Эдвард Форстер - Гости страны Фантазии (Сборник НФ)

Андре Моруа (отрывок из его фантастического романа «Машина для чтения мыслей» помещен в этом сборнике) тоже прибегает к фантастике, для того чтобы решить проблему «человековедческую». Речь идет о сложности человеческой психологии и о том, что человек ежеминутно, ежесекундно творит собственную индивидуальность, одно принимая, другое отвергая из непрерывного потока побуждений, мыслей и ассоциаций, проносящихся в его мозгу. По существу, человек выбирает себе индивидуальность из множества «вероятностных» индивидуальностей, но зато ответствен за свой выбор.

Впрочем, не обязательно прибегать к помощи удивительных аппаратов. Не обязательно также рассказывать о волшебных превращениях и фантастических существах. Создать атмосферу необычности, в которой по-особому раскрывается человек, иногда удается проще — слегка только сдвинув ситуацию в сторону фантастики. Более того, сама фантастичность ситуации может быть мнимой, она может всего лишь рисоваться таковой герою. Так обстоит дело в замечательно тонких рассказах известного современного американского писателя Трумена Капоте. Страшный скупщик снов из рассказа «Злой Рок» — это, скорее всего, обыкновенный психолог, собирающий таким оригинальным способом материал для какой-то работы.

Но в сознании обездоленных, продающих ему описание своих снов, он — зловещая фигура. Ведь он отбирает у них единственное, что им осталось, — мечты. А рассказанная мечта к тебе уже не вернется. Сон нельзя получить обратно ни за какие деньги…

Еще ближе к реальному рассказ Трумена Капоте «Бутыль серебра». Он читается как притча о силе человеческого желания и допускает любое истолкование — и фантастическое, и реальное. Но сам рассказчик и жители города, в котором произошло это событие, никогда не согласятся на реальное объяснение. Оно покажется им безобразно плоским. Ведь история эта стала местной легендой. И рассказывают ее для того, чтобы люди знали: когда человек всей душой хочет помочь другому, он способен совершить невозможное. Сказать, что мальчик просто пересчитал монетки, которые лежали в бутыли, — значит перечеркнуть легенду.

И совсем уже близок к притче (выраженной, правда, несколько иными средствами, романтическими) рассказ известного современного испанского прозаика Хосе Марии Санчеса-Сильвы «Дурак». Мысль этого рассказа сродни мысли многих других гуманных произведений фантастики: истинное приобретение, сделанное человеком, это никогда не вещь, а нечто ставшее частью его самого.

Человек все более занимает современных фантастов. Мы видим, что и нефантасты, пришедшие в фантастику, тоже ищут в этой области литературы новых возможностей раскрытия человеческого характера, новых подходов к человеку как социальному существу.

Но значит ли это, что вопрос о судьбе человечества в целом не интересует писателей, которые работают в фантастике лишь от случая к случаю? Неужели главные проблемы нашего времени остались вне поля зрения литературы и стали привилегией фантастов? Нет, конечно. Сегодня вся истинно современная литература пытается с той или иной стороны подойти к кардинальным вопросам нашего века. Однако иногда именно фантастика берется первой решать эти вопросы, ставит их очень определенно, масштабно, смело. И прежде всего важнейший из них — вопрос о прогрессе.

Какой сложной оказалась судьба идеи прогресса! Ей было очень трудно оформиться в сознании человечества. По существу, это произошло лишь в эпоху Просвещения, в восемнадцатом веке. А в девятнадцатом веке была высказана мысль, что материальный прогресс в буржуазном обществе может не только опередить духовный, но и помешать ему, привести к духовному регрессу и тем самым погубить человечество.

Совершенно новой эта мысль не была. Корнями своими она уходила в тот же восемнадцатый век, когда Жан-Жак Руссо выступил против цивилизации, не принесшей счастья человеку, а, напротив, оказавшейся причиной многих его пороков. Однако два последующих века развития буржуазной цивилизации не только не послужили опровержением этой мысли, но и завербовали ей новых сторонников и придали ей специфическую форму машиноборчества. Машина стала считаться врагом человека. Такой она предстала в сознании народных масс Англии, переживших тяготы и страдания первой промышленной революции, в такой неприглядной роли проникла во многие произведения литературы. В них не обязательно даже бывал прямо показан мир, погубленный машинами. Чаще говорилось о том, как прекрасен был бы мир без машин, а машина рисовалась как враг — страшный, но вовремя разгаданный и оттесненный.

