Рон Хаббард - Внутренний враг

Я позвал Мелахат-ханим, экономку, и велел ей быстро приготовить ту большую комнату.

— Я приготовила другую, поменьше, — сказала она,

— Нет-нет, — настоял я, — приготовь эту.

Слуги забегали по дому, нашли лучшие ковры и привели комнату в надлежащий вид.

Прибыл на старом грузовике слесарь и пошел сверлить и стучать. Он укреплял витиеватые железные турецкие засовы. В другой машине приехали двое его помощников. Они привезли с собой совершенно новенькие йельские замки последнего выпуска и принялись их устанавливать.

Я покрикивал на слуг, они же кружили по дому, вынимали то, что внесли, вносили то, что вынули, забывали полотенца, не могли их найти, брали мои полотенца и относили их в ванную комнату.

Садовник метался туда-сюда, срезал цветы и засовывал их в вазы.

Наконец мы все приготовили и стали ждать. Несколько раз я выходил на дорогу посмотреть, но Ютанк все не появлялась. Прошло четыре часа. Я уже решил пройти в свою комнату и проверить, как идут дела, но вдруг прибежал слуга-мальчишка с криком: «Едут! Едут!»

Это была большая грузовая машина. Она не могла въехать в ворота. В кузове находилось восемь грузчиков и множество металлических дорожных сундуков. Грузчики спрыгнули на дорогу и друг за другом стали вносить громоздкие сундуки в дом. Карагез показывал, куда что поставить в новой комнате. Появился водитель такси. Бригадир с грузчиками подошли ко мне и потребовали пятнадцать тысяч лир. Водитель грузовика пояснил, что это местный грузовик, и стоимость его услуг не укладывается в пять тысяч американских долларов. Я заплатил, и грузовик уехал.

Таксист вошел в комнату и запер садовую дверь изнутри, затем взвел механизмы замков на двери во внутренний дворик. Он потребовал все запасные ключи. Собрав их в горсть, он кинул их внутрь комнаты, после чего захлопнул дверь во дворик так, что она оказалась запертой и открыть ее можно было только изнутри.

— Подожди-ка, — сказал я. — Где же Ютанк?

— Вы должны понять, — объяснил он. — Это робкая простая девушка из племени, обитающего в пустыне Каракумы. Она ничего не знает о цивилизации. К тому же пребывает в большом страхе после того, как ее пыталась изнасиловать целая русская армия. А кроме того, ее измотали долгий-предолгий путь и ужас бегства из русской Туркмении, так что ей надо дать денек отдохнуть и помыться.

— Но где же она?

— Наверное, в одном из этих сундуков, — предположил он.

— Ты не знаешь? — удивился я, не веря своим ушам.

— Когда я говорил с ней нынче утром, она попросила меня не любопытствовать: ее это очень смущает.

— Так ты ее все же видел? Как она выглядит?

— Через паранджу толком не разобрать, но я бы сказал, что она выглядела точно как на фотографии, которую я вам показывал. Очень робкая. Если бы только паранджа, а то еще брезент на грузовике — она из-за него только чуть-чуть выглядывала. Ах да — вот ее купчая.

Бумага была составлена только на турецком, с множеством печатей и штампом нотариуса. В ней говорилось, что некая Ютанк является собственностью некоего Султан-бея. Я взял документ дрожащими руками: настоящая, живая танцовщица-турчанка теперь является моей собственностью — душой и телом!

— Да ведь в сундуке она, чего доброго, задохнется, — сказал я,

— Оставьте ее в покое, — посоветовал таксист. — Это же ведь цветок пустыни, существо дикое, хрупкое, нежное. К мужчинам она не привыкла и уж совсем ничего не знает о цивилизации. Я бы просто оставил ее в покое.

И он ушел.

А минут десять спустя в комнате раздался резкий металлический звук. Затем еще один. Я понял, что это, должно быть, железные дверные засовы — изнутри покрепче запирали двери. Я облегченно вздохнул: значит, она выбралась из сундука.

Ну, понятно, всю оставшуюся часть дня мне уже было ни до чего другого. Я прислушивался у двери, и раз мне почудилось, будто я слышу, как работает душ. Я часами расхаживал по внутреннему и наружному дворам. А поздно вечером спохватился, что девушка ничего не ела. Мне показалось, что я слышу в комнате беспокойное движение. Я вышел, разыскал Мелахат-ханим и велел принести поднос с вкусными блюдами.

Мелахат постучала в дверь комнаты. Железный засов сдвинулся вбок, дверь чуть-чуть приоткрылась и тут же быстро захлопнулась. Экономка в недоумении повернулась ко мне. Затем она, очевидно, услышала шепот по другую сторону двери и вышла с внутреннего дворика. Железный засов с лязгом вернулся на прежнее место. Затем раздался еще один щелчок со стороны сада. Значит, она впустила Мелахат в садовую дверь! Конечно же. Ведь, приоткрыв дверь во дворик, Ютанк увидела мужчину, меня, и, естественно, испугалась.

