Михаил Успенский - Три холма, охраняющие край света

А Лидочка Туркова удостоилась чести выставить в «Ла бомбилье» свои иллюстрации к «Илиаде». Выполнены они были в виде обломков древнего барельефа, но не из мрамора, а из разноцветного «вечного» пластилина. Получилось изрядно.

Завистники (и, в особенности, завистницы) из русских творческих кругов объясняли выбор Паблито вовсе не талантом Леди, а тем, что «этот тупой неандертальский грызун» обратил внимание на фотографию русской художницы.

Подъехать к «Бомбилье» было невозможно.

Бывшую арену окружили столбики с жёлтой лентой, стояли десятки полицейских машин, «амбулансы», лимузины начальства. «Гуардия сивиль» гоняла туристов и журналистов. Галдёж на площади стоял вселенский, и галдели по-каталонски, так что даже из выхваченных реплик ничего нельзя было понять. Подпрыгивали папарацци.

Но герцога Блэкбери суматоха в заблуждение не ввела.

- Всё понятно, - сказал Дюк. - Так вот кому мостили дорогу несчастные антиглобалисты! Чтобы отвлекли полицию, а под шумок ограбили музей! Для того и электричество отключили… Хотя ведь есть аварийное! Там такое хозяйство…

- Ну, если мою «Илиаду» тронули, я с этого Зайчика с живого не слезу! - двусмысленно по обещала Лидочка.

Зайчик тем временем прилюдно тряс мэра-содомита за грудки и сулил тому куда менее приятную кончину, хотя трясти следовало начальника охраны музея. Но сеньор Понсиано Давила был очень большой и тяжёлый, он сам тряс своих сотрудников - тех, кто успел прийти в себя.

- Паблито, я здесь! - закричала Леди, замахала платком.

Вместо того чтобы с понятной досадой отмахнуться, Паблито отпустил несчастного градоначальника и приветливо улыбнулся - словно при случайной встрече:

- Сеньорита артиста фермоза! Как я рад, что с вами ничего не случилось! Эй, ребята, пропустите девушку, она ко мне…

Папарацци тут же, не сговариваясь, поделились на две группы: одна снимала, как дон Мен-дисабаль-и-Пердигуэрра жарко обнимает русскую фермозу, другая помчалась к особняку Зайчика, чтобы сообщить об этом люксембургской принцессе и запечатлеть её реакцию.

Теренс устремился за Леди, неубедительно изображая телохранителя - выставлял вперёд челюсть.

- Ну и выдержка у тебя, Паблито, - сказала Лидочка, выскальзывая из объятий. - Я бы уж давно всех поубивала!

- А, пустяки, - отвечал форвард. - Фигня, как говорил дед. Жулики сами со страху того… ну… в общем… да цело всё! Да чтобы меня! В моём городе! В моём доме! Какая-то шпана! Хай, Терри! Беседы сегодня не получится. Того… сам видишь. Кум Понсиано, проведи людей внутрь, им можно… А ты заткнись, Педрито! Экспертизу ему… Здесь твоё войско должно было того… Костьми… Иди Кристобаля своего теперь охраняй… А про выборы забудь! Вечером поговорим… В ресторанчике… Да нет, петушатина, не тебе это! Сеньорите это! С тобой-то мы в другом месте по толкуем! Я его величеству так и скажу…

- А интересно, что скажет он молодому ве личеству, - задумчиво молвил Дюк.

- Да уж скажет! - мстительно прошипела Леди. - Как людей хватать, так они первые, а как шедевры стеречь, так их нет. Господи, сделай так, чтобы если что и сперли, так «Чёрный квадрат»!

- Отчего же вы так строги к полотну своего соотечественника, дорогая?

- Отчего, миленький? Уж больно картина удобная: и выставить не стыдно, и украдут - не жалко. Их ведь штук пять или шесть, этих квадратов. Копируется на раз. Да, господи, чтобы ещё заодно у Глускера всех курей сожрали!

Главным соперником из россиян у Лидочки Турковой был только великий Демид «Зюзя» Глускер, выставивший в Музео Мендисабаль сотню замороженных тушек бройлеров. Каждая тушка была украшена татуировкой, как правило, традиционной: «Родные спят, а сын страдает», «Они устали, но к любимой дойдут», «Вот что нас губит», а также сердца, соборы, тигры и прочие драконы.

- Увы, в вас говорит обычная зависть, - подколол Терри. - Какая зависть? Рисую-то я лучше! Сеньор Понсиано понял, что этаким манером русская «артиста» скоро доберётся до самой «Девушки с кирпичом», и сказал:

- А вы всё-таки гляньте, сеньорита, сами, не предвзято, свежим взглядом. Я бы искусствоведшам этим… А вам хозяин доверяет. Поедем вниз?

Они поехали вниз и начали осмотр под косыми взглядами полицейских и экспертов с приборами.

Буклет «Музео Мендисабаль» толщиной не уступает Библии, так что осмотр занял часа три.

