Владимир Пучков - Черти поневоле

Аквалангист отчаянно забарахтался, направляясь к берегу. Через минуту он уже стоял на песке, свирепо вращая глазами. Обрывок лески словно тоненький хвостик скорбно свисал с задницы водолаза.

— Ну сейчас ты у меня попляшешь!

— Это ты у меня попляшешь, — мрачно сказал Костя, извлекая из кармана служебное удостоверение и раскрывая его перед незнакомцем. Аквалангист остолбенел.

— А? — посмотрел он на Костю, словно увидел привидение. — Что? Хто?

— Вот сейчас и узнаешь, хто, — пообещал Костя, поднимая с травы папку. — Сейчас составим протокол…

— Екарный бабай! — прошептал аквалангист, резво разворачиваясь к воде.

— Стоять! — крикнул Костя, но не тут-то было.

Крупными лягушиными прыжками незнакомец бросился обратно и с грохотом обрушился в воду, так что на берег выплеснулась волна. Гнаться за ним было бессмысленно.

— Диверсант! — завопил Антуан, обхватив лапами голову.

— Обыкновенный браконьер, — возразил Костя, — хотя многие из них не лучше диверсантов. Правда, у него не было подводного ружья. Может быть, они ставят сети?

— Вот и поели рыбки! — вздохнул кот. — И зачем я их только приманивал?

От расстройства он включил радиоприемник и принялся ловить что-нибудь веселое. Однако вместо музыки из радиоприемника донесся невнятный шум, затем простудный кашель, и наконец чей-то голос довольно явственно произнес:

— Хана, шеф, нас застукали!

— Какая хана? — тут же отозвался другой голос.

Антуан хотел было крутануть колесико настройки, но Костя отнял у него приемник и прибавил звук.

— Тут какой-то козел из леснадзора ошивается! Всю задницу мне растаранил и Коляну тоже!

— Ты чего мелешь, как это растаранил?

— Ну так… рыболовным крючком!

— А вы что?

— А чего? Еле крючки выдрали!

— Дебилы! — сердито сказал голос. — Возвращайтесь назад, погуляли — и будет. Все, связь окончена.

В ту же минуту эфир замолчал, и, сколько Костя ни вращал настройку, ничего, кроме музыки, не было слышно.

— Это что же получается? — пробормотал Костя, — Значит, целая банда орудует? Надо идти к директору. Пусть дает моторную лодку. И Яге с Горынычем сказать. Возьмем бандитов, никуда они не денутся!

— Ура! — закричал Антуан. — Вперед! — И, повесив на шею транзисторный приемник, припустил вслед за Костей.

Стояла ясная полуденная тишина. Серебристые паутинки растворялись в воздухе, и от этого он становился еще чище и прозрачнее. Просвеченная солнцем листва словно замерла на мгновение, готовая в следующую минуту встрепенуться и зашелестеть, но мгновение все не кончалось, и ни единого звука не раздавалось вокруг. Только огромная удивленная стрекоза зависла в нерешительности над двумя колокольчиками, не зная, на который из них опуститься.

Яга Степанидовна уселась на пенек в тени старого огромного дуба, раскрыла очередной том Жорж Санд и, шевеля губами, погрузилась в чтение.

— Вы мерзавец! — прочитала она. — Вы опорочили славное имя герцогов Анжуйских!

И тут на поляну упала чья-то огромная угловатая тень.

— Ахти! Кого это несет? — прошептала бабка и тихонько спряталась за дерево. От обладателя такой тени хорошего ждать не приходилось.

Действительно, через минуту из-за кустов появился здоровенный детина в коротких шортах и рубашке, расписанной попугаями. У него была бритая голова, заплывшее дрябловатым жирком лицо и маленькие воробьиные глазки, подозрительно поблескивающие из-под набрякших век. Это был Эдик собственной персоной. В руке он держал помповое ружье.

Эдик огляделся и вытер пот со лба.

— Класс! — пробормотал он. — Вот где пикничок надо было забацать!

И тут он заметил берлогу, где предавался послеобеденному отдыху медведь Потапыч. Надо сказать, что Эдик представлял себе лес как некую декорацию для приятного времяпрепровождения и представления не имел, что здесь могут быть какие-то норы, берлоги и прочие лесные сюрпризы. Ему вдруг пришло в голову, что он наткнулся на клад.

— Вот это дыра, в натуре! — восторженно прошептал он, становясь на колени и заглядывая внутрь.

Яга услышала, как медведь вздохнул и насторожился, но детине было не до того.

— Алмазы! — ахнул он, увидев горящие в темноте глаза Потапыча. — Клад, в натуре! — И, засунув руку в густую пахучую темь, вцепился медведю в глаз.

