Антонина Клименкова - Русалки — оборотни

— Buon giorno! — услышал Феликс над ухом вкрадчивый голос. — Злодеи оправданы, предатели наказаны — замечательный день, newero?

Обернувшись, увидел перед собой конечно же Винченце. Рыжий шотландский дядюшка тоже был с ним, Феликс поклонился внимательно изучавшему его лорду.

— Ну как здоровье?

— Благодарю, много лучше, — ответил он.

Винченце обрадовался, обернулся к дяде, взволнованно заговорив на итальянском, похлопал Феликса но плечу.

— Прекрати тарахтеть, — отмахнулся от него лорд. — Ты же знаешь, я терпеть не могу эту твою испорченную латынь… Феникс? — обратился Дэкстер к нему. — Весьма наслышан. Я не привык тратить время даром, потому скажу прямо: вы мне интересны. Если вы без подготовки справились с оборотнем один на один…

— Голыми лапами! — подхватил Винченце.

— …Не представляю, на что же вы будете способны, пройдя должное обучение. Короче, я предлагаю вам поступить ко мне на службу. Не отказывайтесь сразу, хорошо подумайте. Я вас не тороплю. — И он вручил Феликсу свою золоченую визитную карточку.

— Поправляйся! — улыбнулся Винченце и поспешил догонять дядюшку.

Феликс посмотрел на блестящую картонку. Она была пустой. Но от тепла его пальцев на блестящем гладком фоне проявилась надпись, замысловатые готические буквы…

Егор всю ночь не спал — в первый раз в жизни, сколько себя помнил. После разоблачения Глафира с ним разговаривать не хотела, даже не смотрела в его сторону, отворачивалась. Промаявшись до зари, не позавтракав, пришел в кузницу. Но и там легче не стало — не работалось, инструмент в руках не держался. Чуть кувалду на ногу не уронил…

Солнце еще не выползло из-за леса, когда в кузницу заглянул посетитель. Громкий стук сотряс дверь. Чертыхнувшись, Егор поспешил открывать.

На пороге стояли незнакомые парни в богатых, изумрудного бархата ливреях, расшитых серебром. Лица их были красны и сосредоточены, глаза у некоторых выпучены. Всего было четверо парней, и, переведя взгляд ниже, Егор понял, отчего у них такой вид — все вчетвером держали, сгибаясь под тяжестью, старинный чугунный котел, доверху наполненный золотыми монетами.

— Заносите-заносите! Не стойте, болваны!.. — раздалось сзади. Егору делать нечего, посторонился, пропустил странную компанию. Следом вошел итальянец, веткой черешни указал в угол: — Туда поставьте!

Винченце сегодня тоже выглядел хоть на парад: в черной шляпе, белых перчатках, в ботфортах со шпорами, на черном мундире перевязь через плечо из золотых цепочек — на ней длинная шпага с огромным изумрудом на эфесе. Егор не знал, что и сказать.

Поставив котел куда велели, лакеи быстро покинули кузнецу.

— Это мой долг мальчикам, — махнул на золото маркиз. — Я выбрал вас как самого надежного хранителя. Присмотрите, чтоб ребята поделили все поровну. А еще лучше, посторожите пару лет, пока они подрастут. А то, знаете ли, в таком возрасте такие деньги… В общем, я на вас рассчитываю!

Егор мало что понял, но кивнул.

— И еще, — замялся итальянец, доверительно приглушив голос и сунув ветку черешни под мышку. — Мы тут у одной девушки шубку одолжили и не вернули. Ну вы понимаете, о чем я?.. Вот деньги, съездите, пожалуйста, в город, купите ей самую лучшую, — он вложил в ладонь кузнецу толстую пачку. — Рысью она, наверно больше не захочет, так что выбери что-нибудь посимпатичней, из соболя хотя бы.

И, взглянув из-под черных полей ему в глаза, еще вытащил из-за пазухи сафьяновый овальный футляр. Как-то неуверенно, робко даже, что ли, подал Егору.

— А это, — произнес Винченце. — Это тоже ей передашь. Но потом, когда она согласится за тебя выйти… Да нет, вот здесь кнопочка! Видишь?

Щелкнула, отскочив, крышка, Егор обмер, раскрыв рот. На темно-синем муаровом шелке поблескивали бриллианты и крупные, как желуди, голубые сапфиры.

— Колье, серьги и браслет, — пояснил Винченце. — Правда, точно под цвет ее глаз?

Кузнец кивнул, сглотнув, — от такой красоты горло перехватило.

— Перед свадьбой отдашь, — повторил Винченце, задержав печальный взгляд на переливающихся каменьях.

Кивнув на прощанье, прикоснувшись к шляпе, маркиз вышел.

— Но… — шагнул за ним Егор.

Множество вопросов вертелось в голове, мешая друг дружке сорваться с языка.