«Чёрный квадрат» уцелел. Курей Глускера не сожрали, зато они успели завонять, пока не работала холодильная установка. Но главное - «Илиада» была в целости и сохранности.

- А этот придурочный румын говорил - некрофилия, некрофилия, - ворчала Леди. - Гуленьки ему! Дюк, ну где тут некрофилия? Просто Ахилл убивается по своему любимому Патроклу, они же древние греки или где? Переживает человек… И тебе, профессионалу, надо объяснять, что без этого дела сейчас не обойтись? Никто и не глянет…

- Но не с такими же подробностями! - скромно восстал Дюк.

- Тогда сам бери да лепи! Обоснуй, что ты пацан! Руки дырявые! Так и доехали до верху, к свету и пальмам.

- Да всё вроде нормально… - сказала Лидочка ожидающему сеньору Понсиано. - Ложная тревога.

- Ложная-то ложная, - сказал сеньор Давила. - А кто ворота вынес? Кто охранникам глаза закрывал?

- Какие глаза? - вскричала Леди. - Я ничего не знаю!

- Да все охранники, сеньорита, в один голос твердят: перед тем, как потеряли сознание, ктото сзади закрывал им глаза холодными, мокрыми, липкими лапами…

- Фридо, умедо, глутинозо патас… - повторила поражённая Лидочка. - Надо же! Бр-р!

- Может, они в темноте сослепу газ пустили? - предположил Дюк.

Сеньор Давила недаром считал проклятых британских оккупантов Гибралтара сведущими в дедукции, тем более, что Ярд ихний не простой, а Скотланд:

- Ну и нюх у вас, дон Теренсио! Но ловушки-то не сработали! Словно все аккумуляторы разом сели! Потом-то газ пошёл, в самый неподходящий момент. Ладно, я догадался вытяжку включить на полный ход… Нет, мои люди тёртые, на службе не выпивают, дурью не балуются… Если они говорят, что лапы были мокрые и холодные - значит, были они мокрые и холодные! - И липкие, - уточнила Леди.

- И липкие, - согласился главный охранник. - Выдумать такого они не могли, не та публика. Нелепый какой-то взлом… Хулиганский…

- Когда погас свет, - сказал Дюк, - начался такой рёв… Нет, в такие минуты человек старается быть поближе к толпе. Честно скажу, сеньор Давила, я бы не осмелился шагу ступить в сторону. Потом уж, когда все побежали… А вероятность того, что среди А-глобо были никталопы, равняется… равняется…

- Это что за гадость? - ужаснулся сеньор Понсиано.

- Это которые видят в темноте, - объяснил сэр Теренс.

- Ага… А этих… никталопов… их в Англии ставят на полицейский учёт? - Вряд ли. Они же не дальтоники.

- Ну, тогда всё обошлось. Разве что в холле у выхода поглядеть… Но на что там глядеть? Там нынче только детские рисунки - кстати, с вашей, сеньорита, родины…

- Да вы что? - воскликнула Леди. - Вот не знала… Дюк, пошли!

В холле обычно выставляли (совершенно бесплатно) местных примитивистов, безнадёжных реалистов да вот такие, как сейчас, трогательные ребячьи почеркушки - «Дети мира против глобального потепления», «Дети мира против трансгенной порнографии», «Дети мира против Ста Сказок Мадонны», против старения и приапизма, против абортов и перенаселения, против виртуальных продуктов и повышения учётной ставки…

Нынешняя выставка, однако, носила название «Дети России рисуют свою малую родину».

- Глупости, дорогая! Что там смотреть? Ну, мило… Не более того…

За долгие годы своего безнадёжного ухаживания мрачный шотландец так и не научился простому приёму: не настаивать на том, что Лидочка Туркова, по его мнению, делать не должна. Ну и добился:

- Гуленьки тебе! У меня, может, припадок ностальгии!

Рисунков было около сотни, и об их-то сохранности беспокоились менее всего - пост охраны рядом, да и кому придёт в голову тырить весёлые картинки?

Русские дети рисовали и свои родные типовые коробки, и ограждённые кирпичными стенами пылающие барские особняки, и ветхие крестьянские подворья, и заливные луга средней полосы с табличками «Частное владение», и сахалинские сопки, утыканные нефтяными вышками, и степи в тюльпанах и терриконах, и тундру с оленями, запряжёнными в крошечные «Вольво Арктик», и памятники на площадях, тычущие пальцами в разные стороны, и берёзку, и рябину, и куст ракиты над рекой, и самолёты с кораблями, и тайгу с китайскими лесорубами, и собачек с кошечками, и орлов на кремлёвских башнях, и папу с кейсом, и маму с коровкой, и школу с огромной училкой, и Ваню Золотарёва, с которым я опять помирился, и Веру Титову, мою лучшую подругу, и Пушкина с котом учёным и русалкой на ветвях, и много чего ещё.