Герой романа английского писателя Сэмюэла Батлера «Эревон» (1872) попадает в неизвестную страну, где все люди счастливы и расположены друг к другу. Но он оказывается печальным в этом смысле исключением: несмотря на то что, с его точки зрения, он на совершил никаких преступлений, его арестовывают. Как выясняется, он все же нарушил законы страны. В Эревоне строжайше запрещены все машины, а у него были часы. Позднее герой узнает, почему в Эревоне был принят такой закон. За несколько сот лет до его прихода в эту страну тамошние ученые доказали, что если вовремя не уничтожить машины, они подчинят себе людей, и эревонцы не пренебрегли их предупреждением.

«Эревон» был не единственным произведением подобного рода. Восемнадцать лет спустя вышел роман-утопия другого английского писателя, Вильяма Морриса, «Вести ниоткуда», герои которого жили в счастливом мире, где процветало ремесло, а машины были не особенно в чести.

В нашем сборнике это направление фантастики представлено рассказом «Машина останавливается». Автор его Эдвард Морган Форстер известен русскому читателю романом «Поездка в Индию», написанном в 1924 году. «Машина останавливается» один из первых рассказов писателя, завоевавшего большое признание в Англии, но, может быть, именно этот рассказ принес ему славу. Он написан в 1911 году, когда Форстеру было двадцать два года. Прошло немногим более десятилетия, и выяснилось, что Форстер оказался основателем целого направления в современной фантастике.

Конечно, в литературе зачинатели — сами чьи-то последователи. Это относится и к Форстеру. Его рассказ, как легко было понять, написан в русле очень давней традиции, и Форстер сам впоследствии говорил о своей зависимости от «Эревона» Батлера. Он ставил батлеровский роман выше «Путешествий Гулливера». Но рассказ Форстера обозначает важный поворотный пункт в развитии этой традиции.

«Счастливый безмашинный мир», который так любили изображать авторы других антимашинных утопий, остался на периферии рассказа Форстера. Мы только стороной узнаем, что где-то на земной поверхности живут люди, которые дышат обычным воздухом, обходятся без услуг вездесущей Машины и способны испытывать интерес и сострадание к ближнему, даже приходить к нему на помощь. Внимание автора сосредоточено на тех, кто живет под властью Машины. Это царство Машины Форстер рисует с удивительной художественной проницательностью — на его рассказ опиралось немало писателей, работавших уже после первой и второй мировых войн. За отдельными фразами, вкратце обрисованными ситуациями, брошенными вскользь намеками мы угадываем будущие сюжеты Хаксли, Бредбери, Воннегута — всех, кто писал о противоречивости буржуазного прогресса, достижения которого в определенных условиях могут повернуться против людей.

Форстер упорно подчеркивает, что люди, попавшие в зависимость от Машины, выродились не только физически, но и духовно. Они унифицировались, стали похожи один на другого. Если они чем-то еще отличаются друг от друга, то не теряют надежды, что скоро эти отличия сотрутся, появится «поколение, которое сумеет окончательно отрешиться от фактов, от собственных впечатлений, поколение, не имеющее своего лица, поколение божественно свободное от бремени индивидуальных примет». Они лишены забот, а заодно — впечатлений. Людям ничего больше не нужно, они утратили общую цель. Они живут в условиях во всем одинаковых и сами во всем одинаковы. Но это полное единообразие отнюдь не способствует объединению человечества. Напротив, оно приводит к полнейшему его распаду.

Здесь каждый живет сам по себе. Здесь можно годами не видеться с другими и не испытывать в этом ни малейшей потребности. Если что-то, хотя бы и чисто формально, объединяет этих людей, то не остатки человеческих чувств, которые еще теплятся в них, а Машина — внешняя по отношению к ним сила, определяющая условия их существования.

Распалось не только общество — распалось цельное представление о мире. Никто уже не способен окинуть мир единым взглядом. Даже Машина — единственная доступная для этих людей часть мироздания — уже рисуется чем-то мистическим. Она слишком сложна для обленившегося разума. Воспринять ее как нечто цельное невозможно. И на смену науке приходит вера. К отдельным частям Машины обращаются с просьбой о заступничестве перед мистическим целым.