Джек Вэнс - Вечная жизнь

— Вероятно, у вас те же мании, что и у больного, рисовавшего это.

— А что это? — рассмеялся Вэйлок.

— Пациента попросили нарисовать его мозг.

Вэйлок заинтересовался:

— У вас много таких рисунков?

— Очень.

— Вы как-то классифицируете их?

Каддиган показал на какой-то прибор.

— Пытаемся с его помощью.

— А когда проведете классификацию, что тогда?

Каддиган явно не хотел отвечать. Наконец он сказал:

— Вы, конечно, знаете, что психология как наука развивается не так быстро, как другие науки.

— Я это предполагаю, — задумчиво сказал Вэйлок. — Психология привлекает мачо талантливых людей.

Каддиган поморщился:

— Трудности заключаются в сложности нервной системы человека и отсутствии точных методов контроля. Уже набрано громадное количество материалов — например, диагностика по рисункам. — Он показал на лист бумаги. — Я надеюсь, что моя работа внесет небольшой вклад в это дело. Психология бурно развивается, но всегда наталкивается на основную трудность — сложность мозга и отсутствие точных методов. О, кое-что уже сделано. Можно вспомнить Амарантов Аброяна или Сашевскош, Ковннели, Мелларсона… Но, несмотря на это, Паллиатории полны больных, и наши методы лечения ничем не отличаются от методов во времена Фрейда и Юнга. — Он устремил на Рэйлока пронзительный взгляд: — Вы хотели бы стать Амарантом?

— Очень.

— Решите одну из двадцати основных проблем психологии — и вы на вершине славы. — Он склонился над столом, как бы говоря об окончании беседы, Вэйлок улыбнулся, пожал плечами и пошел по комнате.

Внезапно раздался пронзительный, леденящий душу вой. Вэйлок посмотрел на Каддигана.

— Старый добрый шизофреник, — сказал тот. — Наш хлеб.

Дверь открылась. Вэйлок повернулся. В дверном проеме стоял Бэзил Тинкоп в строгой серой униформе.

Во второй половине дня Гэвин Вэйлок покинул Паллиаторий. Усевшись в воздушный кар, он полетел над городом. Солнце опускалось в оранжевый туман за Глэйд Каунти. Башни Мерсера горели в последних лучах солнца, затем погасли. В городе начали зажигаться огни. За рекой веселой россыпью засветился Карневаль.

Вэйлок думал о своем новом деле. Бэзил был несказанно рад, увидев его и сказал, что Вэйлок сделал правильный выбор.

— У нас столько работы, Гэвин, горы работы!

Каддиган с легкой ухмылкой смотрел на восторги Бэзила. Он явно считал его дилетантом.

Сейчас главное, думал Вэйлок, овладеть терминологией, жаргоном. Однако нужно все время стараться избежать рутины, в которой запутались и застряли сотни его предшественников. Он должен досконально изучить это дело, подойти к нему критически, не поддаваясь никакому влиянию, абсолютно непредвзято. Он должен остаться в стороне от всех доктрин и теорий, однако четко понимать, что дает каждая из них.

А пока не представится возможность для повышения фила — или пока он сам не создаст ее, — он должен приобрести репутацию, которая поможет ему скидывать одного за другим тех, кто стоит выше его. Вверх к слопу! К дьяволу всякие предрассудки!

Он очутился в Флориандер Ден, в самом сердце Октагона, всего в трех минутах ходьбы от его квартиры.

Остановившись возле стенда новинок, он пробежал глазами индексы и выбрал две книги по психологии и организации психиатрических учреждений. Вэйлок нажал соответствующие кнопки, опустил флорин в щель и через минуту получил микрофильмы в целлофановых пакетах.

Вскоре он уже шел по Фариот-вэй. Все утреннее возбуждение у него пропало. Он устал и очень хотел есть. Придя домой, он поужинал и поспал пару часов.

Проснулся он, чувствуя себя маленьким, слабым, ничтожным. Он взял микрофильмы, устройство для просмотра и вышел на улицу.

Лениво брел он по Эстергази-сквер и по привычке завернул в кафе “Далмация”. Площадь, темная и пустая, казалось, хранила эхо шагов тех, кто ходил по ней днем. Клетка Стыда все еще стояла на площади, и в ней сидела старуха. В полночь ее освободят.

Он заказал чай, кексы и стал работать.

Когда Вэйлок поднял глаза, он удивился, что в кафе столько народу. Время было одиннадцать часов. Он вернулся к чтению.

Без четверти двенадцать все столики были уже заняты. Мужчины и женщины были странно возбуждены и старались не смотреть в лицо друг другу.

Вэйлок больше не мог работать. Он посмотрел на темную площадь. Пусто. Но все знали, что Вейрды там.

Наступила полночь. Голоса в кафе притихли.

