Шимун Врочек - Танго железного сердца

На канонерке постоянно что-то гремит и щелкает, из трубы поднимается едва заметный сизый дымок, над ней дрожит нагретый воздух. Из люка то и дело вылазит кто-нибудь, похожий на черта из ада. Люди Обри. «Селедка» стоит под парами. Угля у нас не так много, зато в трюме канонерки сложен парус. В крайнем случае пойдем под ветром. Или на шлюпочном буксире.

По сходням постоянно бегают люди — кто с ящиком, кто с мешком, кто матерясь. Гвалт. Топот босых ног, смешки, ругань. Канонерку еще нужно загрузить. Дальний переход — это вам не загородная прогулка с пикником на морском берегу.

Я говорю вполголоса:

— Придется уйти отсюда — как можно дальше. И все начинать сначала.

«Да», — жестом показывает Киклоп. На груди у него висят на шнурке блокнот и свинцовый карандаш. И еще он надел свои очки.

Самоубийство, думаю я.

Но что еще остается?

Я прикидываю ресурс. Машины у нас старенькие. Даже если выдержит цилиндр высокого давления, а там явно намечаются трещины… Бедная «Селедка» — из речной канонерки в морской круизный лайнер.

— Куда нам идти? — говорю я Киклопу. — Давай, ты у нас умный.

Он задумывается. Киклоп пишет:

«Мадагаскар».

Я отрываю взгляд от листа и говорю:

— Ты в своем уме? Это же больше тысячи миль! — сминаю листок и бросаю в воду. Течение уносит его к кувшинкам. — Нет, не может быть и речи. Придумай что-нибудь другое.

Он снова берет в лапу карандаш и выводит медленными крупными буквами:

«М А Д А Г А С К А Р».

Черт.

Я поднимаю бинокль к глазам. Низкий хищный силуэт «Гуаскара» на фоне заходящего солнца кажется акульим. Черное на красном. Наша проблема номер раз: они перекрыли нам выход из залива.

Одно утешает — «Гуаскар» не боевой корабль, поэтому на нем нет артиллерийского вооружения. Это монитор каторжной охраны, не знаю, как она сейчас называется…

Поэтому на носу «Гуаскара» установлен счетверенный пулемет. Наша проблема номер два.

Потому что с пулеметом тоже придется что-то решать.

Я убираю бинокль, который некогда принадлежал капитану «Селедки». Застегиваю потертый кожаный чехол и возвращаюсь обратно. На веранде меня уже ждет Киклоп. Я говорю:

— Знаешь, что такое «демократическое правительство»? Это правительство, которое состоит из одних секретарей.

Киклоп молча смотрит на меня сквозь очки.

Я вздыхаю.

— Твое чувство юмора меня убивает, — говорю я. — Ты хотя бы понял, в чем соль шутки? Ладно. Ну, мог бы хоть сделать вид… Не хочешь, как хочешь. Обри, приветствую! — жму руку. — Фернандо, рад видеть.

— Адмирал, — он кивает. Такой голос мог бы быть у пушечного затвора.

Фернандо Монтез из бывших морпехов, служил на островах. Шла заварушка с дикарями, граната взорвалась слишком близко. Фернандо лишился руки и половины челюсти. Нижняя часть его лица — железная. После войны он был замешан в чем-то криминальном, бежал.

Когда Фернандо открывает рот, в округе начинают выть собаки.

Что ж, все в сборе. Военный совет объявляется открытым.

Я говорю:

— Диспозиция следующая: залив — это горлышко бутылки. В качестве пробки — «Гуаскар». Так же морская пехота может атаковать нас по суше. Ночью они, скорее всего, не рискнут, поскольку плохо знают местность — и к тому же они все еще надеются на нашу капитуляцию.

Но рано или поздно они решаться. И тогда мы проиграли. Остров не так велик, сами знаете. Переловят нас здесь поодиночке или скопом, неважно. В общем, как ни крути, вывод неутешительный — нашей прежней жизни пришел конец. Понимаете?

Они молчат. Впрочем, все это было переговорено между нами еще до прихода морской пехоты. И не раз.

— Мы понимаем, адмирал, — говорит Фернандо за всех.

— Сколько человек возьмет «Селедка»? — спрашиваю я Обри. Он нехотя отвечает:

— Не больше пятидесяти. И то с риском перегрузки.

Я качаю головой.

— Так мы потеряем скорость. Нет, не годится. Взять лодки и каноэ на буксир?

— Вариант, угу. — Обри чешет лоб. — Только тогда мы все равно будем плестись, как беременная корова. И «Гуаскар» превратит нас в решето за пару минут.

— Да, это еще один вопрос. — Меня прерывает стук в дверь. — Войдите!

Рокки приносит чай. На подносе, на белой салфетке — помятый латунный чайник, чашки (все разные), настоящий серебряный молочник (молоко, правда, козье) и пачка твердокаменных галет. Все в лучших традициях британского военного флота.

