нибудь, поверь, и, возможно, даже очень скоро, они освободятся и, объединившись с теми, что за Жуткими Воротами, огненным смерчем пройдут по нашему миру. И вот тогда нам всем придется выбирать, на чью сторону встать, это точно! Наступит время новых магических войн! – убежденно заявил Ягун.

Тане нечасто приходилось видеть его настолько серьезным. Внук Ягге действительно верил в то, о чем говорил.

Теперь они были настороже. Мягко ступали по коридору и, стараясь не привлекать к себе внимания, заглядывали в решетчатые окошки. Некоторые камеры пустовали. Двери их приветливо открывались, но Таня скорее бы залезла в петлю, чем вошла туда.

Ваньку они обнаружили случайно. Ягун, мельком посмотрев в окошко, проследовал дальше, видно, ничего такого не заметив. Таню же словно в грудь что-то толкнуло. Она подошла к той же двери, взглянула, оцепенела, отшатнулась, а потом вдруг метнулась вперед. Только она одна во всем мире смогла бы узнать Ваньку в этом повернутом к ней спиной и поджавшем колени человеке, который лежал на узкой тюремной кровати. Ягун бросился за ней.

– Постой… А зачем мы… – начал он и осекся, поняв, что он уже внутри.

Именно Ягун первым взял Ваньку за плечо и помог ему приподняться. Таня почему-то не решалась. Она вся была во власти странной слабости и даже робости.

Поддерживаемый Ягуном, Ванька сидел на кровати и равнодушно смотрел в пол. Их он словно и не замечал. Один лишь раз он скользнул по Ягуну отрешенным взглядом и тотчас вновь перевел его в пол.

Зато Таня рассматривала Ваньку с жадным изумлением. Это был он и словно не он. Теперь ему сложно было дать меньше семнадцати, а то и восемнадцати лет. Один или два года в его жизни пролистались торопливо, точно страницы книги.

Но и сейчас в Ваньке не было заматерелости Пуппера, не было его жесткой щетины и самодовольного взгляда из-под выпуклых очков. Ванька остался все таким же худым, длинноруким и угловатым вечным подростком, разве что желтая, висевшая клочьями майка была уже безнадежно мала ему. Но Ванька не замечал ни своей майки, ни тела, ни вообще ничего вокруг. Даже на кровати он сидел как-то неуверенно. Видно было, что, не поддерживай его Ягун, он вновь улегся бы и повернулся к стене.

Таню захлестнула волна жалости и любви.

– Ванька, Ванька! Это же я, понимаешь, я! Что с тобой? – крикнула она и, не сдерживаясь, принялась трясти Ваньку за плечи.

Он поднял голову. Лицо его осталось отрешенным, но в самой глубине глаз мелькнуло на миг что-то прежнее, озорное, то, что когда-то сводило Таню с ума. Да и не только Таню, ту же Зализину, вероятно, тоже. Иначе к чему ей было устраивать весь этот театр одного актера?

Плача, Таня принялась целовать его волосы, щеки, руки. Ее не смущало даже присутствие Ягуна, который, впрочем, весьма деликатно – что сложно было от него ожидать – разглядывал стены.

– Ванька, Ванечка, Ванюша… Ну что же ты? Вставай! Мы увезем тебя, спрячем, а Ягге придумает, как тебе помочь… Идем!

Но Ванька снова уставился в пол. Взгляд его опять погас и, как и прежде, стал пустым и бесконечно уставшим.

– Проклятый Дубодам! Как же я тебя ненавижу! – крикнула Таня, вскидывая голову к слепому, глухому, но одновременно всевидящему и всеслышащему потолку…

Послышался звук, похожий на звук, издаваемый ключами, уроненными в жестяной таз. Это жезл перекатывался в футляре и ударял по дереву контрабаса. Он настойчиво напоминал Тане о своем присутствии и о ее клятве.

Тане стало жутко. Она вспомнила, что ей предстоит. Коснуться жезлом Ванькиной груди, забрать у него душу, а после покинуть Дубодам и ждать, пока де менты избавятся от тела. Отвратительно! Нужно закончить все как можно скорее. Она открыла футляр, и жезл сам прыгнул ей в руку. Контрабас рад был избавиться от такого соседства – это Таня ощутила сразу, уже по одному тому, как негодующе загудели его струны.

Таня с тревогой посмотрела на жезл, так и рвавшийся к груди Ваньки, и внезапно подозрение укололо ее. Правильно ли она поступает, доверяясь Чуме-дель-Торт? Но на кого еще ей опереться, если никто больше не обещал помочь Ваньке? В конце концов, Чума получит за свою помощь высокую, очень высокую плату…