Могучий рев и отчаянный вопль разом потрясли лес. Заснувшие было птахи бросились врассыпную кто куда. Только любительница скандалов — сорока — спряталась за ветвями, чтобы посмотреть, что будет дальше.

Яга Степанидовна, замаскировавшись наспех сорванной веткой, подобралась на всякий случай поближе.

Детина приплясывал на месте, тряся укушенной рукой и с ужасом глядя на берлогу. На жирном указательном пальце здоровяка появились характерные следы неправильного прикуса.

— Змея! — истерически бормотал детина, разглядывая палец и судорожно подсчитывая минуты оставшейся жизни. В его памяти промелькнули кадры из фильма про Индиану Джонса и про змей, охраняющих сокровище.

«Спасаться, спасаться! В медпункт!» — мелькнуло в его голове. Эдик подхватил ружье, но не успел сделать и шага, как из берлоги показалась сначала изумленная мохнатая башка, а следом за ней, охая и причитая, вывалился и весь медведь.

Правый глаз Потапыча был красный и слезился.

— Медведь! — взвизгнул детина.

— Бандит! — ахнул Потапыч и сделал шаг назад. Под его тяжелой лапой хрустнула ветка, и медведь, словно куль муки, повалился в траву.

Эдик судорожно дергал затвор ружья. На его лбу выступили капельки пота, а руки выполняли команду с точностью до наоборот.

Яга Степанидовна поняла, что пора действовать. И хотя ружье в руке шефа тряслось и прыгало как живое, оно тем не менее могло выстрелить. Бабка отбросила ветку в сторону и предстала перед шефом во всей своей красе.

— Ва-ва-ва-вах! — загадочно произнес Эдик, глядя на Ягу и переставая трястись.

А Яга уже подняла правую руку вверх. Рука была сухая и тонкая, как картофельная плеть, и заканчивалась острыми тонкими коготками.

— Чикатилло накатилло! — завывая, произнесла Яга. — Накатилло укатилло!

В следующее мгновение поляна подернулась морозным туманом, земля вздрогнула, и где-то невдалеке, словно невидимый зверь, зашевелился гром.

Яга подняла вторую руку, и туман, свиваясь кольцами, окружил Эдика непроницаемой молочной пеленой.

— Чуфырь! — довольным голосом произнесла Яга, и туман, мгновенно съежившись, уполз в лопухи.

Снова засияло солнце. Эдик все так же стоял на поляне, только вместо новенького помпового ружья у него в руках оказалась толстая суковатая палка, из которой он напрасно старался выстрелить.

— Пу, пу, пу! — стрелял он то в Потапыча, то в Ягу Степанидовну. Старуха смотрела на него с жалостью.

— Может, хватит пукать, — сказала она, одергивая ситцевый фартук, — а то, неровен час, штаны испоганишь.

— Абзац! — прошептал детина, начиная шевелить ногами и переходя на бег на месте. — Мамочки! — Последнее слово он произнес странным, пищащим басом и неожиданно быстро ринулся через лес, оставляя за собой неширокую просеку.

— Чертям лесным тебя отдать бы! — пробормотала Яга, мстительно глядя вслед Эдику.

— Отдай, матушка еще не поздно! — Возле Яги словно из-под земли выросло несколько чертей. Их длинные хвосты от напряжения подергивались и нервно били по траве.

— Страсть как кушать хочется! Давненько такого не едали!

— Не видали! — поправил говоривших один из чертей, тот, что покрупнее. — Нам бы его на пе…

— На перевоспитание! — хором закончили черти.

— Знаю я ваше перевоспитание, — нахмурилась Яга. — Куда участкового дели, схарчили небось? А он ведь только за грибочками пошел прогуляться!

Черти потупились, а один из них принялся стыдливо ковыряться в зубах.

— Да мы его и не видели! — наконец произнес самый маленький.

— Больно он нам нужен, костлявый такой! — отозвался самый длинный.

— Ша! — сказал главный. — Кончай базар! А ты уж, матушка, в следующий раз нас понапрасну не вызывай, конфуз может выйти.

Из полуоткрытой двери приемной директора доносился тихий настойчивый храп. От этого храпа воздух в приемной сгустился и сделался похожим на теплый, сладковатый кисель.

— Может, окно открыть? — предложил Костя, поглядывая на огромную двойную раму. Ее не открывали, наверное, со дня строительства самого здания. Между двумя стеклами скопилось изрядное количество засохших мух, валяющихся просто так или запутавшихся в паутине. Колченогий тщедушный паучишка от нечего делать раскачивался на пыльной серой паутинке. Ему было скучно.

Костя тоже скучал, несмотря на то что Евстигнеев с вечным пылом излагал свою новую гипотезу возникновения Вселенной. Эту гипотезу Евстигнеев выудил из журнала и, слегка подправив, выдавал теперь за свою.

Костя протянул руку к окну, но так и не открыл.