— Ах да, совсем забыл! — развернулся Винченце, едва не столкнувшись с кузнецом в дверях. — Твой рыжий конь, — он указал веткой через свое плечо, — это ведь твой брат? Я имею в виду, в прямом смысле слова. Что он такого сделал?

— А? — не сразу понял Егор. — Да… Он одному цыгану лошадь не подковал, обозвал его чертом. Тот торговался долго, цену платить не хотел! Ну вот и получилось…

— М-да, бывает, — сказал Винченце. — А какая цена была?

— Шесть всего…

— Вот и зря ты его, значит, от работы берег. Давно б обратно человеком стал, только и нужно было шесть полей вспахать. А сейчас уже избалованный стал, не знаю, захочет ли обратно к людям идти… — Он, прищурив глаза, обернулся на настороженно замершего за плетнем коня.

— А как же быть? Так до смерти будет… — расстроился кузнец.

— Ну можно кое-что попробовать, — и, поманив к себе пальцем, зашептал что-то в самое ухо.

Феликсу не спалось, проворочался до рассвета. Чтоб не потревожить похрапывавшего в той же горнице Серафима Степановича, он неслышно встал, оделся и вышел.

Яркие лучи поднимающегося над горизонтом солнца гнали ночную тень в сырые от росы овраги. Высоко в бирюзовом небе метался, пел жаворонок. Остро пахло мокрой травой и распускающимися цветами. Ежась от свежей прохлады, Феликс прошел по тропинке до самой опушки леса. Обернувшись, посмотрел на спокойную, мерцающую бликами зеркальную гладь реки, на ослепительную корону восхода.

Феликс почему-то ни капли не удивился, когда из-за деревьев, из холодной зеленоватой тени, вышел итальянец.

— Salve![81] — сказал Винченце. — Я надеялся, что ты придешь. Я ждал тебя.

— Бон джорно, — улыбнулся Феликс.

Он окинул маркиза взглядом — шпага у бедра, роскошный мундир, черный бархат, как беззвездная зимняя ночь. И в руках свернутый кулечком большой лист лопуха, полный спелой земляники.

— Уезжаю, пришел попрощаться, — объяснил Винченце, предложив Феликсу ягоды. Тот взял горсточку, кивнул:

— Мы тоже сегодня уедем.

— Я знаю. Все-таки не хочешь со мной?

Феликс покачал головой.

— Зря! — сказал Винченце, отправляя в рот еще пару ягод, взглядом проводив низко пролетевшую над лугом стрекозу. — С нами у тебя было бы большое будущее.

— Стать охотником и всю жизнь убивать оборотней?

— Не только. Еще можно следить за порядком в мире, чтоб простые смертные жили в покое и счастье. Останавливать войны, предотвращать революции и катастрофы. Много можно чем заниматься — на пользу Вселенной вообще и своей души в частности.

— Не уверен, что я настолько смогу быть полезен миру.

— Зря, — повторил Винченце. — Я вот тоже сильно сомневался, что получится тебя оживить. Но ведь удалось, правда?

— Я что, теперь бессмертен?

— Вовсе нет. — Феликс вздохнул с облегчением. — Но если хочешь, я открою тебе секрет, и ты будешь жить пусть не вечно, но бесконечно долго, — добавил Винченце, вновь передав ему ягоды.

Феликс подумал, что ослышался:

— Мне? Зачем?

— Просто так, — пожал плечами тот. — Ты мне понравился, дядюшке Джеймсу тоже. Так почему бы нет? Или тебе не интересно?

Феликс промолчал.

— Странно, — продолжал Винченце, усмехнувшись, — но наши оборотни каким-то образом угадали верно. Помнишь, как эта сумасшедшая брюнетка умоляла ее укусить? Она думала, что я вампир. Я, представляешь? Да я их терпеть не могу!.. Но, как ни удивительно, она обратилась по верному адресу. Я действительно смог бы сделать ее бессмертной. Если б захотел. Кстати, Феникс, — засмеялся он, раздавив в пальцах земляничку, — представляешь, я тут недавно подрался с парочкой настоящих вампиров. Так вот, оказалось, что до этого я был почти у них в руках, причем совершенно пьян! Я даже не помню этого. И вот я дрался с ними и думал: что, если они еще тогда меня покусали, то как же мне с ними справиться?! Понимаешь, бессмертный вампир — его ведь ничем не убьешь!.. Но нет, обошлось. Они, видите ли, пьяных кусать не любят, им невкусно.

Винченце обернулся к нему, и Феликс кивнул, натянуто улыбнулся.

— Ты еще молод, — посерьезнев, сказал Винченце. — Ты еще успеешь правильно все оценить, понять, на что ты потратишь вечность. Вот твоему Серафиму Степановичу я бы, например, тайну не открыл. Ему уже некогда думать, смерть к нему слишком близка, и страх, как у всякого живого существа, затмит разум и подчинит все желания. Вот ты — другое дело. — И сдул с крупной ягоды прилипший листик.