Алла Дымовская - Доктор Самты Клаус

«УВАЖАЕМЫЙ ТОВАРИЩ ДИКТАТОР! ПОДЕРЖИТЕ НЕСЧАСТНОГО РЕБЕНКА У СЕБЯ, СКОЛЬКО СМОЖЕТЕ. ПОКА ЕГО НЕ МЕНЕЕ НЕСЧАСТНАЯ МАТЬ УСТРОИТ СВОЮ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ. ЗАРАНЕЕ БЛАГОДРЮ. ДИКАЯ ЖЕНЩИНА.

P.S. ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, ОПОХМЕЛЯЙТЕСЬ!».

По правде говоря, продержать у себя Ададулию нескладно влипший в историю ПД смог дня три без существенного ущерба для психики. Во-первых, младенец орал не переставая. Даже когда верный «левый» телохранитель Невменяемый Том развлекал его карточными фокусами. Во-вторых, ребенок все время хотел есть, но совсем не то, чем его пытался кормить «правый» телохранитель Нестареющий Дик. Почему-то его фирменное блюдо- грузинское сациви под соусом карри совсем не нравилось новорожденной девочке. В-третьих, дитя непрестанно писалось и какалось, поэтому уже к вечеру первого дня в доме стало неприятно пахнуть, если выражаться деликатно. А если неделикатно, то попросту воняло, как в солдатском нужнике.

Тогда Лэм, человек в общем-то чувствительный, в очередной раз вздохнул тяжко и отправился на поиски несчастной матери. Дикую женщину он разыскивал в диких джунглях среди диких животных месяца два. Ни фига не нашел, только запарился. Он уж и «ау!» кричал, и вырезал послания на банановых листьях, обещая молочные реки, кисельные берега, французские духи и недельную прогулку на комфортабельной яхте. Ответом ему была тишина. Не мертвая, но многозначительная. Тогда Лэм сообразил — несчастная мать, видимо, до сих пор не устроила личную жизнь. Поэтому ему остается только одно: потерпеть и подождать.

Ждал он без малого двадцать лет. Время от времени отправлялся в дикие джунгли, кричал «ау!» и оставлял послания на банановых листьях. С прежним результатом. То есть, с нулевым. В последние годы вылазки на поиски несчастной матери он осуществлял лишь для проформы, потому что возвращать уже совершенно взрослого ребенка не имело смысла. А дикая женщина так и не объявилась.

Ребенок за это время привык к Лэму Бенсону, сел ему на шею и называл папочкой, а Лэм притерпелся, смирился со своей участью и называл Ададулию-Далилу-Дульсинею просто Дулечкой и доченькой. Последние года три многострадальный отец чужой взрослой дочери мечтал исключительно об одном. Как бы вышло хорошо, если бы нашелся другой благородный человек и взял бы, да и женился на Дулечке. Но мужа для самозваной дочери ему так и не удалось сыскать. Оно и немудрено. Потому как выросшая на его шее Ададулия оказалась совершенной и непроходимой дурой. Причем ПД в этом был абсолютно не виноват.

Не помогало даже значительное приданное и обещание полцарства. Последний из женихов, которого Лэму удалось обманом заманить на свой остров, прямой прапраправнук Карла Маркса и владелец публичного дома в Гамбургском порту, застрелился в день свадьбы. О причинах такого необратимого поступка Лэм не стал даже спрашивать. Во-первых, уже не у кого было. А во-вторых, эту причину он и сам знал не хуже покойника. Тем паче, что предыдущие женихи стрелялись со счастливыми улыбками на лицах задолго до дня бракосочетания с Дулечкой.

Теперь Дулечка стояла на пороге его секретной подсобки и, очевидно, имела к отцу какое-то срочное на ее взгляд дело.

— Что ты хочешь от меня, деточка? — как можно приветливее спросил ее Лэм, заранее приготовившись к самому неожиданному ответу.

Ответ, однако, превзошел его ожидания, несмотря на то, что бедный приемный отец привык уже ко всему:

— Папочка, я хочу учиться, — категорично произнесла нежным голоском Дулечка и твердым взглядом голубых глаз посмотрела на Лэма. Иногда, особенно когда не надо, она была до чрезвычайности упряма в намерениях.

— Зачем? — искренне удивился Лэм, но тут же поперхнулся и спохватился. Как-то непедагогично у него получилось. — Чему же ты хочешь учиться, Дулечка?

— Тому, как добиться успеха и завести себе друзей, — проворковало розовое создание.

Н-да, это была незадача. Но, по счастью, ПД действительно отличался умом и сообразительностью. Поэтому его и посещали с охотой гениальные идеи. Как раз одна из них, скромно поскребшись о макушку, пришла Лэму в голову.

