Владимир Пучков - Черти поневоле

— Бабуля, это же шутка, — примирительно улыбнулся Эдик, — тебе ведь все равно зубы надо было выдирать. Вот и выдрала! Зато без боли, как у лучшего дантиста. А мы тебе новые вставим, золотые. Будешь у нас как царица!

Услышав грубую лесть, Маланья на секунду замерла, затем махнула рукой:

— Ладно, уж. Чего там, я на вас зла не держу! Такая уж, видно, планида! А вы чего, обедать пришли? Так ведь рано еще, чай, только завтракали.

— Не, бабуля, мы отчаливаем, — сказал Эдик и подмигнул браткам: вот, мол, как хорошо получается. — Пора нам. Засиделись.

— Ну и отлично, — сказала Маланья, — отчаливайте.

— А это… — Эдик заговорщицки подмигнул бабке. — Нам бы забрать из сарая…

— Что забрать-то? — не поняла Маланья.

— Ну это самое! Да не притворяйся, ты же в курсе.

— Ах, картошечку! — улыбнулась Маланья и тоже заговорщицки подмигнула.

— Ага, — осклабился шеф, — мои парни ее вчера в погреб спрятали.

— Хорошо, — сказала Маланья. — Сейчас я свинью стащу с люка, а вы машину подгоните поближе, да пошевеливайтесь, люди-то, чай, все видят. Секут! Не хочу, чтобы обо мне слухи пошли.

— Йес! Бабуля, — обрадовался Эдик, — сейчас все в натуре забацаем!

Он бросился во двор, и через минуту братки услышали звук работающего мотора. Толян, Колян и Серый побежали в сарай. Маланья вошла следом. Оттащив в сторону спящую Авдотью, она скомандовала:

— В темпе, парни, бегом!

В это время Эдик подогнал машину прямо к двери, и братки в одну минуту забросили мешки в багажное отделение.

Эдик потянулся было вскрыть один из мешков, чтобы проверить содержимое, но увидел вдалеке скорбную фигуру Лисипицина и передумал. Да и бабка, заметив его движение, показала шефу кулак:

— Выедешь из села, смотри сколько хочешь!

— Нормалек! — легко согласился Эдик. — Открывай ворота.

Серый распахнул створки, и братки кинулись к внедорожнику, чтобы забраться внутрь. Но джип неожиданно рванул вперед, причем с такой скоростью, что едва не вписался в поленницу. Лихо развернувшись, он замер, и в раскрытое окно высунулась голова шефа.

— Перегруз, пацаны, — сказал он. — Короче, пилите к механику, а я потом подгребу. Вы с ним перебазарьте по-свойски, перетрите, а я потом подъеду. И это… Не переживайте! Вам ведь главное — от рогов избавиться! — Дико захохотав, Эдик убрал голову и дал по газам. Через мгновение джип мигнул зажженными поворотниками и скрылся с глаз.

— Не понял юмора! — сказал Серый, глядя на Толяна.

— Да все путем, — неуверенно отозвался тот. — Он же сказал, что у него перегруз. Потом приедет.

— Точняк, — совсем грустно согласился Колян.

Бабка молча наблюдала за ними, на ее лице было написано самое настоящее злорадство.

— Что, соколики, — не выдержала она, — обманул вас рогатый? Смылся?

— Ничего не смылся, — разозлился Серый, — раз обещал вернуться, значит, вернется!

— Ну-ну! — Старуха широко зевнула и направилась на кухню. — Жрать захотите — чур не опаздывать.

Братки испуганно переглянулись.

— Че делать, пацаны? — запаниковал Серый. — Может, он и вправду того… Типа слинял?

— Может, и слинял, — неожиданно согласился Толян, — все равно надо к механику идти. Придется. И шеф туда заявится, чтобы рога отчекрыжить. Короче, разберемся!

— Не заявится туда шеф, — покачал головой Колян, — с такими бабками он и так хорошо устроится. Подумаешь, рога! В каком-то смысле это даже здорово. Будет в авторитете. Нет, шеф смылся — это точняк!

Неожиданно сзади скрипнула дверца, и братки увидели стоящую на пороге Маланью.

— Подите-ка сюда! — поманила она их.

Парни нехотя подошли.

— Жрать небось хотите?

— Хотим, бабушка! — захныкали братки.

— Ну тогда идите, чего уж там!

Братки влетели в комнату, шумно уселись за стол и оторопели. На столе стояло блюдо с курицей, ровно разделенной на три части. Три миски, полные благоухающей куриной лапши, стояли тут же.

— Это что? — оторопело спросил Серый, поудобнее устраивая гирю.

— Курица, — неожиданно улыбнулась бабка. — Вы что, забыли, что курицу сперли? А я-то помню! И вообще. Обманул вас ваш командир. Всю картошку себе заграбастал! — Она не выдержала и захихикала.

— Не картошку, — скорбно поправил ее Толян, — а золото!

— Да уж какое там золото, — хмыкнула Маланья. — Коли говорю: картошку, стало быть, так и есть.

Парни непонимающе уставились на нее.

