Шимун Врочек - Танго железного сердца

— Поворачивай его, — приказываю. — Киклоп, вставай сюда, будешь сигнальщиком.

Вдалеке, в кромешной тьме другого берега залива вспыхивает огонь. Начинает передавать. Читаю.

— Это лейтенант Йорк. Кто говорит?

Я поворачиваюсь к Киклопу.

— Передавай. Это адмирал Дантон. Чему обязан?

Щелк, щелк, щелк-щелк-щелк. Сигнальный фонарь — наша единственная дальняя связь. В ясные ночи мы можем связаться даже со станцией на побережье Кето. Если повезет.

То есть, у нас нет радио. Правда, если Фернандо справился со своей задачей, у морпехов его тоже больше нет.

Фонарь морской пехоты сигналит, я читаю:

— На одну из наших палаток упало дерево. Вы что-нибудь знаете об этом?

Я хмыкаю.

— Передай: Кто-нибудь пострадал? Нужна помощь?

Пауза. Затем следует ответ:

— Помощь не требуется, но наша рация уничтожена. Повторяю: вы что-нибудь знаете об этом?

Вот оно. Молодец, Фернандо!

— Передай: Сочувствую. Деревья здесь часто падают.

На этот раз пауза длится много дольше.

— Сколько вам лет? — спрашивают оттуда. Мне прямо чудится во вспышках света интонация Йорка. Интересный оборот принимает наша беседа.

— Приятно, что вы интересуетесь, лейтенант. Киклоп, передай: скоро будет пятьдесят девять.

— Выглядите старше, — отвечает прожектор с той стороны залива.

Киклоп хмыкает. Ему смешно, старой обезьяне.

— А вам?

— Двадцать восемь, — Йорк, опережая мой выпад, сигналит: — Выгляжу прекрасно, спасибо.

— Рад за вас. К чему этот обмен любезностями?

Пауза. Фонарь опять разражается чередой вспышек — раздраженных.

— Адмирал, вы лжете. Завтра, если вы не примете условия ультиматума, я заставлю вас ответить за все лично. И плевать я хотел на ваш возраст.

У нас с ним похожее чувство юмора.

— Предлагаете дуэль? — я усмехаюсь. — Киклоп, передавай: предупреждаю, лейтенант, я — прекрасный стрелок.

Зеленая бутылка из-под хереса. Испания, урожай 1930-го года. Если понюхать горлышко, там все еще остается пряный сухой аромат.

Красные холмы Испании. Я никогда там не был.

И тогда я поднимаю револьвер, укладываю его на локоть, большим пальцем взвожу курок. Пуля-цель, думаю я, пуля-цель. Зеленая бутылка плавает на мушке. Еще никогда я не был так холоден и спокоен, как сейчас. Пуля. Цель. Пуля…

Задерживаю дыхание и мягко жму на спуск.

Ба-бах! Револьвер едва не вылетает у меня из руки. Да уж, навыки я утратил.

Бутылка хоть бы дрогнула.

Ворчание Киклопа за моей спиной переходит в ржание. В откровенный хохот. Вы когда-нибудь видели, как гориллы делают это? Киклоп сидит на корточках, уперевшись костяшками в землю, время от времени задирает морду вверх и издает серию насмешливых: ух, ух, ух. И еще раскачивается. Это… несколько раздражает.

— Что? — говорю я. — Что смешного?

И тут вдруг вспоминаю, как был у Обри с Анитой в гостях. Обри ушел после обеда пораньше, отправился к своим механикам. А я собираюсь. Ополаскиваю лицо, руки и растираю шею полотенцем до красноты.

Анита стоит рядом с кувшином для воды.

— Глупый ворчливый старик, — говорит она, глядя на меня. — И как тебя только люди выносят?

— Просто я обаятельный.

Она против воли смеется.

— Что есть, то есть. — она молчит. — Я сшила тебе рубашку.

— Это еще зачем? Спасибо.

— Береги себя, Козмо.

Я застегиваю пуговицу на воротнике. Анита подает мне китель, я вдеваю руки в рукава. Тяжелая жесткая ткань — мой рыцарский доспех — ложится на плечи. Внезапно Анита делает шаг и прижимается лицом к моей груди. Я замираю. Стоим, не шевелясь. Впервые она себе такое позволила. Обри… как же Обри?

Я осторожно провожу ладонью по её темным волосам. Прекрасна. И недосягаема.

— Скажи, что я дура, и все будет хорошо.

— Все будет хорошо, — говорю я. — Обещаю.

Так и будет.

…Поэтому я поднимаю револьвер и начинаю стрелять, не целясь.

Бах. Ба-бах.

Бутылки разлетаются зелеными брызгами.

Последняя.

— Вот где-то примерно так, — говорю я. Револьвер в руке ощутимо нагрелся.

После фильма я объявляю общее собрание.

— Добрый вечер, люди Либерталии! — повышаю голос. Похоже, сегодня я все-таки охрипну.