В комнате шептались, но наверняка трудно было сказать, шепот ли это, хотя я стоял, прижавшись ухом к двери. Главная дверь в сад открылась и закрылась. Я увидел Мелахат во дворе. Она махала рукой, подзывая кого-то. К ней подбежали двое маленьких мальчишек. Она наклонилась и что-то им шепнула. Те побежали к другой стороне дома: раздался щелчок засова — садовая дверь открылась, и еще один щелчок, когда она захлопнулась и закрылась на засов.

Мелахат пришла ко мне во внутренний дворик.

— Ты видела ее? — спросил я с нетерпением. — Как она выглядит?

— Она была под накидкой, — отвечала Мелахат. — Она сказала, что у нее нет слуг, но она видела в садовое окно двух мальчишек и хочет, чтобы их приставили к ней как слуг.

— О, разумеется, — отвечал я. — Дикарка из пустыни. Ей будет одиноко без слуг.

— Я знала, что вы это одобрите, — сказала Мелахат, — поэтому приставила их к ней на время.

— О, приставь их постоянно. Она пробудет здесь долгое время.

И так оно и будет, ведь она принадлежит мне — душой и телом, подумал я. Похоже, снова заработал душ.

— Кажется, она снова принимает ванну, — сказал я.

— По-моему, это моются мальчишки, — предположила Мелахат. — На них было столько грязи.

Так, вероятно, и было на самом деле. Минут через десять один из них вышел из садовой двери во дворик. Это был как раз тот, которого я чаще всего пинал ногой. Волосы у него слиплись от воды, и выглядел он чуть посветлее. На нем были вышитые орнаментом штаны и такая же куртка. Откуда они? Турецкий национальный костюм! Ну конечно же — дикий народ пустыни!

— Ютанк, — нагло сказал мальчишка, — говорит, что Султан-бею лучше принять ванну и надеть на голову тюрбан. Что ему такому грязному она петь не будет!

Я хотел было пнуть его, но передумал. Смысл сказанного дошел до меня, и я возликовал: ага, она сразу же хочет приступить к работе! Я поспешно удалился, принял ванну, зашел в хранилище одежды, где нашел кусок ткани, который можно было закрутить в тюрбан, а также кафтан.

Наконец я вышел. Мелахат, Карагез и двое мальчишек занимались обустройством гостиной. Теперь я был рад, что позволил Карагезу купить все эти новые ковры. Слуги устроили небольшое возвышение с подушками и показали, где я должен сидеть. Посреди гостиной на полу, на некотором расстоянии от моего места, было сооружено еще одно сиденье из груды подушек уровнем пониже. Карагез, видимо, получил указания и сильно убавил освещение. Установили две фитильные лампады, чтобы по комнате разливался желто-оранжевый свет. Слуги, крадучись, ушли. Я сел, скрестив ноги, на помост и стал дожидаться появления Ютанк.

Минут через двадцать дверь гостиной, щелкнув, слегка приоткрылась, и я почувствовал устремленный на меня взгляд. Зная, как она робка, скромна и пуглива, я боялся вспугнуть ее резким движением и сидел, не шевелясь. Дверь приоткрылась еще чуть-чуть, и, подобно тени, в залу проскользнула Ютанк. Остановилась в свете желто-оранжевого пламени.

Она была одета в шаровары и очень тесный жилет, скрывавший грудь, но оставивший обнаженными горло и живот. На босых ступнях выделялись ярко-красные ногти. Иссиня-черные волосы украшал венок из цветов. Лицо ее было скрыто под чадрой. Но сквозь нее я чувствовал на себя пристальный взгляд очень больших, наверное, испуганных, слегка раскосых глав. Одну из рук она держала под чадрой; должно быть, от робости она прикусила кончик пальца. Я сделал ей приглашающий знак — и она едва не пустилась наутек. Я снова замер. Так прошла минута. Постепенно к девушке вернулась смелость, и она двинулась дальше. В левой руке она несла пару музыкальных инструментов. Она застенчиво приблизилась к подушкам в центре гостиной, и теперь я мог разглядеть ее лучше. Кожа красно-бурого цвета. Из-за чадры я не видел ее лица, но потупленные, только изредка поднимающиеся глаза показались мне прекрасными.

Ютанк опустила на пол один из инструментов — дюймов восемнадцать в диаметре, нечто вроде тамбурина — и грациозно села на подушку, скрестив ноги. Другой инструмент она положила себе на колени. Я признал в нем некую разновидность лютни с длинным грифом и тремя струнами.