Лякмунт - Основание

Не имея никаких ярко выраженных талантов, свою гипотетическую исключительность я располагал где-то в области духовности. Очень удачное решение, не я первый его отыскал, многие так делают. Ведь духовность руками не потрогаешь и линейкой не измеришь — поди докажи, что я не самый-самый. А неоспоримую суетность своей жизни всегда можно было объяснить нуждою добывать хлеб насущный. Кроме того, добывание этого самого хлеба не оставляло слишком много времени для самокопания. Конечно, когда-то присутствовала в моей жизни и мечта. Как и положено мечте, была она вполне достойного свойства. Мечталось не тратить драгоценные мгновения жизни на поиски пропитания, а посвятить себя чему-то высокому и вечному. Чему именно, нужды придумывать не было, слишком много сил уходило на добычу упомянутого хлеба. И тут судьба, в лице своего полномочного представителя Роберта Карловича, избавила меня от всех меркантильных проблем. И чем же я занялся? Может быть, начал писать симфонии или гениальные живописные полотна? Искоренять несправедливость мира? Может быть, я, понимая, что не знаю пока, чем заняться, принялся преумножать свой капитал? Некоторые считают это крайне увлекательным занятием. Опять же, в мире, где деньги решают многое, к тому моменту, как я пойму, что именно хорошего и вечного мог бы сделать за счет дополнительных денег, я бы получил больше возможностей проявить свою духовность. Итак, проявил ли я свою неповторимость, выраженную в явной духовности? Да ничего подобного! Конечно, заслуживают уважения попытки проконсультироваться по смыслу жизни у знающих людей. Одна встреча с Учителем Зеленой горы чего стоит. И чему научил Учитель? Помог как-то? А может он не великий и даже не учитель вовсе?

После завершения речи, Роберт Карлович бесшумно и с легкостью отодвинул стул со своей стороны стола, уселся на него и выжидательно уставился на меня.

С сентенцией про Учителя я склонен был согласиться и посомневаться в его величии вместе с Робертом Карловичем. Но симпатии к адвокату в тот момент это совсем не прибавило. И я разозлился и расстроился. Я ему так и сказал:

— Я разозлился и расстроился. Вы знали, что я за последние пару лет утратил ко многому интерес. Вы написали, что кто-то очень нуждается в моей помощи, и эту помощь могу оказать только я. Я ехал к вам обнадеженным. Мне казалось, что я могу кому-то помочь, уж не знаю кому, возможно, именно вам. Я был готов, ценой многих усилий, спасать кого-то. А может быть, я уже спас вас и вам стало легче после того, как вы вывернули на меня свой ушат помоев? Очень приятно, рад был оказаться полезным.

И тут он заулыбался. Он не улыбнулся, а именно заулыбался. Это было очень неожиданно. Я никогда не думал, что он может улыбаться. Вы видели когда-нибудь, как улыбается фонарный столб или, скажем, банкомат? А вот я, считайте, видел. Он улыбался и молчал, а я стал соображать, найду ли я в этой темноте дверь, чтобы выйти, и старался вспомнить, куда нужно поворачивать в светлом коридоре направо или налево, чтоб добраться до лифта. Понемногу улыбка исчезла с лица Роберта Карловича, и он уже деловым голосом произнес:

— Кажется, я забыл сказать, что у меня для вас две новости — плохая и хорошая. Одну вы уже узнали. А хорошую будем слушать?

— А как же! — демонстративно рассудительно сказал я. — Теперь вы меня вряд ли чем-то расстроите. Все оставшиеся новости определенно лучше. Валяйте!

И тут он заявил буквально следующее: «Андрей, вы действительно выдающийся. Возможно даже уникальный. У вас есть то, чего нет ни у кого или почти ни у кого. И я могу вам сказать, что очень скоро вы поймете, зачем живете». А еще он добавил: «И, знаете, я вам очень завидую. По-доброму, но очень сильно».

Никогда прежде банкоматы не выражали мне свою зависть.

— Я зажгу свет? — спросил Роберт Карлович. — Да, конечно, сделайте милость, — несколько ошарашено ответил я. В комнате медленно начало светлеть. Подняв глаза, я увидел, что никакой люстры наверху нет, а светится, с нарастающей яркостью, весь потолок. — Нанотехнологии? — понимающе и значительно сказал я. Мне хотелось его как-нибудь уязвить. Черный Человек тонко улыбнулся. Не похоже, чтобы я его обидел. Улыбнулся во второй раз! Поистине, я стал свидетелем чуда.

Оглядевшись по сторонам в посветлевшем помещении, я обнаружил, что мы находимся в не просто большой комнате, а в огромном зале. Наш круглый стол стоял недалеко от двери, в которую мы зашли, а противоположная стена была, видать, где-то за горизонтом. Во всяком случае, от моего взгляда ее скрывал некий туман, очень похожий на настоящий. Туман начинался метрах в двадцати от нас и, возможно, где-нибудь там же и заканчивался. Но впечатление создавалось такое, будто мы стоим в начале широченного коридора, уходящего вдаль. За горизонт, как я уже сказал. И хотелось туда идти и идти. Очень, знаете ли, впечатляло. Тутошние психологи дело свое знают.

— Вы, наверное, голодны, в поезде не покормили? — заботливо спросил Роберт Карлович. — Нет уж, спасибо, — сварливо отказался я. — Вы про мою уникальность лучше поскорее расскажите. Надеюсь, что-нибудь существенное, как у Питера Пена или Гарри Поттера?

