Игорь Халымбаджа - Торговцы солнцем

В тот вечер Ивонючкин только отворил дверь и шагнул в тепло передней, как получил ощутимый толчок в грудь.

— Ноги вытирай о коврик, грязнуля! — раздался в ушах визгливый голосок Майи. — Сколько грязи натащил за месяц — не счесть! Потом переоденешься, умоешься. И руки с мылом не забудь вымыть…

Ивонючкин торопливо зашаркал ножками о коврик.

— Ромыч… Ромыч… А Оно разговаривает…

— Ах, ты, грязнуля, еще и жаловаться вздумал! Ивонючкин ощутил весьма весомый шлепок пониже спины.

— Роман! Придумай что-нибудь! — взмолился Шеф, опрокидываясь на диван от очередного болезненного пинка. — Оно сживет меня со света! Я Майку знаю!

Сидорук и Петрович испуганно замерли, прислушиваясь. Им тоже доставалось. Тихонько препирались.

— Это все твоя Матушка. Видать, сварлива была…

— А твоя, небось, скалкой вас с папашкой лупила, не иначе…

— Разделительный контур! — хлопнул себя по лбу Сидорук. — Вот что нас спасет!

Всю ночь монтировал Ромыч в коридоре разделительный контур, запретив Ивонючкину и Петровичу шастать в туалет. Силы и терпение жильцов были на исходе. Обнаглевшая ССОСка заставляла Петровича мыть посуду, Ивонючкина драить пол, а Сидорука — варить щи и жарить котлеты. И бегать по магазинам, с авоськами.

Разделительный контур Сидорук опробовал на белых мышах: выпустив пару мышек, наблюдал, как бестолковые животные, снуя по коридору, быстро прибывают в числе.

Сидорук затаился, поджидая ССОСку, которая взяла за правило по утрам являться на кухню ревизовать его работу. Наконец она появилась и деловито направилась на кухню. Остановилась перед контуром.

Сердце Ромыча ухнуло куда-то вниз. Неужто догадается?

— Откуда мусор? Ивонючкин! Марш за метлой! ССОСка шагнула сквозь контур. Фигура ее на миг затуманилась, и вот уже две Матушки и Майя злобно уставились друг на друга.

— Ты что тут делаешь? Гадина! — раздались одновременно три визгливых возгласа. Мгновение они злобно пялились друг на друга, затем сцепились в яростной схватке.

Тут-то и полыхнуло… Впрочем, вызванные Ивонючкиным пожарные с огнем управились быстро.

— Впредь аппараты всякие без нашего ведома не смейте в сеть подключать! строго предупредил Ивонючкина брандмейстер, разглядывая обгоревшие останки ССОСки и Контура. — Штраф уплатите.

— Сам будешь штраф платить! — зашипел Ивонючкин, когда они остались с Сидоруком с глазу на глаз. — Терпение мое лопнуло!

— А может экономичнее будет, Шеф, если я вам такое терпение сотворю, которое никогда не лопнет? Со стопроцентной гарантией! А?

— У шефа сегодня металл с голосе… — уныло констатировал Сидорук.

— Вечно ему все не так! — поддержал дружка Петрович. — Грохочет как ржавая колымага.

И добавил мечтательно:

— А вот у Люси будто колокольчики серебряные, когда смеется. Тоже вроде металл, а приятно!

Роман уставился на приятеля.

— Интересно… А какой пробы…

— Какой пробы? Пробу ставить некуда…

Но Ромыч уже погрузился в свои думы.

Вскоре он зачастил в предбанник Ивонючкина. Петрович встревожился: «Рехнулся Ромыч! Неужто втюрился в хозяйскую секретутку? Ивонючкин ему голову оторвет!».

Однако Сидорук развеял его опасения, а первого апреля Роман явился к шефу по собственной инициативе. При галстуке и в сопровождении Петровича. Начал торжественно:

— Многоуважаемый Шеф! Вы меня нередко попрекаете, и не без причины. Но я ведь не ради корысти, то есть не только ради корысти… вкалываю на совесть… Вот и к праздничку сюрпризец сварганил… в свободное от основных занятий время. Разрешите его работу продемонстрировать? Можно? Петрович, давай!

Петрович выскочил в приемную, зажав в потной ладони книжку анекдотов. Сидорук споро установил на уголке хозяйского стола аппаратик, пощелкал тумблером. Отчетливо зазвучал басок Петровича.

— А вот еще случай был, Люся. Муж возвращается из командировки, а у жены любовник. Она его в холодильник спрятала. А муж голодный, шасть на кухню и холодильник открыл. А там мужик. «Ты кто?» — спрашивает. «Вася». — «А что тут делаешь?» — «Колбасу ем». — «Ну ладно». Ушел мужик. На другой день рассказал муж друзьям на работе об этом случае, а те хохочут. «Да это же любовник твоей жены был!» Осерчал муж, бегом домой, холодильник открывает, а там другой мужик. «Ты кто?» — «Федя». — «Вот что Федя, увидишь Васю, скажи, что встречу его — убью!» И серебристый Люсин смех.

