Андрей Белянин - Черный меч царя Кощея

— Побойтесь гнева божьего, содомиты! — громогласным фальцетом, срывающимся на ультразвук, взвыл дьяк Груздев, высовываясь из окна избушки с бабкиной метлой. — Кто тут на милицию любимую зубом цыкает, ась?!

Грозно пыхтящая избушка Бабы-яги, видимо, просто по-цыплячьи перепрыгнула забор и теперь рыла землю левой куриной лапой. Не хватало только искры зажигания...

— Вот эти все плохие, — тихо, по-подлому, сдал всех Митя. — А мы хорошие, вы же нас знаете, Филимон Митрофанович?! Мы без повода никого не заарестовываем.

Ошарашенные мужики-разбойники дружно перекрестились. На мгновение мне даже показалось, что избушка качнула крышей. Ну а потом началось то, что в Библии традиционно принято называть избиением младенцев.

Готов поверить, что на постоялом дворе хозяйничали не самые трусливые дядьки, да и в целом лиходейское дело на Руси во все времена требовало немалой отваги, силы и удальства. Без этого на наших широких и многонациональных просторах иначе просто не получится. Конкуренция велика, и вообще бандитизм требует самоотдачи...

Короче, драться эти типы умели, и в открытом бою при сложившихся пропорциях сил я бы на всю нашу команду и ломаного гроша не поставил. Даже при условии, что серый волк дрался за троих, нас бы гарантированно размазали вдоль забора и запретили соскабливать в назидание следующим поколениям. Но драться против избы на курьих ногах — это сродни самоубийству.

— Дави их, курица легавая! — вопил гражданин Груздев, возомнив себя то ли адмиралом Нельсоном, то ли маршалом Жуковым. — Ногой его бей, ногой! Ага-а! Улетел к звёздам неведомым внеземную жизнь искать?! Да чтоб ты, харя бандитская, там лбом о престол Господень треснулся и на пажити отчие за покаянием возвернулся с вот такенной-то высоты с обосрамлёнными штанами да в осиное гнездо! Я ить не посмотрю, что энто частная территория, за царя любимого да матушку царицу симпатичную таких кренделей навешаю! Чужой ногой-то жалко, что ль?!

Избушка Бабы-яги дралась так, словно лет пятнадцать монашествовала где-нибудь в Северном Шаолине. На ответные удары по корпусу лопатой или вилами не реагировала, но за случайное попадание топором по куриному пальцу практически закопала одного храбреца по пояс.

Хозяин постоялого двора был выкинут за забор и, судя по рёву, упал на любопытствующего (а чёй-то вы тут, люди добрые, делаете?) медведя. По крайней мере, судя по царапинам на роже, явно медвежьи лапы перекинули нам его назад, помятого, как банка из-под пива.

После чего оставшиеся шестеро холопов дружно прекратили сопротивление и сдались на милость властям. Не подумайте, что без боя! На своих ногах, покачиваясь, держались лишь двое, остальные умоляли отпустить их в тюрьму, лёжа в разных позах сложной йоги. Очень сложной...

Тащить их в город не было ни времени, ни желания, поэтому всю банду, кроме куда-то уползшего хозяина, пришлось отправить под арест в тот же подвал. Их это устраивало, нас тоже, ключи всё равно были у меня. Когда вернусь, выпущу. То есть если вернусь...

Щёлкнув замком, я обернулся к дьяку, который уже добрых пять минут пытался утихомирить разбушевавшуюся избушку. Пришлось вмешаться и повысить голос:

— А ну, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом! И... спасибо за службу!

Бабкина изба замерла. Потом неуверенно шагнула ко мне, словно бы для того, чтобы лучше слышать. Похоже, похвал в свой адрес она удостаивалась нечасто.

— Равняйсь! Смир-на!

Избушка подчинялась моим приказам с похвальной армейской выправкой выпускника Суворовского училища. Видимо, в своё время у Бабы-яги был роман с каким-нибудь прапорщиком, который в промежутках между поесть — попить — попариться в баньке скуки ради выдрессировал конкретную жилплощадь.

— Принять на борт царя с царицей!

— Слушаюсь, ваш... сыскн... мент... благомордие! — браво отрапортовал дьяк, появляясь на крыльце и протягивая руку государыне.

Лидия Адольфина, всё ещё покачиваясь от отравления, тем не менее сама взошла по крыльцу:

— Ты есть очень подозрительный мне тип. Ты служить и нашим, и вашим, и своим, и их, и всем. Я на тебя — бдить...

— Без ножа режешь слугу верного, — сокрушённо покачал головой гражданин Груздев, ни капельки не испугавшись.

Горох тоскливо посмотрел мне в глаза:

— Сам-то куда, Никита Иванович?

— С ответным визитом на Лысую гору. Один проживающий там гражданин действительно оказался Бессмертным.

— Понятно, справишься ли без войска?

— Справлюсь. В конце концов, мы уже не раз сыпали Кощею пестицидов в малиновое варенье.

