Елена Коровина - Черный Дракон

Широкая подъездная дорога вела к прекрасному замку с башенками, мраморными лестницами, арочными окнами, украшенными разноцветной мозаикой. Вокруг яркие клумбы, с цветами, выгородки аккуратных душистых кустов. Никаких угрожающих рвов или массивных ворот — вход был абсолютно свободен. Двери гостеприимно открыты. Над ними порхали прелестные бабочки. На карнизах сидели птички разноцветного оперения. По лестницам струились мягкие узорчатые ковры. И всё это было таким ярким, манящим, притягательным… «Словно все только что нарисовано!» — сообразила Рина и, не сдержавшись, вскрикнула:

— Это же замок Кинкейда! Такая картина висела у нас в издательстве. Я даже помню название — «Волшебный Замок у подножия гор».

— Да, — наклонила головку пра Мари, словно птичка на карнизе. — Томас Кинкейд — прелестный живописец. Поэтому мы забрали его в Навь. Нам не хватает здесь замков и других его прелестных домиков. Надо же где-то останавливаться, когда мы здесь бываем.

— Мы умерли? — удивились Рина. — Ведь только мёртвые попадают в Навь!

— Глупости! — Пра Мари вскинула светленькие глазки на Рину и произнесла поставленным учительским голосом: — Это те, у кого нет воображения, могут попасть в Навь только после упокоения в Яви. Творческие же люди или просто любой человек с фантазией, остро чувствующий, по сто раз в жизни попадает в Навь. Ведь Навь — мир чувств, образов, мечты, фантастики. Люди вообще часто и не подозревают, что живут в двух мирах — в Яви и Нави одновременно. Книги, картины, фильмы, песни, любовь или ненависть — всё, что завораживает в Яви, и является тем путём, по которому человек посещает мир Наваждения. Кинкейд бывал здесь по сто раз на дню, когда создавал свои чарующие Дни Рождества, маяки, фонари, замки и домики. Ну а теперь, после того как он ушёл из Яви, он наш штатный живописец. И когда мы приходим в Навь, живём в его домах.

— То есть вы до сих пор живы?

Старушка смутилась. Дракон пришёл на помощь:

— Они живы ЗДЕСЬ. Живы для других миров. Но в нашем, земном мире они, конечно, мертвы.

— Зато мы можем встречаться здесь, в замках и домиках Томаса Кинкейда. Да вот глядите сами. Приглашённые на праздник уже собираются. Ведь мы сохранили наше привычное время. И всё снова идёт своим чередом. Как и шло.

Рина поглядела туда, куда указала сухонькая ручка пра Мари. У крошечного водоёма на массивных деревянных табуретах восседали три женщины. Одна чесала пряди и сучила нить. Другая пряла пряжу. Третья выжидала, держа в руках острый нож. Да это же мойры — богини судьбы античного мира. Одна создает нить жизни человека, другая спрядает из неё судьбу. Третья перерезает нить в положенный срок.

— Слава богу, они опять слепы, — проговорила пра Мари. — А то ведь был миг, когда они вдруг прозрели. Когда твой Уроборус, — старушка дотронулась до груди Доминика, — чуть не сбросил Кольца Времени, мойры стали зрячими и вмиг решили крутить колесо прялки обратно. Но тогда время потекло бы вспять! Это был бы ужас! А потом на секунду прозрел и Хронос, бог Времени, уничтожающий своих детей. Говорят, он съедал их. Враки! На самом деле супруга подсовывала ему каменные фигурки. Но вчера он УВИДЕЛ, что это камни. И затребовал реального ребёнка. Хорошо, что вы успели скрепить кольца Уроборуса. А то безжалостный Хронос сожрал бы всех древнегреческих богов, начиная с Зевса. И что тогда?! Без богов Античности вся мировая цивилизация пошла бы по иному пути! Может, и мы с вами вообще не родились бы на свет. Со временем шутки плохи! — Пра Мари истово перекрестилась. — Однако я заболталась. Идёмте скорее. Ведь все ждут именно вас. Тот, а по-вашему Тотий Львович, приказал не будить вас, пока вы не придёте в себя. Но я не могла так долго ждать. Вот и послала бабочку. А мастер Трисмегист, твой отец, Рина, и ваш друг, твой ловец, Доминик, уже в замке. Все, кто причастен к сегодняшнему Празднику. Жаль только нет Барбары, твоей бабушки, Рина. Но она делает ремонт в своей новой усадьбе. Ей не до праздников. А вы идите скорее!

Пра Мари подтолкнула их к парадному входу. Там толпилось множество людей — в нарядах разных времён и разных народов. Но бабушка ловко лавировала между всеми, то ли приговаривая, то ли представляя Рину и Доминика:

— Это Хранители!

