Антонина Клименкова - Русалки — оборотни

— Почему это? — удивилась Глаша, сняв с его волос зацепившийся сухой листок.

— Спасибо. Потому что, если нет следов ограбления, это значит, что его не было. Понятно?

— Ага! — кивнула Глаша и помотала головой. — Потом разберемся. Феликс Тимофеевич, а вы в русалок верите?

— Нет.

— А почему?

— Потому что нельзя верить в то, чего не существует.

Нет, так он ничего никогда не найдет. Просто невозможно что-либо отыскать, когда кто-то ходит по пятам и задает глупые вопросы. А поискать нужно хорошенько — не может быть, чтоб не осталось никаких…

— Как это не существует, если их видели? — вскинула брови Глаша.

— Те, кто их якобы видел, ошиблись, — терпеливо объяснил Феликс. Что-то важное, какая-то деталь попалась на глаза, но из-за этой настырной девицы ничего не успеешь понять. — За русалок обычно принимают большую рыбу, сома или щуку. В сумерки или ночью их легко спутать…

— Кого спутать? Рыбу с девушкой? — не поверила Глаша. — Скажете тоже. У рыб волос нет, они не поют и по лесу бегать не умеют.

— За волосы можно принять водоросли, например. А кто тут по лесу бегает, мы еще посмотрим.

Глафира пожала плечами, явно усомнившись в его словах. И отошла в сторонку, к кусту малины — чтоб и ягоды пощипать, и новые вопросы позаковыристей придумать.

Феликс вздохнул с облегчением. И сразу понял, что тут показалось ему подозрительным: нависший над дорогой высохший сук кривоватого тополя, еще и раздвоенного в макушке. Мощная ветка толщиной с руку, украшенная увядшими листьями, протянулась на аршин горизонтально над землей. Достаточно высоко, чтоб пройти и не стукнуться головой, но и вполне низко, чтоб можно было дотянуться рукой. Человеку на лошади пришлось бы на уровне плеч. Но сук короткий, а по обочинам всадники обычно галопом не скачут, так что опасаться нечего… Ах да, в том-то и дело! Ветка была обломана. И на сломе дерево светлое. О чем это говорит? Феликс нахмурился и почесал нос.

Кажется, надвигалась гроза. Поднявшийся ветерок окреп и предостерегающе зашумел в густых кронах.

Вторая половина ветки обнаружилась недалеко, в нескольких шагах. Длиной примерно в три аршина. В том, что это именно та ветка, Феликс не сомневался. Но на всякий случай все равно приставил ее к обломанному суку — сошлось идеально. Оказалось, что ветка перегораживала поперек всю дорогу. Что из этого следует? Чтобы скакать галопом, нужно иметь крепкую черепушку…

— Чего это тут, интересненько? — донесся голос девушки.

— Нашли что-то? — спросил Феликс, продолжая созерцать обломок ветки.

А что, если человек был не пеший, не верхом на коне, а ехал бы на телеге? Каким бы местом ему пришлось…

— Да вот узелок кто-то оставил. Обронили, видать, и не заметили.

— Пожалуйста, не трогайте! Это может оказаться важной уликой.

— Пожалуйста! И не собиралась, — повела плечом Глаша и продолжила общипывать малину. Правда, то и дело натыкалась на колючки, потому как в любопытстве отвернула голову в совсем другую сторону.

Замеченный Глафирой сверток прятался в густой траве, под развесистыми лопухами. Развернув тряпицу (которой оказалось застиранное, вышитое некогда красными петухами полотенце), Феликс в недоумении сдвинул брови. Смятый листок папоротника, огрызок сальной свечи и берестяная коробочка. Странный набор предметов.

— Непонятно, — пробормотала Глаша, бросив ягоды и сунув нос в линялое полотенце.

— Что, простите? — не расслышал Феликс.

— Непонятно, говорю, кому все это понадобилось и куда он это нес.

Действительно. Свечной огрызок со следами мышиных зубов, заплывший сальными слезами. И гербарий какой-то. Уж чего-чего, а папоротников кругом росло предостаточно — в любую ложбинку загляни…

Глаша попыталась открыть берестяной коробок, но ничего не вышло. Вертела в руках и так и сяк, пыталась подцепить ногтями крышечку — не получалось, только стружку с бересты соскребла. А внутри меж тем что-то таинственно шуршало, постукивало. Посопев и смахнув прядь волос со лба, девушка выудила из кармашка передника складной ножик и аккуратно подцепила клапан крышечки. Осталось отогнуть квадратик…

Без всякого предупреждения из коробка вскочил бурый комок, стрелой взвился в воздух и хлопнулся Глафире на макушку. — Ой-ей-ей-ей! — завопила Глаша, замахала руками. Ножик и коробок полетели в траву. Вопя во все горло, она отшатнулась, споткнулась. Падая, ухватилась за стебель крапивы, заорала еще громче — и кубарем, ломая сучки и ветки, покатилась по крутому склону оврага, будто специально притаившегося коварной ловушкой у нее за спиной.