Роман тотчас щелкнул тумблером. Смех оборвался, аппаратик заурчал, из отверстия поползла серебристая пленочка.

— Серебро! Высшего качества! — похвастал Сидорук. Между тем лента остановилась, и вновь послышался бас Петровича.

— А вот еще был случай…

И снова серебряные колокольчики, и снова поползла серебряная фольга…

— Кажется, Сидорук, что-то стоящее намечается, — процедил Ивонючкин. Оставь, я лично опробую. А с записи работает?

— Не… — потупился Роман. — Только с живого голоса…

— Вот видишь… Вечно у тебя недоработки! А через месяц разгневанный Ивонючкин распекал Сидорука:

— Бездарь! Испортил мне секретаршу! Хрипит, сипит… смеяться разучилась. Серебра всего сто граммов дала. Ищи другую, не меньше чем на килограмм металла!

— Клиент какой-то чудной пошел! — поделился Петрович своими наблюдениями с Романом. — Озирается всю дорогу. И на твой сарайчик все зыркает. Что за пакость у тебя там появилась? Я и сам не в своей тарелке…

Ромыч потупился виновато.

— Потерпи, Петрович, самую малость. Уже кончаю…

— То-то я чую, словно ветерок какой поганый от твоего загончика тянет! А ну, пошли, ревизию наведем!

Петрович легко приподнял Сидорука за шкирку и направился с ним во двор. Подошли к двери в лабораторию. Ромыч робко трепыхнулся:

— Не тут. Оно у южной стенки…

Завернув за угол, Петрович наконец узрел ромкиного выкормыша. Растение высотой метра полтора, с толстым стволом и мясистыми листьями странного синеватого оттенка. Листья, словно учуяв их появление, несмотря на отсутствие ветра, слабо зашевелились и потянулись к ним. Даже ствол чуточку наклонился в их сторону.

На физиономии Ромыча застыла дурацкая блаженная ухмылка.

— Что это? Тянет ко мне свои лопухи? Уж не людоедскую ли траву вырастил, Ромыч? Может пригодится…

— Травку… Фи! Это сам Корень Зла! Сколько пришлось повозиться! А теперь он растет, аккумулируя отрицательную энергию отовсюду. Его даже поливать не требуется. Ему все в пищу годится: злоба, зависть, ненависть, садизм, ложь, злословие, вороватость, даже ревность! И заметь, человеки вокруг становятся чище, совестливее. Я просто душой около него отдыхаю. Даже скамеечку соорудил…

— Право, у тебя, Сидорук, крыша поехала! — зашипел Петрович, срывая багор с пожарного стенда. — Утопист чертов, чтоб ты утоп! Клиентуру нам решил отшить, Хозяина покалечить… Твой вампир от Ивонючки одну кожицу оставит, высосет подчистую… По миру пойдем!

Отшвырнув Сидорука, он вдарил что было силы по ненавистному растению, которое направило свои листья-локаторы на него, пожирая горячую волну петровичевой злобы. Растение качнулось пару раз, пребольно хлестнув Петровича по руке, и, наконец, сломалось. Зло матерясь, Петрович изрубил роминого питомца на куски, свалил в неглубокую яму, облил бензином и с торжеством наблюдал, как оно корчится в огне. Корень, похожий на гигантскую репу шипел прямо-таки по-змеиному.

— У тебя еще где-нибудь эта мерзость растет? — ухватил Петрович за рукав потерянно шарашившегося вокруг Сидорука.

— Нет. Я хотел уничтожить Мировое Зло одним ударом.

А через несколько дней на ушибленной в битве с Корнем Зла руке Петровича вместо рыжих волосков поперли ярко-зеленые ростки. Электробритва их не брала, пришлось скоблить остро отточенным лезвием. И ждать, когда же придет зима со своими морозами…

На переменке пронесся слух, что учитель физики Пал Палыч куда-то уехал. Колька Александров и Женька Лебедев уже предвкушали нежданный, но законный отдых.

Однако едва прозвенел звонок, дверь в класс отворилась и на пороге возникла приземистая плотная фигура с классным журналом в одной руке и пузатым портфелем — в другой.

Прошествовав к столу, субъект аккуратно разложил на нем портфель и журнал и, повернувшись к доске, начертал на ней мелом: «Я ваш учитель физики Роберт Робертович Боткин».

— Неужто немой?! — возликовал Колька Александров, толкнув в бок Лебедева.

— А может, и слышит плохо?

Между тем Роберт Робертович уселся, раскрыл журнал и ровным голосом сообщил:

— А теперь проверим ваши знания. Александров, к доске…

Колька нехотя поднялся, перебирая в уме «уважительные причины». А Боткин продолжал: