Надежда Первухина - Вежливость королев

А в опустевшей и разгромленной королевской опочивальне наступила окончательная темнота. Сначала одна за другой погасли с противным шипением свечи. Потом остыли и подернулись темным пеплом поленья камина. И только корона, которую Ее Величество швырнула в камин, странно светилась. Словно была сделана не из золота, а из крошечных кусочков зеркал.

Молчаливых, но все понимающих зеркал.

Молодой и наглый весенний дождь яростно барабанил в незакрытые ставнями темные окна.

Ранняя весна в городах Тарсийского Ожерелья, и особенно в столице, лишена какой бы то ни было прелести и оптимизма. С Бронзового моря дует постоянный леденящий Ветер Перемен, вызывая у жителей прибрежных поселений жестокую непонятную тоску, граничащую с суицидом. Солнце почти не выглядывает из-под плотного войлочного одеяла туч, сыплющего то градом, то неуместным снегом, то ледяным дождем. Леса, сады и даже знаменитые королевские парки выглядят голыми и беззащитными, особенно когда очередной порыв урагана ломает хрупкие деревца и корежит ветви старых исполинов. Основными расцветками на это время года становятся грязно-серый и угольно-черный, и это тоже не добавляет обывателям радости: мало того что по весне традиционно увеличивают налоги, так еще и погода такая, что хоть удавись.

Такое безобразие творится до наступления знаменитых Тарсийских ночей, когда расцветают наконец легендарные и прекрасные цветы — элрисы, когда утихомиривается море, небо распахивает звездные объятия, а наутро вдруг оказывается, что вчера еще мертвая земля сплошь покрылась свежей, пахнущей почему-то девичьей кожей травой и на деревьях лопнули клейкие крупные почки, а небо такое голубое с ослепительным кругом солнца посередине, что больно становится глазам, отвыкшим от ярких красок!

Но до Тарсийских ночей далеко. До травы, новых бутонов в королевском элрисии и праздника цветоводов.

А если ему не удастся решить эту проблему, то, возможно, он больше травы и не увидит.

Никогда.

Главный Советник замычал от еле сдерживаемого бешенства и мутным взором окинул распотрошенную опочивальню Ее Величества. Возле дверей жалкой стайкой притихли полуодетые и непричесанные камеристки, не зная, то ли им уйти и оставить созерена в одиночестве, то ли дожидаться его дальнейших вопросов и указаний.

Герцог Рено, Главный Советник Ее Величества, стиснул пальцы до хруста костяшек и заставил себя обойти опочивальню так, как это сделали бы люди из Розыскной службы — ища приметы и улики, указывающие на то, что и как произошло минувшей грозовой ночью.

Приметы!

Улики!

Ха!

Герцога передернуло от отвращения. Вот она, главная улика — заскорузлый от грязи мужской плащ на королевском ложе! Кому эта улика принадлежала, не нужно и догадываться!

Проклятый распутный плебей!

— Кто из вас главная камеристка? — спросил он, не затрудняя себя еще одним взглядом в сторону сжавшихся перепуганных дам.

Одна из них вышла вперед, суетливо поправляя широкий платок с длинной паутинчатой бахромой:

— К вашим услугам, мой созерен.

— Вы хорошо знаете содержимое шкатулок и шкафов Ее Величества?

— По долгу службы, мой созерен… Да.

— Осмотрите при мне все и перечислите, что пропало.

Главная камеристка не заставила себя просить дважды. Тем более что от одного взгляда герцога Рено ей хотелось превратиться в крошечную зверушку — ушастого улика, известного своим опасливым норовом, — и юркнуть в самую дальнюю норку этого ужасного дворца.

Камеристка перечислила пропавшие драгоценности, а затем вскрикнула, будто ее ужалила бабочка-серебрянка:

— О, слава Тарска! Мой созерен, корона… Ее нет на месте!

Герцог Рено меж тем задумчиво смотрел в потухший камин.

— Корона, говорите? — как бы встрепенулся он. — Подойдите сюда. Взгляните. Не похожа?

Главная камеристка заглянула в камин и пискнула, едва не лишаясь чувств:

— Это она!

— Достаньте, — безапелляционно приказал Главный Советник.

Лицо камеристки стало белым, как знаменитые тарсийские кружева.

— Мой созерен… Я не имею права прикасаться к этой святы…

— Я вам разрешаю. Выполняйте, прах вас побери!!! Или прикажете мне копаться в каминной саже?!

