Том Холт - Солнце взойдёт

— Похоже на то, — подтвердил Бьорн. Он пытался запихнуть весьма, весьма сомнительный носовой платок за спину своей рубашки.

— Ну а почему бы и нет? — улыбнулась Джейн. — Чего же лучше, как не оказаться в аэропорту, если мы хотим куда-то попасть? Правда, у нас нет паспортов, и билетов, и всякой такой всячины, не говоря уже о деньгах, но… — она остановилась и немного подумала. — Но это вряд ли будет большой проблемой, правда? — сказала она. — Так, теперь: куда это мы хотели попасть?

— Хм-м… — произнес Бьорн.

— Это очень логично, — продолжала Джейн, роясь в карманах с какой-то маниакальной уверенностью. — Мы хотели попасть куда-нибудь. Поэтому мы в аэропорту. Думаю, мы можем свести все это дело к старой доброй привычной процедуре и каким-либо образом добиться результата. — Она помедлила, думая. — Кажется, — добавила она, — в старину было ужасное множество хлопот с какими-то духами, и лампами, и тремя желаниями, но полагаю, сейчас все это рационализировали. Ага, вот оно наконец!

Она вытащила два паспорта и два билета.

Хотя она не была ни в коей мере удивлена тем, как они материализовались, но ее внимание было заинтриговано тем, что это были обратные билеты. Точнее, один был помечен «ТУДА», а другой — «ОБРАТНО».

— Ох, ну вот еще! — раздраженно воскликнула она. — Либо все эти разговоры о свободной воле — просто шутка, либо нет. Но не то же и другое одновременно!

Одна из монахинь посмотрела на нее.

— А вы не суйте свой нос, — рявкнула на нее Джейн.

— Джейн и Бьорн Хурбурмурдур, ссжиры рейса Би-Дабью-Эй номм Жеззед Бурчат Жезд, слещщего на Кудыкину Гору, проззь немедленно пройти к проходу номм мяу, ссжиры Джейн и Бьорн Хурбурмурдур, брюзвнимание.

Джейн вздрогнула. Затем она вновь посмотрела прямо вверх.

— Спасибо, — произнесла она. — Как раз вовремя.

— СЮДА!

— Вообще-то, шеф, здесь…

Бултых!

Штат остановился и, задыхаясь, тяжело привалился к двери. Она распахнулась, и он ввалился вовнутрь.

Необходимо помнить, что все офисы — это один офис, все коридоры — это один коридор, и все огнетушители, где бы их сознательно ни размещали, в конечном счете оказываются непосредственно на уровне коленной чашечки споткнувшегося человека. Штат выругался.

Он находился в своем собственном кабинете.

— Постойте-ка, — отдуваясь, проговорил он, ни к кому особенно не обращаясь. — Если уж мы собрались валять друг с другом дурака, так по крайней мере будем делать это как полагается.

Свет включился, по всей видимости самопроизвольно. На столе внезапно обнаружилась чашка с чаем. Штат знал, не пробуя, что в чае было два куска сахара.

Он понял, что не имеет ни малейшего представления, с кем он разговаривает, но кто бы это ни был, он слушал. Это было страшновато.

— Гангер, — прошептал он, — вы слышите меня?

Тишина, как внутренняя, так и внешняя. Он яростно потряс головой, но в ней ничто не бренчало. Он даже попробовал высморкаться, но и здесь неудача.

— Э-э, вы меня слышите? — повторил он. — Давайте… — он отчаянно оглянулся вокруг, и на глаза ему попалась чашка с чаем. — Давайте так: один крекер значит «да», два значат «нет». — В воздухе скользнули два крекера, приземлившись на блюдце. Они, казалось, широко ухмылялись.

— Понимаю, — пробормотал Штат, сжав зубы. — Мне собираются устроить веселый денек, так?

(…А снаружи, во внешнем мире, из привода гравитационной индукции загадочным образом выпал шплинт и, никем не замеченный, звякнул об пол. Это породило очень локализованную проблему: мир остался в точности таким же, как был, не считая одной квадратной мили амазонского тропического леса, где все деревья неожиданно оказались утянуты под землю.)

Штат не спеша обошел свой стул, сел и задрал ноги на один из ящиков стола. Он потянулся за чаем и печеньем.

Они мягко, но непреклонно передвинулись на шесть дюймов вправо.

— Полагаю, о том, чтобы сказать мне, кто вы такой, и речи быть не может? — сказал он.

Два крекера, перемещаясь подобно бритвенно-острым метательным дискам японских ниндзя, просвистели по волосам на макушке его головы и врезались в стену. Он сердито взглянул на них.

