Леонид Каганов - Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову (сборник)

– Я подмету, – оправдывался водитель.

– Усами своими подметешь, а языком вылижешь! Думаешь, мало на твое место охотников?! С любой автобазы полсотни тут же набежит! Работа – не бей лежачего: приехал, поставил машину, подцепился к линии – и щупай девок по селу, пока врач флюорограммы делает!

– Я уберу, Пал Михалыч! – говорил Сеня, прижимая к груди руки.

– Иди с глаз моих. А тебе чего?! – вопросил главврач, поворачиваясь к едва не налетевшему на него Обуваеву.

– Тут словами не расскажешь, – сказал патологоанатом, переводя дух.

Мария Лукьяновна заперлась в доме и забаррикадировала дверь стоявшей в сенях полкой, с которой посыпались трехлитровые банки с солеными огурцами и помидорами. Остро запахло маринадом.

– Господи, откуда такое наказание, мать твою ети?! – спросила в потолок Мария Лукьяновна, достала чекушку и выпила до дна. Крякнув, подобрала с пола огурец, принялась жевать и едва не подавилась, когда в маленьком оконце появилась перепачканная землей рожа покойного пэтэушника. Мертвец пытался грызть стекло и скреб его пальцами.

– Чичас, – неожиданно сурово пообещала Мария Лукьяновна и поспешила в комнаты, поскальзываясь на давленых помидорах. Вернувшись с иконой святого Нила Столобенского, смотрительница помахала ею перед мордою покойника, но тот внимания не обращал.

– Ужо тебе, чертово отродье, – сказала Мария Лукьяновна и снова ушла. На сей раз она принесла с собой большую кочергу и сунула ее в оконце. От первого удара стекло разбилось, вторым ударом женщина вонзила загнутый конец кочерги в глаз покойника. Из глазницы потекло желтое, кочерга зацепилась за кость.

– Видал, гадина! – торжествующе произнесла Мария Лукьяновна. Мертвец бился и хрипел, колотя руками по стене дома. Смотрительница вертела кочергой до тех пор, пока кусок височной кости вместе с глазницей не отвалился. Из черепа вывалился мозг, после чего бывший пэтэушник сразу утратил живость и, съехав с кочерги, упал вниз.

– Со святыми упокой, – заключила Мария Лукьяновна и, качая головой над погибшими домашними заготовками, отодвинула полку. Открыв дверь, она осторожно выглянула наружу и едва удержалась, чтобы не заорать. Вокруг дома бродило человек десять покойников разной степени сохранности, но в основном свежие – смотрительница узнала даже соседку Никитичну, похороненную месяц тому, причем Никитичну успело раздуть вдвое пуще прежнего, а женщина она и при жизни была солидная. От могилок шло, ковыляло и ползло еще десятка два, да и с остального кладбища, частью невидного за липами и кустарником, доносились гадостные звуки ломающегося дерева, хлюпанья и бормотанья.

Смотрительница быстро восстановила свою баррикаду, после чего задумалась, оставаться ли в доме. Вопрос решился сам собою, когда она выглянула в окно с другой стороны дома – там уже тоже шлялись мертвецы, один в форме – Виталька-афганец, должно…

Взявши со стола в кухне трехлитровую банку с брагой, Мария Лукьяновна села на кровать и принялась мелко креститься, то и дело прихлебывая.

Начальник Энского районного отдела милиции полковник Фирсов был единственным в области полковником, занимающим такую низкую должность. Звание он получил после командировки в Афганистан, где помогал тамошним жителям, стремящимся к социалистическим вершинам, обустраивать органы внутренних дел. Обустраивал органы Фирсов хорошо, орден Красной Звезды носил вполне заслуженно, а полковничьи погоны обещали скорый перевод в УВД области, а там, глядишь, и в министерство. Однако Фирсов не слишком торопился: в УВД, не говоря про министерство, ты еще неизвестно кем будешь – подай-принеси, а тут – сам себе хозяин, плюс новый дом, огород, участок, служебная «Волга» и новенькие личные «Жигули».

Сейчас полковник сидел в своем кабинете и читал отчет о вчерашнем дежурстве добровольной народной дружины. Дружинники, как следовало из отчета, вечером прошлись по центральной улице города, потом зашли в ресторан «Раздолье», где слегка поужинали и понаблюдали, не нарушают ли граждане. Все сводилось к тому, что граждане не нарушали. Если верить сводке, дружинники бродили по городу до двух часов ночи, но Фирсов прекрасно знал, что после ресторана они пили на первом этаже РОВД и даже забыли забрать, чтобы потом сдать, три бутылки из-под горькой настойки «Стрелецкая».

Фирсов дружинников не осуждал, потому что делать тем все равно было нечего – в городе преступлений не происходило. Прогулялись мужики, получили хороший повод свалить от жен на вечер да еще и хорошенько обмыть это событие, плюс отгулы за участие в ДНД – красота! Потому полковник убрал отчет в папку и посмотрел на часы. Дело шло к обеду. Можно было пойти в описанный в отчете ресторан, а можно и поехать домой, где жена оставила борщ и котлеты. Подумав, полковник решил пойти в ресторан, и тут зазвонил телефон.