И все расступались, давая возможность главным гостям войти в замок. Кто-то крикнул что-то приветственное. Кто-то поклонился. И все глядели с таким восхищением, любовью, почтением, что девушка даже смутилась. Никогда ещё ей не приходилось привлекать к себе столько внимания. Кажется, даже Чёрный Дракон стушевался. Рина схватила его за руку, и они шагнули в полумрак замкового парадного. И тут Рина споткнулась. Упала на каменный пол. Как всегда, неудачно — на коленку. Вытянула руки, пытаясь найти, опереться на Доминика, но уткнулась в пустоту…

…После света тёплого дня мгновенное переключение на ночную темноту показалось невыносимым. Рина увидела, что стоит на краю высокой скалы. Куда делся прекрасный замок Кинкейда?! Ах! Ринка поняла: это тоже его творение, только другое — это маяк. И стоит она на верхней площадке, а вовсе не на скале. Крошечный пятачок, а над ним ещё незажжённый маяк. Но почему не зажжённый, ведь уже ночь?! Корабли же могут разбиться!

Но боги Времени, где же Доминик?!

Она здесь одна… Ринка рванулась и почувствовала, что не может сдвинуться с места. Опять колдовские чары? Опять новый ужас? Как тихо, спокойно она жила все свои двадцать четыре года. Даже не болела ничем, не считая разбитых коленок. Всего-то и было, какое-то там Страшное Горе, которое она, скорее всего, сама себе и выдумала. Но, видно, правду говорят, что всего бывает поровну. И если двадцать четыре года было тихо-мирно, то теперь, за несколько последних дней, пришлось пережить такое количество кошмаров, которое уравновесило спокойствие всей прожитой жизни.

Внизу заскрипели ступеньки. Кто-то поднимался по крутой винтовой железной лестнице. С грохотом и скрипом распахнулась дверь. Вошёл мужчина. Романтическим жестом поднял над головой старинный фонарь. Застыл в позе мужественного моряка, вглядывающегося в морскую даль.

— Наконец-то у нас гостья! — проговорил он хорошо поставленным голосом. — И кажется, она нам знакома. Погляди-ка, Ал-Наг?

Театральным жестом мужчина выставил вперёд средний палец правой руки. Блеснуло старинное золото. Ринке даже показалось, что она слышит угрожающее шипение дубль-Уроборуса. Второй Ал-Наг!

Но откуда? Он же у Виктории!

— Теперь я его хозяин, — ответил мужчина на невысказанный вопрос. — Надеюсь, ты знаешь, кто я, девушка?

Ринка замотала головой. Это же Орлинский. То есть, конечно, не трагик, а его потомок — Леонид Орлов. Любовник мамы Веты. Убийца Катеньки. Незадачливый покушенец сначала в гостинице на Рину и Глеба, а потом на Глеба в больнице. Партнёр мага Герасима.

— Ваш маг Гера мёртв! — выпалила девушка.

— И прекрасно! — ничуть не смутившись, проговорил Орлов. — Он вообще был лишним в этой истории. Ему были нужны настоящий Ал-Наг и аграф. Он же хотел править всем существующим миром. Ну а мне достаточно небольшого сценического мирка. Мой дубль-Ал-Наг пообещал помочь мне создать театр. Это будет шедевр. Театр Леонида Орлова. И каждый вечер я в главной роли.

— Ваш Орлинский тоже был помешан на театре! — выдохнула Рина. — И что из этого вышло?! Его просто шлёпнули в ЧК.

— Но нас, — Орлов любовно поглядел на свой перстень, — это не касается. Чекист Игнатов — чужеродное, случайно вклинившееся звено. Просто перстень надо было подкармливать. А где в прогрессивном XX веке было взять регулярную кровь? Вот перстень и выбрал чекиста. Тот имел доступ к подвалам ЧК и его узникам. Ездил в командировки по разным городам и странам. Там тоже мог прирезать никому не нужного ребёнка и спокойно уехать.

— Глеб говорил мне про статьи об убийствах детей то в Праге, то в Сантьяго, то ещё где. Так это дело рук Игнатова?! А всё свалили на Чёрного Дракона!

— Это была идея нашего мага Геры. Он верил, что ловец проникнется идеей спасения мира от Чёрного дьявола. Ну и станет стараться более ретиво. Дурацкая идея, по-моему!

— Но этот дубль привык к крови со дня своего рождения. Вернее, с того дня, когда барон д’Эгле украл его.

— Раз ты и это знаешь, значит, понимаешь, что этот перстень мой по праву.

— Почему?

— А ты переведи фамилию барона.

Боже! Ринка чуть не задохнулась: так ведь д’Эгле — это же Орлов. Так вот откуда в роду этих актёров кольцо! От какого-то там потомка Валуа, который мечтал вернуться к власти — на трон Франции. Но ещё барон обожал актрис и танцовщиц, сцену и запах кулис. Вот его потомки и подались в театральный мир.

— Как мельчают нравы! — посетовала Рина. — Д’Эгле мечтал о королевской власти, а вы, современный Орлов, — всего лишь о театрике!