Оглушенный воплями Феликс пытался удержать девушку, но потная от жары ладошка выскользнула из его руки. Тогда он бросился за ней, запнулся о невидимую под обманчивым ковром все того же папоротника корягу и, чтоб удержать равновесие, чуть не вскачь помчался следом вниз. На середине склона сумел-таки нагнать чудо-ком из прицепившихся по пути валежника и прошлогодней листвы — подхватив под мышки, остановил безумный полет за мгновение до того, как девушка со всей скорости врезалась бы в ставший на пути ствол старой ободранной ели.

— Вы целы? — задыхаясь, спросил Феликс.

— Не знаю! — простонала Глаша, отплевываясь от прилипшего к носу бурого дубового листка. — Что это было?

— Обычная жаба, — сказал Феликс и, рывком подняв, поставил девушку на ноги.

Но после «катания с горки» верх с низом так и норовили снова перепутаться, потому ей пришлось крепко обнять ближайшее дерево.

— Жаба? Тьфу, какая гадость! — сплюнула Глафира сосновую иголку.

— Сколько времени она, интересно, там просидела? — подумал вслух Феликс, собирая с девушки хворост.

— Вот уж не жалко! Терпеть их не могу!.. Все мне теперь понятно — это мальчишки забыли. Опять какую-нибудь каверзу затеяли, вечно у них одни пакости на уме.

— Вполне возможно, — согласился Феликс.

Набралась целая кучка сушняка — впору для костра. Добавив еще немного от себя, отряхнувшись и пригладив волосы, Феликс огляделся вокруг.

До дна оврага отсюда было еще далеко — катиться бы да катиться. Правда, дальше склон становился более пологим, заросли колючих кустарников значительно редели. А в самом низу раскинулась чистая лужайка, ярко-зеленая, украшенная пучками сочной осоки. Но как-то подозрительно выглядела эта веселая зелень в глубокой низине.

Посреди пышного изумрудного ковра, на невысоком бугорке, одиноко торчала, раскинув корявые руки-ветви, засохшая на корню осина. Ствол окутывала шаль мха, издалека похожего на морозный серебристый иней. Но в паре аршин над землей мох был содран. Будто зияющая рана открыла черную сырую кору.

— Куда вы? Осторожней, там мокро! — воскликнула Глаша вслед поспешившему вниз Феликсу.

Действительно, вокруг бугорка с осиной и ниже раскинулось настоящее болото. И лягушки квакали. Под ногами захлюпало и зачавкало. Яркая зелень податливо уходила под ногой в глубину, а на поверхности выступала, поблескивая, мутная вода. Хорошо, что до дерева было рукой подать, какой-нибудь десяток шагов. Но даже прыгая с кочки на кочку, Феликс уже на полпути совершенно промочил ноги. Однако ничуть этому не расстроился и вообще едва ли заметил.

У корней осины на мягкой болотной подстилке покоились разбросанные в беспорядке узкие дощечки — некоторые целые, а чаще поломанные на щепки. Чуть поодаль лежал расколотый на две половинки деревянный круг, рядом нашелся железный обруч подходящего размера, почти не тронутый ржавчиной. Второй, такой же обруч висел на ветке осины, лениво покачиваясь от поднявшегося ветерка.

— Занятно, — пробормотал Феликс.

Потрогал мох на стволе, оторвал кусочек, помял в пальцах, понюхал.

— Ну что там? — крикнула сгорающая от любопытства Глаша.

— Лампадное масло.

— Что?! — переспросила девушка, не решаясь подойти ближе. Ей показалось, она ослышалась из-за шумящего в листве ветра — внизу он едва ощущался, а верхушки деревьев раскачивались от резких порывов. Погода определенно собиралась наконец-то испортиться. — Я вас не слышу! — заволновалась Глаша. — Пойдемте скорей назад, дождь собирается!

Феликс кивнул, решив, что видел на сегодня достаточно.

— Это бочка с лампадным маслом, — пояснил он девушке, когда поднимались по склону. — Точнее, то, что от нее осталось. Упав с телеги, она скатилась в овраг, набрав по дороге скорость, врезалась в сухую осину и разбилась. Теперь там все маслом пропитано. Мох впитал как губка. Не хотел бы я оказаться под этим деревом во время грозы. Если туда ударит молния, что, впрочем, вряд ли случится, дерево вспыхнет как факел.

— Точно, — сказала Глаша. — Туда молния не ударит. Они, молнии, два раза в одно место не лупят.

— То есть? — удивился Феликс.