Ноэль Роже - Новый потоп

— Зажги факел, — прошептала Ева. — Здесь недостаточно светло.

Макс, запыхавшись, вбежал в хижину, с обветренным от свежего воздуха лицом, и опустился возле матраца, чтобы лучше рассмотреть жену и сына. Она ждала его слов. Но он молчал: у него пропал голос. Она чувствовала на своем лбу его губы и улыбалась, без слов. Она знала, что он любовался ребенком и что, поднимая его осторожными руками, он находил его прекрасным и здоровым. Она угадывала мысль, которая шла навстречу ее мысли. Это было как бы условием, которое они заключили друг с другом: «Мы будем воспитывать его. Он будет жить. Он станет сильным». Она не замечала, что по ее лицу катились крупные слезы. У него мелькнула мысль, что она, быть может, страшится сурового будущего. Тогда речь вернулась к нему веселым потоком, который он уже не мог сдержать:

— Мы нашли кремень, Ева, целые залежи кремня! У подножия Сальэрской Башни! На другом склоне. У нас будут всякого рода орудия! Жизнь наладится, станет легкой… Ему не придется страдать! Клянусь тебе в этом!

— Кремень… — шептал дрожащим голосом де Мирамар. — Действительно, это — настоящий кремень…

Он держал в обеих руках надломленный Максом камень, гладкий и скользкий на ощупь. Он приблизил его к факелу Игнаца и любовался сизыми отблесками кремня. Вокруг него толпились люди.

— Все! Теперь у нас будет все! — восклицал он с юношеским пылом. — Лезвия, топоры, бритвы, скоблильные ножи, резцы, хирургические инструменты… Мы сможем резать! Мы сможем обрабатывать землю! Плуг из кремня. Ах, дети мои!

И вдруг, сняв свою меховую шапку, он произнес с жаром:

— Возношу свою благодарность неведомому гению, который более пятидесяти тысяч лет тому назад придумал точить кремень и спас людей своего времени, а через них — и нас…

— На воздухе хорошо, тепло… Надо вынести ребенка, — сказала Инносанта.

У Евы сжалось сердце. Расстаться с ребенком, даже на час, в первый раз…

— Я его хорошенько закутаю, — уговаривала Инносанта.

Ева улыбнулась старухе:

— Я вам его доверяю… Не уходите надолго!

Старательно закутав ребенка в самые мягкие бараньи шкуры, Инносанта осторожно положила его на руку и вынесла на воздух.

Возвращаясь с Инносантой, Ивонна увидела своего мужа, который шел ей навстречу. Они остановились друг перед другом и улыбнулись, не говоря ни слова. Он взял ее за руку. Не разнимая рук, они вернулись в свою хижину. На пороге Игнац ласково сказал:

— Мы уезжаем завтра на несколько дней с Эльвинбьоргом.

— На несколько дней! — вздохнула она. — Но вы не будете подниматься на слишком высокие горы? Вы не пойдете по опасным местам?

Игнац, серьезный и возбужденный, ответил:

— Мы пойдем далеко отсюда… На поиски людей!

Уже восемь дней, как они были в пути. Поднимаясь по ледяному хребту, отделявшему Руан от Сальэрской Башни, они иногда останавливались, и взоры их устремлялись назад, к оставшейся позади долине Сюзанф. Глаза, привыкшие к нагромождению сланцевых слоев, искали тонкие струи дыма, подымавшегося от их хижин к небу, как легкий туман. Этот дымок казался дыханием их скромной жизни, пустившей корни среди скал.

Они взбирались вшестером, перевязанные веревкой, с Жоррисом во главе, осторожно выбивая во льду ступени. Иногда длинная расселина открывала перед ними узкую, бездонную, голубую пропасть, которую пересекал снежный мост. Жоррис концом своего шеста тщательно нащупывал хрупкий свод и покачивал головой. Они переходили по очереди, натягивая веревку, готовые на каждом шагу удержать друг друга.

Наконец они спустились на край обрыва и сделали привал.

Вокруг них царила тишина, присущая большим высотам. Отрывистый свист сурков давно перестал нестись им вслед. Шум потока исчез. Вся жизнь замерла. Кругом были только лед и скалы.

Достигнув перевала, они увидели вдали, за извилинами хребтов, массив Монблана. Его белая глава покоилась среди ледников, окруженная неприступными бастионами, защищенная целой цепью часовых.

Они начали спускаться через морены, вдоль ледника, продвигаясь по карнизу под отвесными скалами над долиной Барберины, залитой водой. При наступлении сумерек они перешли перевал Танневерж и, склонившись над долиной Сикста, тщетно всматривались в темноту. При свете утренней зари они увидели только море, охваченное широким поясом скал.