– Алло? – спросил Фирсов, снимая трубку. – Михалыч? Ты про рыбалку, что ли? Какие мертвецы? В морге? Обуваев? Вы что там, пьете, что ли? С майских не пил? Не понимаю… Да нет, я подъеду… Сдурел? В райком не звони, при чем тут райком? Все, ждите.

Положив трубку, полковник почесал затылок.

– Если перепились, устрою я вам от имени профкома, месткома и прочих организаций, – сердито сказал он, надел фуражку и вышел из кабинета.

Пал Михалыч и Обуваев стояли у двери морга, по-прежнему закрытой на щепку. Пока начальник милиции ехал к ним, главврач развил бурную деятельность – объявил, что поликлиника закрыта в связи с выключением электричества. Ругая электриков из РЭС, больные расползлись по домам, а на прибежавшего с вопросами завполиклиникой Дворецкий так зыркнул, что тот сразу же исчез.

– И что у вас тут? – спросил Фирсов, прибыв на место.

– Покойники ожили, – сказал Обуваев.

Полковник принюхался – нет, ничем особенным от патологоанатома и от главврача не пахло.

– Чушь несете.

– Сам посмотри, Сергеич, – прогудел Дворецкий. В это время внутри морга что-то бухнуло, потом дверь принялись дергать.

– Кто это?!

– Я же говорю: мертвецы. Там двое их… вернее, трое: этот, что на «КамАЗе» навернулся, потом кочегар из бани, что удавился… ну, Прохоров… и ребенок еще, но он не в счет, наверно, – доложил Обуваев.

Полковник пожал плечами и решительно взялся за дверную ручку, но главврач остановил его:

– Стой, Михалыч. Ты пистолет достань.

– Да откуда у меня с собой пистолет? – раздраженно сказал Фирсов. – Я что его, с собой таскаю? Мы ж не в Америке живем. На хрена мне пистолет?

– А если он кинется?

– Я, знаешь, в Афгане был. Кинется – врежу по зубам, – сказал полковник и, щелчком выбив из петли щепку, распахнул дверь.

Из проема на него выдвинулся синий, обрюзгший кочегар, выставив перед собой руки с кожей, свисающей вонючими лохмотьями.

– Стоять! – металлическим голосом выкрикнул Фирсов. – Пятнадцать суток захотел?!

Покойник подался вперед, обнял храброго полковника жуткими своими конечностями и, разинув пасть, принялся мусолить его шею чуть выше расстегнутого воротника форменной рубашки. Брызнула яркая кровь.

– Бегим, Пал Михалыч! – не своим голосом закричал патологоанатом и кинулся к ближайшему укрытию – флюорографической автомашине, из открытой дверцы которой с разинутым ртом взирал на происходящее водитель Сеня.

В кабину они втиснулись с трудом – главврач был, как ни крути, крупноват, а чехи рассчитывали объем кабины «Праги» на двоих.

– Заводи, – велел Дворецкий Сене, который остановившимися глазами смотрел на мертвецов, раздирающих начальника милиции. Кочегар-удавленник тянул из живота сизые петли кишок, запихивая в рот, а шофер «Камаза» выковырнул глазное яблоко и высасывал, словно крупную виноградину. Рыжая шапка из собаки по-прежнему была у него на голове.

– Заводи! – заорал Дворецкий. Очнувшись, Сеня завел двигатель и погнал «Прагу» прочь со двора. Стоявшему столбом завполиклиникой Дворецкий крикнул в окошко:

– Эвакуируй всех! Слышишь? Всех!!!

Зацепив крылом ворота, он вырулил на улицу. Со стороны кладбища по ней бежали голосящие люди, между которыми затесался чей-то пятнистый подсвинок. Из-под ног в разные стороны бросались гулявшие по улице куры.

Отчаянно сигналя, машина пробилась сквозь толпу и свернула налево, к центральной улице.

– В райком или в милицию? – спросил Сеня слабым голосом.

– Давай сначала в райком. Тем более милиция – вон она, – главврач кивнул на промчавшийся мимо желтый мотоцикл с коляской, который ехал по направлению к кладбищу. – Видать, не один я звонил.

– Зря Фирсов пистолет не взял, – вздохнул Обуваев и обнаружил, что до сих пор так и не снял с рук резиновые перчатки.

Стекло зазвенело, и в пустую раму просунулась страшная голова, осыпав прелыми волосами подоконник и уронив на пол горшок с лечебным растением алоэ. Мария Лукьяновна перестала креститься и, широко размахнувшись, запустила в голову полупустой банкой. Брага потекла по бледно-зеленым обоям. Голова скрылась, но на ее место тут же влезло аж несколько рук – которые зеленые, со слезшими ногтями, а которые и совсем кости, покрытые остатками гниющей плоти и жирными белыми червями. Надо понимать, что мертвецы поняли, что Мария Лукьяновна прячется в доме, и теперь пытались туда поскорее попасть. Снаружи раздавалось урчание и бормотанье, кто-то громко, на одной ноте, выл.