Анклав (СИ) - Ермошин Андрей Федорович

— В этом вот рапорте, — он постучал по лежащим на столе листам с заметками, — я должен буду доказать, что здесь не было саботажа. И уж поверьте мне на слово, доказать — это значит именно доказать.

На этой фразе Борис нервно сглотнул и потом несколько минут сидел, будто в трансе, из которого пробуждался лишь для ответов на вопросы — односложных и сбивчивых. Капли пота одна за другой скатывались по его мясистой шее.

Время шло, занервничал и стал всё чаще поглядывать на дверь уже сам начальник шахты. Не сразу Алекс догадался, что связано это было отнюдь не с желанием поскорей уйти: хозяин кабинета кого-то ждал.

А когда этот кто-то появился на пороге, всё встало на свои места. Передав начальнику шахты чёрную с золотыми нашивками шинель, его кресло занял один из стражей. И первым делом попросил горячего чая.

Стражами посельчане называли вооружённую охрану месторождений — подчиняясь напрямую управляющему Курту Энцелю, они поддерживали общественный порядок и имели ряд особых полномочий. Никто из них не был местным, они регулярно сменялись, и ходили слухи, что набирают их в основном из перенесших лёгкие ранения солдат и офицеров пехоты. На все три с половиной тысячи населения посёлка стражей едва ли насчитывалось больше двадцати, но достаточно было и этого. В каждом из них видели воплощение власти: власти, не прощающей воровства, халатности и вредительства — суровой, неподкупной власти военного времени. Но чего Алекс не видел и не мог, сколько ни пытался, увидеть — даже принимая во внимание всю серьёзность инцидента с обрушением — так это причины, по которой один из этих двадцати находился сейчас в кабинете начальника шахты.

— Всё выяснили, Берргман? — спросил страж.

— Да, господин Ройт. Прошу вас, — с пронзительной учтивостью в каждом движении начальник шахты поставил перед гостем дымящуюся кружку и тихонько устранился, чтобы занять свободный стул.

— Тогда давайте отпустим бригаду. Мне нужны только те, кто спускался в пролом.

В кабинете остались Алекс, Тимур, Борис, Пётр, начальник шахты да сам страж. Неторопливо пригубив из кружки, тот произнёс:

— А теперь расскажите мне всё с момента, когда вы заметили трещины.

Сызнова шахтёры по цепочке объясняли — на сей раз уже стражу — как было дело. Тот в основном сохранял молчание, хотя и задал каждому по несколько уточняющих вопросов, многие из которых ранее уже звучали в этом кабинете. То ли по их незатейливости и очевидности, то ли шестым чувством, Алекс вскоре уверился, что совсем не эти вопросы интересовали стража на самом деле: они были лишь подводкой, прелюдией к чему-то куда более значительному. Тому, зачем присутствие высокого гостя потребовалось здесь в столь поздний час.

И как только момент настал, Алекс встретил его во всеоружии.

— Когда вы находились внизу, в тоннеле — вы заметили что-нибудь необычное? — спросил страж.

Неопределённость как рукой сняло. Вопрос, хоть и озвученный будничным тоном, был слишком абстрактным и в то же время слишком конкретным, чтобы стать пунктиком в регламенте или следствием праздного интереса. Алекс готов был поклясться: человек напротив него знает, что именно хочет услышать в ответ. Перед глазами, как наяву, стоял рябящий на поверхности воды свет красных ламп.

Борис покачал головой:

— Нет, ничего необычного.

— Нет, — ответили Тимур и Пётр.

Алекс раскрыл рот с намерением выложить всё и про тоннель, и про кабель, и про лампы. Но пересёкся вдруг со стражем взглядами, и, ужаснувшись увиденному, не смог издать ни звука.

Умение разбираться в характерах и мотивах на основании мимолётного впечатления никогда не было его сильной стороной. И всё же в глазах стража промелькнула столь отчуждённая, до того явная неприязнь, попытки утаить которую подрывались едва различимой спешкой.

Словно какой-то переключатель щёлкнул в мозгу, как будто бы даже не по воле Алекса. Решение оказалось принятым за долю секунды: Алекс ничего не сообщит этому человеку. Всё естество подсказывало, кричало ему — наперекор логике, здравому смыслу и субординации — что он должен молчать. Он непременно расскажет, обязательно, найдёт кому рассказать. Но только не ему, только не сейчас.