Миновав ледник Фенива и, цепляясь за скользкие стены крутых уступов, они долго шли по желтым скалам, похожим на окаменевшие губки, и по курчавому гнейсу, испещренному длинными полосами. Они очутились наконец над незатопленной долиной, закругленной в виде чаши. Среди унылых склонов, бугорков наносной земли и каменистых колодцев, заросших цветами, ее болотистое дно казалось ярко-зеленым.

— Это пастбище Старого Эмоссона, — объявил Жоррис. — Здесь была пастушья хижина.

С какой тревогой глаза осматривали луг! Несомненно, в этом закрытом убежище, так хорошо защищенном от воды, должны были укрыться люди. Лаворель различил передвигавшихся в траве баранов, которые жались друг к другу, и коз, стоявших вдоль оград.

— Игнац, смотри! — повторял он.

Вид зелени и живых существ наполнял его сердце надеждой.

— Мы проведем ночь в этой хижине, если только…

Он не докончил фразы. Без всяких колебаний он направился к скалам, и его проницательные глаза усмотрели жалкое нагромождение камней среди гнейса.

— Быть может, — шептал Лаворель…

Он бросился вперед, перескакивая через скалы. Сердце его учащенно билось и причиняло боль. Он вошел в отверстие.

Все последовали за ним. Не проронив ни слова, они автоматическим жестом сняли свои меховые шапки. Перед ними лежала груда тел, прижавшихся друг к другу, как будто в попытке согреться. Женская юбка, бумазейные куртки… У них не было лиц; из рукавов грубого сукна высовывались руки скелетов…

— Замерзли, — прошептал Лаворель.

— Они не могли развести огня, — сказал Жоррис. — У них не было кремня.

Ганс и Жоррис вытащили тела из хижины, отнесли в яму и завалили ее булыжником.

Три дня они прожили в этой долине. Эльвинбьорг хотел исследовать каждую полоску земли, каждое плато. Вечером они вытаскивали из своих мешков кусок сушеного мяса и возвращались к хижине.

Козы, снова одичавшие и неизвестно как перенесшие зиму, разбегались перед ними. Игнац подзывал их, прибегая к целой гамме пастушеских кликов. Капризные животные подходили к нему, быстро пугались, и неожиданно, по старой привычке, подставляли ему свое вспухшее вымя. Вдоль обвалов, покрытых незабудками, стада серн и альпийских зайцев наблюдали за людьми, удивляясь, что кроме них нашлись и другие хозяева этой пустыни…

— Продолжим поиски… — промолвил наконец Эльвинбьорг.

Они миновали перевал Вьэ и подошли к долине значительно более унылой, чем долина Сюзанф.

Это была продолговатая арена под стенами Бюэ, где зернистые фирны чередовались с конусами снежных лавин.

— Убежище серн, — сказал Жоррис. — Я помню, как здесь охотился… Очень давно…

Он рылся в своих воспоминаниях, созерцая эти крутые склоны, эту скалистую пустыню, где когда-то прыгало легкое стадо.

— Мы спали тогда в пещере.

Недолго пришлось ее разыскивать. Пещера была расположена на склоне известняковой стены. Узкий проход вел в обширное помещение, куда не проникал воздух. От низких сводов веяло тяжелой сыростью. Слышно было, как на плиты капала вода.

Лежа среди своих уснувших спутников, Лаворель отдался своим думам. Никогда еще жизнь первобытных людей не вставала перед ним с такой ясностью. Ему казалось, что он наблюдает ее на месте, осязает, держит в руках. Как могли люди жить во мраке этих пещер? Ценой каких страданий, какого жестокого отбора? Мрак пещеры наполнялся маленькими умирающими детьми… Сколько предсмертных агоний убаюкала эта струйка неугомонно капающей воды? И в течение тысячелетий люди не знали другого убежища, если не считать приюта под скалами, незащищенного от непогоды.

Чье-то беспрестанное царапание не давало Лаворелю уснуть. Какое-то животное исполняло свою обычную работу… Может быть, лисица? Он мысленно перенесся к страшным пещерным медведям, которые оспаривали у человека его убежище. И эту драгоценную жизнь, с таким трудом сохраненную, так болезненно передававшуюся из века в век, — торжествующие потомки испакостили и расточили рабством, нагрузили бесполезными страданиями!

Соединялись ли первые люди против своих общих врагов: холода, голода, страшных зверей?.. Не пытались ли они уничтожать друг друга? Это объяснило бы медленность тысячелетнего прогресса…

Его захватила любимая мечта: найти других людей, пойти к ним с распростертыми объятиями, создать между группами спасшихся существ тесные взаимоотношения, бороться сообща, чтобы победить неслыханные трудности, обогатить жалкую общую сокровищницу…