— Очень хорошо, — произнес он. — Я могу подождать.

Вселенная — или, по крайней мере, та часть ее, которая заполняла кабинет Штата: существенная ее часть — задержала дыхание. Возникла озадаченная тишина. Штат сложил на груди руки, откинул назад голову и воззрился на потолок.

Время, разумеется, очень непростая штука, и было бы лишено смысла говорить, что «прошло полчаса» или «час», учитывая сложившиеся обстоятельства. Лучше будет сказать: «прошло какое-то время», и оставить это так.

Штат сидел спокойно, ничего не говоря, отгороженный от мира загадочной перегородкой. Через какое-то время потолок начал мерцать, и внезапно на нем обнаружилась совершенно дикая версия Микеланджеловского видения творения. Но Штат только прикрыл глаза.

Прошло какое-то время…

Краткая заметка по поводу культуры, образа жизни и общего мировоззрения спектральных воинов.

Спектральные воины знают только одну шутку. Она звучит так:

В: Сколько нужно спектральных воинов, чтобы заменить лампочку?

О: Один, и еще стремянка. Но в крайнем случае, разумеется, он может встать на стул.

Подобно всем элитным военным подразделениям, у них есть свои строевые песни, наиболее любимая из которых звучит так:

Спектральные воины приходят к жизни, когда в землю высеваются драконовы зубы глубокой заморозки, и прекращают свое существование, когда их убивает враг или (более обычно) когда они преступают собственный византийский дисциплинарный устав. Будучи целиком сотканы из духа и эфира, они не требуют пищи и питья; по крайней мере, им их не дают. Лишь очень немногие из них проживают достаточно долго, чтобы выяснить, имеет ли это какое-нибудь значение.

Было бы неверно сказать, что спектральные воины не боятся ничего, — они боятся огромного количества вещей, и их страх чаще всего полностью оправдан. Единственное, чего они не боятся, — это враг, поскольку все, что их противник может сделать с ними, — детские игрушки по сравнению с тем, что ожидает их, когда они вернутся в лагерь. Это, разумеется, делается умышленно.

Взвод 384657J, Голубые Штиблеты (известные также как Всхлипывающие Орлы), ворвался сквозь зеркальное стекло, передвигаясь быстрой рысцой, рассыпался веером и принял легендарное построение «Перевернутой Черепахи» — маневр, предназначенный для того, чтобы передовые стрелки могли одновременно охватить противника с двух сторон и оказаться как можно дальше от своего командира. После этого они развернулись в позицию для ведения тройного продольного огня, специально разработанную для этого подразделения. После этого они встали по стойке «смирно» и застенчиво потупились.

Капрал повернулся лицом к толпе перепуганных отдыхающих и смущенно прокашлялся.

— Не тот аэропорт, — проговорил он. — Прошу прощения.

Затем подразделение удалилось, применив на практике свою проверенную временем смущенно-неуклюжую походку.

Генерал набрал в грудь воздуха, словно для того, чтобы крикнуть, но слова вышли из него с неожиданно небольшой начальной скоростью. Словно вдруг заворковал голубь-людоед.

— Хорошо, — сказал он. — Думаю, нам сюда.

— У нас нет времени, — прошипела Джейн. — Шевелись!

Бьорн остолбенело огляделся. Он никогда за всю свою жизнь не видел сразу столько банок пива. Это, решил он, либо видение рая, либо открытый вызов. Ему хотелось, чтобы это был вызов.

— Э-э… угу, — сказал он. — Сейчас, я только… э-э… куплю себе упаковочку и сразу же присоединюсь к тебе.

Он обернулся и раскрыл рот.

Он, конечно, уже не в первый раз был в «дьюти-фри»[35] но это был первый раз, когда он был в совершенном «дьюти-фри». От всех остальных его отличало то, что в нем не было ничего, кроме пива. Невероятно много пива.

Банки стояли рядами, простиравшимися насколько хватало глаз; фактически, если бы он подумал над этим, он понял бы, что такое количество предметов особого притяжения, сосредоточенного в одном месте в одно время, прямо противоречило законам физики.

— Чтоб мне сдохнуть, — прошептал он. — У них есть даже «Ротвейлер» девять-Х! — Его рука инстинктивно протянулась, как росток тянется к солнцу, и примерно с такими же шансами достичь контакта, поскольку Джейн уже схватила его за ухо и тянула прочь.

— Да во имя всего святого, — говорила она, — ты, может быть, и придурок, но мне казалось, что даже ты сможешь распознать такую очевидную ловушку, увидев… — Она осеклась, ее рот открылся, а пальцы медленно разжались.