— Эх вы, головы дубовые! — вздохнула бабка. — Неужто я этого дела не предвидела? Поставила ему кормовую картошку, а он ее всю и прибрал! Золотишко-то не во всякие руки дается! — И она захохотала неожиданно густым басом.

Братки молча смотрели на нее, тяжело врубаясь в происходящее. Маланья посерьезнела:

— Вам бы не бандитствовать да себя гробить, а вкалывать как следует! Глядишь, и не натерпелись бы, и деньгу заработали! Нам сезонные рабочие и зимой и летом нужны. Ну да теперь поздно об том говорить. Что до вашего шефа, то бог шельму метит. А золото вы сдайте-ка в бухгалтерию, пока совсем не пропали. Да ведь и награда за это положена, и немаленькая. — Она вздохнула и посмотрела на них. — А впрочем, сами думайте, только не прогадайте смотрите! На вас вон и так смотреть страшно, а что дальше будет…

— Что? — разом задрожали братки.

— То и будет! — сурово сказала Маланья и вышла из комнаты.

— Нечего ее слушать, — сказал Толян, молниеносно расправляясь со своей порцией. — Фуфло гонит бабка!

— Сам ты фуфло! — неожиданно сказал Серый. — У тебя и рога бараньи. А мне, например, надоело. Устал я. От рогов, от гири, и вообще. Хочется нормально пожить.

— Это точно, — кивнул Колян, — если башли у нас, тогда все меняется. С деньгами можно свое дело открыть. Легальное! Только как их в город перевезти?

— То-то и оно, — сказал Серый, — нам, рогатым, и машину никто не даст! Бабка верно говорит: скинуть рыжевье в бухгалтерию и получить деньги. Глядишь, и с механиком договоримся.

— Ну-ну, — усмехнулся Толян, — давайте!

— И дадим! — поддержал Серого Колян. — Скинем золото и возьмем свою долю.

— Пацаны, у вас крыша съехала, точняк! — сказал Толян. — Слышал бы вас шеф…

— Твой шеф — змей! — не выдержал Серый, изгибая длинную шею и нависая над Толяном. — Он нас наколол! Это он нас сюда заманил! Говорил, что здесь лохи живут, а здесь все — крутые. Это он нас подставил!

— А сам смылся, — добавил Колян.

— С картошкой, — ехидно уточнила Маланья, заглянув в комнату.

— Короче, надо идти к механику и поговорить с ним по-человечески, — решил Серый, — а то я весь рогами изошел. Куда мне такому деньги?

— Значит, вы твердо решили? — спросил Толян.

— Тверже не бывает!

— Тогда я вам скажу так: механик заставит вас золотишко-то вернуть! Ясно?

Серый задумался, попытался почесать затылок, наткнулся на рог и махнул рукой:

— Я ему сам свою долю верну, лишь бы снова человеком сделал. Не хочу светиться ночами, как телевизор! Рогов не хочу!

— И я тоже, — кивнул Колян. — Лишь бы избавиться от этой дряни. — Тут он покачал рогами. — Приведу себя в порядок и поеду в деревню. К тетке. Устроюсь на работу и буду жить, как все люди. Мне теперь ничего не страшно! А там Нинка, она меня до сих пор ждет!

Толян задумался, потом махнул рукой:

— А, ладно. Я тоже с вами. Только как мы эти мешки обратно потащим? Они же тяжелюшие!

— А про тележку-то забыли? — спросила Маланья, снова заглядывая в комнату.

Через час жители Калиновки стали свидетелями странного зрелища. Трое измученных парней в дурацких шапках на головах толкали по улице тележку, на которой лежали картофельные мешки.

— Заключенные сбежали, — шепнула Жульетта своей соседке. — Видишь, и жратву с собой прихватили!

Мнения разделились. Кто-то предположил, что в село забрели путешественники, пешком добирающиеся из Владивостока. Более скептически настроенные уверяли, что это очередная научная экспедиция. А кто-то высказал совсем уж крамольную мысль, что перед ними эмигранты из стран Балтии.

— Вот до чего нашего брата в Прибалтике доводят! — ахнула какая-то сердобольная бабка.

— Вы это прекратите, — сказал скульптор Агафонов, выходя за калитку. — Зачем раздувать межнациональную вражду?

— А никто и не раздувает, — возразила Жульетта. — Ты сам посмотри, страхота-то какая!

— Глупые вы люди, — усмехнулся Агафонов. — Это же художественная самодеятельность. У них наверняка репетиция!

Не обращая на все эти разговоры внимания, братки добрались до шлоссеровского дома и постучали в калитку.

— Кого еще несет? — проворчал говорящий запор, но калитка тем не менее распахнулась, и на пороге возник улыбающийся Гаврила.

— Гаврила дверь открывай, сахарок дай, дай! — пробормотал он и тут же затих.

Лицо Гаврилы исказилось гримасой непонимания. Какое-то время он с жалостью смотрел на парней, а затем вытащил из кармана три кусочка сахара:

— Гаврила добрый! Гаврила дверь открывай, сахарком угощай!