Англичане — лучшая морская нация мира.

А мы просто будем пить чай.

Когда чай допит, галеты догрызены, наступает время расходиться. Потому что основное мы уже решили.

А если решили, надо действовать.

— Фернандо, удачи вам и вашим людям! Обри, действуй, как договорились. Киклоп… ну, ты знаешь. — Я провожаю гостей и остаюсь на пороге, глядя на Либерталию. Это мой дом. В темноте стрекочут цикады. По всему селению горят фонари и костры. Сегодня никто не хочет сидеть в темноте — и я их понимаю.

— Сэр, скоро восемь часов. Вы просили предупредить.

Рокки.

Вот кто у нас настоящий самец гориллы. Огромная сила. Одновременно робок и страшно вспыльчив. В юности Рокки был влюбчивым, рахитичным, слабеньким юношей. И очень от этого страдал. Женщины…

Однажды Рокки проснулся на улице, а у него вместо тонких слабых рук — мощные стальные, вместо нижней половины тела — несущая база, как у шагающего автоматона. Теперь он стал чудовищно силен, но, увы — зачем ему теперь внимание женщин?

Будь осторожен в своих желаниях.

— Назначаю тебя флаг-офицером, — говорю я.

— Есть, сэр! Так точно, сэр! — Рокки салютует. — Спасибо, сэр!

Пауза. Он переминается с ноги на ногу. Бу-дум, бу-дум.

— Ты что-то хотел спросить, Рокки?

— Сэр, а кто это — флаг-офицер?

— Главный по связи, — поясняю я. В желтом свете фонаря кружат москиты. Какая-то тварь пытается ужалить меня в руку, я прихлопываю её ладонью. — У меня для тебя будет особое задание. Слушай внимательно, Рокки…

Сегодняшний фильм называется «Где-то в Саноре». Настоящий вестерн с трюками, выстрелами и хорошими парнями — все, как я хотел.

В главной роли актер, которого я раньше не видел. Джон Уэйн, высокий красивый парень с открытым лицом. Что он вытворяет на лошади, это надо видеть!

Забавно, но он чем-то напоминает мне Джека Форингтона. Одно слово: американцы.

Проходя мимо, я слышу, как у одного из костров читают глухим монотонным голосом, точно заклинание:

— И выпьет жизнь и кровь твою из мрака Эри-Кува…

Эри-Кува, белая обезьяна из Синвильских болот.

Призрак.

Ужас пляшет красными отсветами на лицах.

Эри-Кува. Кува, Кува!

Каторжный ангел смерти.

Чтобы такое сделать с моим характером, чтобы он стал мягче и приятней?

Подозреваю, существует единственное средство…

— Рокки, сегодня будут танцы.

Объятия юных девушек. Много перебродившего тростникового сока, чуть-чуть контрабандного виски. И танго.

Я стою в полутьме, пластинка крутится — шшш, шшш.

Ядвига. Иногда мне кажется, что из тени выйдет она, пойдет через всю веранду — и у меня заранее перехватывает дыхание.

Движение бедер под платьем. Носок лаковой туфельки. Я не видел лучшего изображения бога…

Потом она скажет: Козмо. Я скажу: Яда. Или ничего не скажу.

А Киклоп будет стоять у перил, и только единственный глаз его в темноте будет тихонько поблескивать…

Мечты.

Это танец одиночества и похоти, Козмо.

Я закрываю глаза и танцую. Одинокий похотливый старик в мятой белой фуражке.

Я вспоминаю. Мы танцуем с Анитой под звуки танго. Обри ушел чинить машины. И вообще, музыка — это не для него.

— Хорошие истории включают в себя три обязательных элемента, — говорю я, улыбаясь.

— Какие же?

— Кровь, любовь и танцы.

Анита смеется, запрокидывая голову. Прекрасна.

Меня трогают за плечо. Открываю глаза.

— Сэр, простите, — это Рокки. — С того берега сигналят. Похоже на азбуку Морзе.

— Уже иду. — Я поворачиваюсь к Аните. — Долг зовет, пани…

Я ухожу в темноту, а она остается стоять под звуки танго. Отойдя метров на двадцать, я оборачиваюсь и машу ей рукой.

Грезы.

Мои лишь только грезы…

— Сэр, — говорит Рокки осторожно. — А с кем вы там разговаривали? Кто такая Ядвига?

Шум прибоя. В мое время это называлось фонарь Ратьера. Одним движением рукоятки можно закрыть фонарь и снова открыть. Я иду по песку к обрыву, на краю которого расположен наш наблюдательный пункт. Обычно отсюда мы наблюдаем приход кораблей. Здесь же наш Ратьер.

— Поворачивай его, — приказываю. — Киклоп, вставай сюда, будешь сигнальщиком.

Вдалеке, в кромешной тьме другого берега залива вспыхивает огонь. Начинает передавать. Читаю.