— Определенно, более, как вы изволили выразиться, существенное, — доброжелательно ответствовал Роберт Карлович. — И хочу отметить, что мыслите вы, молодой человек, в абсолютно правильном направлении. — Он немного помолчал, ожидая, по-видимому, моей реплики. Не дождавшись, встал, резко развернулся, бросил небрежно через плечо: «А теперь следуйте за мной», — и двинулся в сторону тумана. Я последовал за ним. А что еще оставалось делать?

Как я и предполагал, противоположная стена в тумане обнаружилась довольно скоро, метра через три. Была она, как оказалась, блеклого светлого цвета и не была заметна даже на расстоянии вытянутой руки. В стене нашлась дверь, тоже белая, куда мы и вошли — сначала Роберт Карлович, затем я.

Следующее помещение оказалось похожим на лабораторию. Не думайте, что я никогда не был в лаборатории. Кроме школьной химической и медицинской, где у меня когда-то брали кровь для анализов, мне случилось побывать в одной настоящей научной лаборатории — биологической. Когда-то я ее посетил, готовя для глянцевого журнала статью про генную инженерию. В этой статье я исследовал ряд волнующих наших читателей вопросов. Вопросы были достаточно однотипными и все примерно такими: «Не грозит ли человеку опасность покрыться чешуей, если он кушает генномодифицированные персики, содержащие ген лосося». До сих пор помню выражение лица какого-то мелкого научного сотрудника, интеллигентного мальчика в очках, когда я ему эти вопросы зачитывал. Если вы, дорогой читатель, не успели ознакомиться с моей статьей, могу вас успокоить — ничего такого нам не грозит.

В дальнем конце помещения я увидел несколько дверей. Поймав мой взгляд, Роберт Карлович объяснил, что это входы в другие лаборатории.

Затем, он подошел к ближайшему лабораторному столу и, продолжая стоять спиной ко мне, зачем-то глянул на наручные часы. Потом, развернувшись ко мне, спросил:

— Скажите, Андрей, вы ведь материалист, не правда ли? И во всякого рода чудеса не верите?

Очень я не люблю такие вопросы. Почему-то эта сторона устройства мира начинает волновать людей нетрезвых (я имею в виду людей пьяных). Индивидуальные особенности моей физиологии не позволяют мне дойти до состояния, когда я бы смог обсуждать эту проблему на равных с вдохновленными собеседниками. Что касается моих истинных убеждений на этот счет, были они непоследовательны и расплывчаты. Поэтому я ответил уклончиво, что после того, как в детстве при мне в цирке распилили на две части молодую женщину в красивом купальнике с блестками, а она спустя пару минут вышла из-за кулис целой и начала раскланиваться, я готов верить почти всему.

И тут Черный Человек, покопавшись в кармане своего похоронного сюртука, вытащил из него небольшой пакет (или большой конверт, если угодно) и с очень торжественным выражением лица протянул его мне. Оказалось, что в конверте лежала вяленая вобла или какая-то ее родственница. Довольно странное содержимое для кармана такого респектабельного джентльмена. Дежавю, прямо. Не далее, как сегодня ночью, впервые за пару лет я вспоминал о сухой соленой рыбе — верной спутнице пива. И снова я не сказал ничего легкомысленного, а просто спокойно ждал с вопросительным выражением лица. В ответ мне было предложено положить рыбку на лабораторный стол и обвести вокруг нее предоставленным мелком замкнутый контур, что я и сделал. Загадочные действия на этом не закончились. Из другого кармана черного пиджака был добыт небольшой камертон светлого металла и вертикально установлен неподалеку от сухой рыбы. «Похоже, мне хотят показать какой-то фокус», — сообразил я. Затем была зажжена газовая горелка, и на нее поставлена плошка с желтым порошком. Порошок вскоре начал плавиться и хлюпать пузырями, после чего был подожжен обычной зажигалкой. Горел он низким, но довольно ярким синим пламенем. Вскоре до меня донесся знакомый запах — мне в детстве случалось жечь серу. «Вы что-нибудь ощущаете? — спросил Роберт Карлович, — что-нибудь необычное?». Я понял, что речь идет не о запахе серы, его было бы сложно не ощутить, и отрицательно мотнул головой. На лице мрачного иллюзиониста отразилось легкое недоумение, и он на пару секунд задумался. Я отвел взгляд от его лица и начал осматриваться по сторонам. «А теперь внимание», — вдруг сказал Роберт Карлович. Он дождался, пока я снова посмотрю на него, и резко щелкнул ногтем по камертону. Звучал камертон, булькала, воняя, сера, я стоял возле стола, переводя взгляд с лица Роберта Карловича на лежащую на столе воблу и обратно. Так прошла пара минут. Затем, Роберт Карлович в полголоса, и как-то разочаровано, пробормотал, явно, обращаясь не ко мне: «Нас опередили». После чего, взглянул на меня и очень серьезно добавил: «Факир был пьян и фокус не удался. А жаль». Мне стало за него немного неловко. После этого он выключил горелку, закрыл плоской крышечкой смердящую плошку с серой и довольно быстро двинулся к следующему столу. Там он произвел несколько непонятных действий, и я догадался, что идет подготовка к новому фокусу.