Клетка заколебалась. Старуха стиснула руками прутья, глядя на площадь. Вот дверь открылась, и старуха была свободна. Наказание кончилось.

Все приникли к окнам, затаив дыхание.

Старуха осторожно пошла вдоль фасада Актуриана по направлению к Бронз-стрит.

Камень упал на тротуар позади нее. Потом другой, третий… Ее ударило в бедро. Она побежала. Камни сыпались на нее из тьмы. Один, размером с кулак, попал ей в шею. Старуха пошатнулась, упала. Затем с трудом поднялась, проковыляла до угла и исчезла в ночи.

— Сбежала, — сказал чей-то голос.

Ему ответил другой:

— Ты сожалеешь об этом, значит, ты такой же, как и Вейрды.

— Вы заметили, сколько камней? Настоящий град.

— Вейрдов становится все больше.

— Вейрды, Визереры и остальные… Я не знаю, не знаю…

На следующее утро Вэйлок прибыл в Паллиаторий точно вовремя и с горечью подумал:

“Я похож на всех остальных трудолюбивых неудачников”.

Бэзила Тинкопа не было, и Вэйлок представился Сэту Каддигану. Тот протянул ему бланк:

— Заполните это, пожалуйста.

Вэйлок просмотрел бланк, нахмурился. Каддиган рассмеялся:

— Если хочешь работать здесь, заполни.

— Но я уже принят на работу.

— Бланк нужно заполнить. Таковы правила, — терпеливо повторил Каддиган.

Вэйлок написал несколько слов, поставив прочерки против тех вопросов, на которые не хотел отвечать, и вернул бланк.

— Вот. Моя история жизни.

Каддиган просмотрел листок.

— Твоя жизнь кажется мне сплошным вопросительным знаком.

— Какая есть.

Каддиган пожал плечами.

— Здесь у нас наверху сидят люди, которые любят строго придерживаться правил. Твоя бумажка будет для них как красная тряпка для быка.

— Может, эти люди нуждаются в таком стимуляторе.

Каддиган строго взглянул на него.

— Люди твоего положения редко бывают стимуляторами, не пожалев об этом.

— Надеюсь, что я недолго буду в таком положении.

Каддиган спокойно улыбнулся.

— Уверен, что недолго.

Последовала короткая пауза, затем Вэйлок спросил:

— Ты когда-нибудь был в такой должности, как я?

— Нет. Я получил образование в Хорфройдском колледже. Два года проработал интерном в Мидоу Груп Хоум. Следовательно… — Каддиган посмотрел на свои руки. — Я был сразу принят на более интеллектуальную работу.

Он с сардоническим ожиданием взглянул на Вэйлока:

— Хочешь познакомиться со своими обязанностями?

— По крайней мере, мне любопытно.

— Отлично. Работенка не очень приятная. Иногда опасная. Если причинишь вред пациенту, твой слоп понизится. Мы не имеем права на эмоции и жестокости — если, конечно, сами не сходим с ума. — Глаза Каддигана сверкнули. — А теперь, если ты пройдешь со мной…

— Вот наша маленькая империя, — с иронией сказал Каддиган. Он прошел в зал, который чем-то напоминал Вэйлоку музей. По обеим сторонам зала стояли кровати. Все было выдержано в серо-белых тонах. Прозрачные пластиковые перегородки отделяли одну кровать от другой, образуя ряд стойл вдоль стен. Вследствие этого кровати в дальнем конце зала казались окутанными туманом. Пациенты лежали на спинах, вытянув руки вдоль тела. У некоторых были открыты глаза. Все это были мужчины, довольно молодые.

— Все тихо и спокойно, — сказал Каддиган. — Они в сильном коллапсе и даже не могут шевельнуться. Но иногда в мозгу кого-нибудь из них что-то происходит, и тогда он начинает извиваться, корчиться…

— Тогда он опасен?

— Это зависит от человека. Некоторые просто корчатся. Другие вскакивают на ноги и бегут по залу, уничтожая все на своем пути. Если, конечно, позволить им это. — Он угрюмо улыбнулся. — Посмотри… — Он показал на углубление в полу, куда входили ножки кроватей. — Как только пациент поднимается с постели, датчики давления вырабатывают сигнал управления, и специальное устройство закрывает дверь отсека. Пациент не может бежать и тогда начинает рвать простыни. Мы разработали специальный материал для постельного белья, которые рвется со страшным треском. Когда пациент истратит свою ярость на них, входим мы, успокаиваем его и укладываем в постель. — Он помолчал. — Но такие больные не самое страшное. Есть гораздо хуже. — Он посмотрел на потолок. — Там, наверху, крикуны. Они лежат тихо и неподвижно как статуи, но иногда издают вопли. Это трудно выдержать, ведь мы люди, а человеческий мозг очень чувствителен к звукам определенной частоты. — Он снова помолчал.