— С тобой на битву хочу, — пробормотал он, пошатываясь. — Чем же меня опоили тут, сукины дети? Голова трещит, как с недельной похмелюги, и ноги не держат...

— Езжайте, не волнуйтесь за нас. Вам Лукошкино поднимать надо. Боюсь, что за время нашего отсутствия бояре совсем запустили город.

— Да уж, ни царя, ни тебя, ни Яги, ни даже твоих еремеевцев. — Горох по-братски обнял меня за плечи. — Выручай, сыскной воевода. Но, главное дело, живым вернись, куда ж нам без твоей милиции...

Я помог ему подняться по ступенькам, дал отмашку дьяку поднять лестницу и вновь обратился к избушке:

— В Лукошкино, на территорию вверенного мне милицейского отделения, шагом марш!

Дверь захлопнулась. Изба повернулась на пятках и, высоко поднимая ногу, как солдаты почётного караула, пошла к воротам. Правда, перепрыгнула она их по-куриному нескладно, после чего скрылась в ночном лесу. Но ей можно доверять, доставит кого следует и куда следует точно в срок, с максимальным комфортом и безопасностью. Так, ну что ж, нам тоже пора...

— Мить? Митя-а!

Тишина. И никакого серого волка за моей спиной нет, хотя, кажется, вот только-только здесь вертелся. Ладно, пусть догоняет, ещё б я за ним бегал. И действительно, стоило мне дойти до ворот, как сзади раздался топот и тяжёлое дыхание.

Мой хитромордый напарник прыгал за мной на задних лапах, как австралийский кенгуру, а в передних сжимал здоровенную корзину, набитую колбасой, хлебом, окороками и чем-то ещё вкусно пахнущим с Черкизовского мясокомбината.

— Простите великодушно! Я тут подумал какую-никакую провизию в дорогу у хозяев прикупить али выпросить за Христа ради.

— Но не нашёл у кого?

— Отчего ж, очень даже нашёл! — праведно возмутился он, делая самые невинные глаза. — Самого хозяина поймал, к стенке прижал, за бороду взял, спросил вежливенько. Он мне и говорит: да не проблема, берите, что хотите, для вас ничего не жалко! Рубаху последнюю отдать обещался, не верите?

— Верю, Мить, верю, — согласился я.

Ему и в человеческом образе редко кто в просьбе отказывал, а уж в волчьем облике он вообще неотразимо убедителен. А вы сами пытались хоть когда-нибудь спорить нос к носу с говорящим волком полтора метра в холке? Вот именно, дураков нет.

— Надеюсь, ты не обещал ему крышевание, льготы в налогообложении и спускание на тормозах судебного преследования за воровство, грабёж и попытки сопротивления милиции?

— Ни боже мой, Никита Иванович! Наоборот, всё, что вы сейчас тут мне научно изложили, я ему доходчиво, самыми простыми словами, без грубостей на ушко объяснил.

— Точно без грубостей?

— Точно! Правда, матом.

Я пожал плечами. Содержательная часть истории на этом всё равно заканчивается, возвращаться и извиняться за поведение своего младшего сотрудника мне лень. И, честно говоря, я очень сомневаюсь, что в наш следующий визит на этот постоялый двор мы хоть кого-нибудь здесь застанем. Разве что разруху и запустение...

Поели мы уже на печи. Митька быстренько притащил в зубах пару сухих берёзок, длинных, как крысиный хвост. Я поломал их о колено, забросил в печь, и через полчасика мы вовсю трескали разогретый окорок, печёные яйца и тёплый хлеб. Лепота-а!

Серый волк набрал всего с запасом, говорит, даже бутыль самогона из негосударственной винокурни собирался захватить, но побоялся, что заругаю.

— И правильно сделал. Пока мы на задании, ни капли алкоголя. Вот разберёмся с Кощеем, вернёмся с победой в родное Лукошкино, сядем всей опергруппой за стол в отделении и уж тогда...

— Отведём душу?

— Обязательно. Сам налью.

— А медаль? Не славы ради, не для себя ж, тока для...

— Я помню, Мить, для маменьки, чтоб перед соседками гордиться. Один ты у неё, а вон каким человеком стал. Договорились, выпрошу для тебя медаль. Какую-нибудь посолиднее, типа «За заслуги перед Отечеством». Пойдёт?

— А можно две?

— Хоть три! Кстати, а что ты всё-таки решил насчёт Маняши с коровой? Девушки любят героев с блестяшками на груди.

— Не надо медали. — Митя решительно дал задний ход и, свернувшись калачиком на тёплой печи, демонстративно захрапел.

Я тоже, честно говоря, за сегодня намотался, а вставать уже часа через три-четыре. Попросил печь взять курс на Лысую гору, привалился спиной к тёплому волчьему боку и уснул так, словно меня бейсбольной битой по затылку вырубили. Во сне меня поцеловала Олёна, и я проснулся.