— Слово адмиралу! Адмирал будет говорить! Тише! Да тише вы, дайте послушать!

Поднимаюсь на крыльцо клуба, оглядываю своих людей. Все полторы сотни здесь (за вычетом часовых и людей Обри). Красные отсветы пляшут на лицах.

— Я — комендант этого поселения, — говорю я. — и несу ответственность за вверенный мне гарнизон. Люди Либерталии! Долгие годы мы жили в мире и спокойствии. Это правда. Но мы всегда помнили, что в один прекрасный день это может измениться. И вот это время пришло. Нам придется сражаться за свою свободу… за свою жизнь, за право называться людьми.

Я говорю, они слушают.

— Для вас не будет новостью то, что я сейчас скажу. Многие из вас здесь пострадали от войны. Многие потеряли родных и близких… У кого-то остались родственники в Кето. Что с ними? Может, они по вам скучают — и очень сильно? Кто знает? У моей-то жены есть некоторое утешение — мое адмиральское денежное довольствие. А у ваших что?

Люди хохочут.

— Адмирал! — раздается чей-то голос. — Но что нам делать?

Я оглядываю их. Лица, лица, лица — старые, молодые, изуродованные, наполовину металлические, полностью железные, разные. Глаза. Отсветы огня в их глазах. Я говорю:

— Знаете, что я вам скажу? Я простой адмирал. Я бы мог сказать: за свободу надо сражаться… но вы и без меня это знаете. Я мог бы сказать: силе нельзя уступать — но разве это для вас новость? Еще я мог бы сказать: люди Либерталии, сражайтесь за то, во что верите!

Но не скажу.

Потому что это всего-навсего красивые слова, а я не очень умею говорить красивые слова. И не очень люблю. Поэтому я скажу так:

Люди Либерталии! У меня железное сердце.

И мое сердце плачет.

…Волны набегают на песок, я смотрю туда, где в темноте светятся огни «Гуаскара». Белый топовый, красный и зеленый — бортовые. Была бы у меня самоходная мина Уайтхеда, мы бы повеселились.

К сожалению, завтра будет честный бой. То есть — хороших мало, плохих много. Нормально.

И дуэль.

Потому что ультиматум Йорка мы не примем.

Шаги. Ворчание.

Рядом со мной на песок опускается огромная черная туша. Жар от него идет — как от печки.

«Хорошая речь», — говорит Киклоп.

— Я буду дома к обеду, — говорю я. Застегиваю запонки на левом рукаве, затем на правом. Эта рубаха сшита руками Аниты. Перед боем нужно надевать все чистое…

Нитхинан.

Завязываю галстук. Выправляю узел. Теперь — китель. Эполеты блестят, как новенькие.

— Прости меня за все, — говорю я громко.

Рокки нет, поэтому я никого не разбужу.

Надеваю фуражку и выхожу на улицу. Светает. Туман рассеивается, слышны голоса. Люди, негромко приветствуя друг друга, пристраиваются за мной. Это мой экипаж.

Нитхинан — ведущая к сокровищам. Я не знаю, что случилось в городе, когда началась вся эта кутерьма — Пляска-с-Китами, или как ее там. Когда я вернулся в Кетополис, город лежал в руинах. Его только начали восстанавливать. Мне приходилось скрываться, все-таки я был беглым каторжником — следы кандалов до сих горят на моих руках. Я не нашел ни самого Вата Сомпонга, ни даже следов его или своей жены…

Сиамцы любят менять имена. Так они начинают новую жизнь.

Нитхинан.

Я не знаю, кто у меня родился — сын или дочь. Не знаю.

Я знаю одно: у меня были жена и ребенок…

У меня ЕСТЬ жена и ребенок.

Иногда я закрываю глаза и думаю про своего сына. Я думаю, у него высокий рост, голос как труба, чуть смуглая кожа и мамины зеленоватые глаза.

Он моряк.

Какие шансы у сборища инвалидов, стариков и уродов против батальона морской пехоты?

Вот и я о том же.

Ох-ре-нен-ны-е.

Киты не летают, а морская пехота всегда неважно чувствовала себя в джунглях…

Осталось проверить, как она себя чувствует в открытом море.

Обри в машинном отделении, я на мостике. Киклоп везде, где понадобится. Еще есть Олаф, Сикорский, Кирк Баллен, и двенадцать человек команды. Команда старперов.

— По местам стоять, с якоря сниматься!

С богом. Восемь утра. Канонерка, негромко работая машинами, выходит из речного русла на простор залива. Идет, покачиваясь. Утренняя свежесть. Ветер в лицо. Черт, как мне, оказывается, этого не хватало…

Вижу «Гуаскар».

— Полный вперед, — командую я в трубу. — Сигнальщик! — приказываю я Киклопу. — Передай: Командиру Гуаскара. Как адмирал флота Его Величества приказываю лечь в дрейф и принять на борт абордажную партию.

«Ты не слишком торопишься?» — спрашивает Киклоп жестами.