— Нет, — ответил Алекс спокойно.

— Совсем ничего? — переспросил страж, обращаясь ко всем четверым.

— Ничего.

Страж отодвинул пустую кружку:

— Ну, что же. В таком случае предлагаю…

— Прошу прощения, господин Ройт, — Алекс слышал себя будто со стороны, — позвольте обратиться?

Страж слегка нахмурился, но жестом разрешил продолжить.

— Известно ли вам, что это был за тоннель, куда мы провалились? — он спрашивал просто для того, чтобы совладать с волнением, и тут же внутренне покаялся за столь неуместную дерзость. Но страж, к его громадному облегчению, отреагировал вполне сдержанно:

— Пока нет. Но мы уже выясняем.

Очередная ужасающая в своей дерзости мысль поразила Алекса: этот человек лжёт.

— Как прикажете поступить с бригадой? — осмелился заговорить начальник шахты.

— Кемстову объявить выговор за неосторожные действия, Сайреса лишить квартальной надбавки за то, что проигнорировал очевидную угрозу обрушения и не остановил проходку. На этом всё. Берргман, ваш рапорт должен быть готов к завтрашнему вечеру, — отчеканил страж и встал с кресла.

На выходе из кабинета Тимур кисло ухмыльнулся Алексу: никакая квартальная надбавка ему, как и всей бригаде, с их-то результатами не светила.

На осевой улице они зашагали, по щиколотку утопая в нерасчищенном снегу, каждый в свою сторону. Уже опускалась ночь — давненько Алекс последний раз шёл с работы так поздно. В вышине сиял растущий полумесяц; чернильно-синяя полоска неба была схвачена тисками гор, что зубчатой, ступенчатой грядой окольцовывали посёлок.

О ноющей спине Алекс старался не думать, но боль всё настойчивее напоминала о себе, давила усталость тяжёлого дня. Волочась чуть ли не вслепую — от одного горящего фонаря к другому — он мысленно ругал тех, кто придумал соблюдать частичную светомаскировку до отбоя. Скованные морозом и наледью окрестности были безлюдны: пустовала осевая улица, пустовали ущелья-переулки между трёхэтажными домами из серого кирпича, что стояли фасад к фасаду, точно надеялись согреться теплом друг друга. То тут, то там жёлтыми квадратами проглядывали сквозь темноту и прутья решёток окна, плотно зашторенные; в сон погрузился уже почти весь посёлок.

Лампочку на крыльце единственного подъезда явно требовалось заменить: постоянно мерцая, она сильно раздражала зрение. Стараясь на неё не смотреть, Алекс прошмыгнул мимо, в дом.

По левую руку начиналась лестница наверх, прямо вёл длинный коридор с дверьми; при входе, в неровном свете злосчастной лампы, Алекса встретил плакат: рыжеволосая девушка в косынке стоит с гайковёртом на плече, а задним фоном — заводской цех, конвейерная лента — такая же, как на металлокомбинатах, только вместо руды или готовых листов фламмия здесь двигались танки и самоходные артиллерийские установки.

Крутанув ключом в замочной скважине, он переступил порог, но в прихожей остановился, раздумывая. Выбор между потребностью в отдыхе и обещанием, данным самому себе, был отнюдь не прост. Но Алекс всё же вернулся обратно в коридор и трижды постучал в соседнюю дверь.

Послышались шаги. Дверь приоткрылась, на плитку у ног легла тонкая полоска света.

— Мари, это я! — сказал Алекс. — Ты извини, что поздно. У меня дело к тебе.

Дверь распахнулась до конца. Облачённая в ночную рубашку, перед ним стояла низенькая, очень худая женщина лет сорока с сухими и короткими — до плеч — волосами, как и у Алекса — чёрными. На её красивом, несмотря на первые морщинки, лице, не было и тени упрёка; напротив, она легко, одними уголками губ, улыбалась ему.

— Конечно, — женщина отошла, впуская гостя.

Они оказались в крохотной комнатушке; кровать, стол с одним стулом да платяной шкаф составляли всю её нехитрую меблировку. Кроватей, правда, раньше здесь было две: Алекс и Мари приходились друг другу родными братом и сестрой, и прожили они в двух таких комнатах — этой и соседней — с самого рождения. Сначала с родителями, пока те были живы, теперь — одни.