Разумеется, камеристка более не смела возражать. Она извлекла из камина злосчастную корону, имевшую в настоящий момент отнюдь не царственный вид. Женщина держала главную регалию королевства в вытянутых руках, как держат только что выкупанного и при этом неистово вопящего младенца благородных кровей.

— Передайте корону дворцовому ювелиру. Пусть приведет ее в порядок, — приказал герцог Рено. — И убирайтесь все вон! Нет, стойте! Так никто из вас не слыхал сегодняшней ночью шума в опочивальне королевы? Никто не знал о том, что… случится? Наверняка?

— Увы, наш созерен…

— Убирайтесь. И пришлите сюда поломоек, чтобы в опочивальне не осталось ни пылинки, ни соринки. Да, и сообщите дворцовому исполнителю наказаний и провинностей, что вам, как не выполнившим своего гражданского долга, полагается по двадцать плетей. Каждой.

— Да, герцог…

Главный Советник метнул изничтожающий взгляд на главную камеристку, прижимавшую к груди изуродованную корону:

— А вам — тридцать. За отсутствие наблюдательности.

Едва камеристки удалились, бесшумные и перепуганные, как тени (если только тени бывают перепуганными), герцог Рено запер за ними дверь опочивальни и быстро подскочил к гобелену, за которым скрывался тайный ход.

Герцог Рено не стал вспоминать, за какую нить надо тянуть, чтобы гобелен отъехал в сторону, поэтому он просто сорвал его с бронзовых крючков. И столкнулся нос к носу с начальником Розыскной службы капитаном Лавдисом.

— А, капитан…

— Мой созерен…

— Вы уже здесь. Меня радует такая… оперативность.

Слово «оперативность», как и другие новомодные словечки, введенные в обиход тем проклятым магистром, герцог не терпел. Но сейчас оно пришлось кстати. Капитан Лавдис наклонил голову в знак благодарности за похвалу. Он знал, что похвалы от герцога Рено можно дождаться только в самом крайнем случае.

Значит, случай действительно крайний.

— Крапленый Эндрю и Ее Be…

— Чшш!

— …И его спутница прошли тайным ходом не позднее двух часов пополуночи. Вышли у кладбищенской стены, где их ожидали лошади, и быстро поехали…

— Направление?

— Прорабатывается несколько версий. Дело в том, что следы смыло дождем. Но наши следознатцы…

Герцог Рено опять поморщился. Его коробило смешение старого и нового лексикона. «Версии» и «следознатцы»… Бред какой-то!

В прочем, сейчас не в словах дело.

— Они не могли направиться в одно из его поместий? — спросил Главный Советник капитана Лавдиса.

— В каждом замке Крапленого Эндрю уже работает оперативная группа. С того момента, как от вас поступил сигнал тревоги.

— И что?

Капитан неуловимо пожал плечами:

— Как выяснилось, сей злокозненный негодяй заранее подготовил себе путь к отступлению. Он давно передал купчую на свои поместья другим лицам.

— Кто эти лица? Они могут быть его сообщниками?

— Мессер Эславито, мистресс Айсфилл-вторая и вдова маршала Коде с пятью детьми, которые на данный момент являются владельцами поместий, вряд ли могут быть сообщниками столь низкорожденного негодяя. Репутация этих людей всегда была безупречной и несла Тарску лишь добрую славу…

— Мы кончим тем, что нас зарежут во сне, капитан, если будем полагаться лишь на добрую репутацию честных людей. Эти же добродетельные люди и зарежут.

— Не могу спорить, созерен.

— Допросите их всех, капитан. Даже детей вдовы Коде. На всякий случай.

— Да, созерен.

— Но это не главное. Прежде всего узнайте, куда направились беглецы, прах на вашу голову! — Неожиданно обычно сдержанный и хладнокровный герцог возвысил голос. — Вы не меньше меня понимаете, что это дело…

— Государственной важности. Да, мой созерен. Будет сделано, мой созерен. Со всею возможною тщательностью и быстротой, мой созерен.

Герцог прищурил глаза:

— Маленькая поправка, капитан. Со всею возможною и невозможною быстротой.

— Вас понял; мой созерен.

— Выполняйте.

Герцог вышел из опочивальни в примыкающий к ней небольшой зал с высокими окнами. За окнами по-прежнему висело серое небо и сыпало на дворец и весь прилежащий ко дворцу Тарск мокрый снег. И это называется весна… Вот что значит — жить на проклятом архипелаге.

«Через час — заседание Совета, — с тоской подумал герцог Рено. — И я должен буду официально сообщить всем его членам, что королева бежала. Да еще с любовником. И чем это может грозить Тарсийскому Ожерелью, ведают одни лишь небеса».