— Этому в поселке ты не научишься. Сама знаешь, народ у нас ушлый. Весь успех и всех друзей давно разобрали. А вот не отправится ли тебе учиться по обмену? — при этом ПД так заманчиво улыбнулся, что дал бы сто очков вперед любому строителю финансовых пирамид. — Тут неподалеку упал самолет, и вместе с ним еще куча замечательных людей. Контингент железный! Профессора, академики, один замначальника ГЛАВКа, телевизионщик, поэт, и так, по мелочи — парочка кандидатов технических наук…

— Каких, каких наук? — не поняла его последние слова Дулечка. Впрочем, из всех других слов до нее дошло только то, что ей предлагают сделать что-то, отправившись куда-то.

— Технических, — машинально повторил Лэм, все еще осененный своей гениальной идеей. Чем черт не шутит, когда господь почивает? Вдруг и найдется благородный человек, способный составить счастье его дочери. Тем более, у пришельцев много самогона. А, как говорится, не бывает глупых женщин, бывает мало закуски к банановой водке.

— А кого ты возьмешь на мое место? — ревниво спросила приемного отца Дулечка.

— Есть там одна штучка! — Лэм невольно вспомнил о свалившейся на остров беременной женщине. Днем раньше, днем позже, все равно этим кончится, и на его попечении окажется очередной младенец. — Но ты не беспокойся, я не позволю ей играть с твоими Барби и Кеном.

Дулечка удовлетворенно кивнула, и уставилась прозрачными голубыми глазами в потолок. Она уже прикидывала количество розовых платьев, которое нужно взять с собой, чтобы не ходить совсем голой. В ее розовой головке сама собой возникла цифра 192. Сколько это получалось в платьях, Дулечка не имела понятия. Поэтому решила на всякий случай взять с собой весь гардероб.

Спровадив подальше доченьку, ПД вновь склонился над расшифрованным донесением. От перевода с нижнепольского диалекта послание не стало яснее. Наоборот, чем дольше Лэм думал над ним, тем больше начинал сомневаться во вменяемости лица, его передавшего. То есть, в здравом уме Оксфорда Кембриевича Пфуя, поселкового мясника.

Поэтому Лэму Бенсону оставалось только одно. Отправиться за помощью и советом в Известное Место. Что он и намеревался исполнить немедленно.

О том, что происходило в лагере Второй Упавшей Части в то самое время, когда ПД морочил себе мозговое вещество нижнепольским диалектом.

Доктор Клаус предавался целебным солнечным ваннам, развалившись на белом песочке, сплошь покрывавшем берег голубой лагуны. Рядом с ним лечебную процедуру принимали железная суковатая палка и спасенная куртка-косуха. Голова его покоилась на коленях мисс Авас, преданно и влюблено смотревшей на доктора и опасливо на его верную палку. Обе ноги, хромую и здоровую, доктор уютно разложил на толстом животе задремавшего Пита Херши. Возле томно храпевшего индейца сидел по-турецки Чак с пейсами и уныло процеживал брагу.

Так прошло четыре часа. Солнце дошло до зенита, а брага до кондиции. Все бы оно и было ничего, если бы Чак не вспомнил неожиданно свое концертное прошлое и рекламное настоящее, не посмотрел на себя со стороны, и не понял, что последние три дня он по скользкой дорожке катится в аморальное будущее. Он попробовал брагу, заколдобился, плюнул и сказал:

— А не довольно ли нам предаваться блуду? … То есть, я хотел сказать, безделью. И не пора ли нам взять на себя ответственность за доверившихся нам людей?

— Кто это нам доверился? — Самты недовольно открыл один глаз. Мисс Авас, угадывая его желания, приоткрыла доктору второй. — Лично мне никто никогда не доверялся. Даже начальник тюрьмы, когда я хотел вырезать ему острый аппендицит.

— Лично я очень даже тебе доверяю, — лучезарно улыбнулась сверху мисс Авас и благоговейно поцеловала рукав куртки-косухи. Суковатую железную палку она все же целовать побоялась. — И что же стало с твоим начальником?

— Известно что. Помер! — ехидно и с торжеством ухмыльнулся Самты.

— От аппендицита!? — всплеснула руками мисс Авас, и на щеке ее блеснула слезинка.

— Нет, от удушения. Подавился сливовой косточкой. Но аппендицит я все равно ему вырезал. При вскрытии, конечно, — ответил Самты и заерзал на песке. В трусы к нему некстати забралась улитка.

— Все равно. Наш долг позаботиться о несчастных людях, попавших в беду, — настойчиво произнес Чак с пейсами. Просто так сидеть ему было скучно.

Самты сделал знак мисс Авас, чтобы приподняла его голову со своих колен, и огляделся по сторонам. Никаких несчастных людей он нигде не увидел, но спорить с Чаком ему было лень.

— Хорошо. И что ты теперь предлагаешь мне делать? Кур доить? — В последнем его вопросе не было ничего необычного. Именно эти слова доктор Клаус произносил всякий раз, когда его ловили на недостаче в больничной кассе взаимопомощи.