Золярия (СИ) - Хан Владимир Феликсович

– Вы абсолютно правы, мой уважаемый коллега, – через небольшую паузу ответил главный либерал – несмотря на грубые обвинения, только что выслушанные им, ни одна чёрточка на холённом высокомерном лице не дрогнула. – Мы с вами несколько поспешили.

– Несколько поспешили? – опять съехидничал его не такой хладнокровный подельник. – Очнитесь! Да мы на грани провала! Вот какого чёрта, Джон, вы влезли с этим дурацким обращением «господин»?! Разве нельзя было ещё потерпеть и не спешить с его внедрением в обиход? Зачем надо было напрасно дразнить консерваторов? Глядишь, у нас бы ещё остался лишний десяток лет для спокойной и незаметной работы.

– Не паникуйте, мой любезнейший друг. Это вам свойственна привычка терпеть и выжидать. А мы привыкли идти к благородным целям прямо и решительно. Уверяю вас, любезнейший, всё не так плохо, как вам представляется, – Конвей специально ещё раз повторил «любезнейший», зная, что Сахаров воспринимает такое обращение, как попытку указать ему место, и это сильно его злит.

Тем не менее Лев Яковлевич был человеком не гордым, хотя и очень тщеславным. Он сумел сдержать вспыхнувшую ярость и спокойно продолжил беседу.

– Что конкретно вы можете сейчас предложить, Конвей? Нам необходимо выработать новую тактику, пока этот молодой Стрелецкий налаживает и укрепляет свою Службу безопасности. Не забывайте, мой друг, что по существующей Конституции высшим органом власти является Конгресс Золярии, в котором у нас уже больше половины голосов. Как нам с вами договориться о слаженном использовании этого преимущества? Неужели вы и сейчас, в такой ответственный момент, продолжите тянуть одеяло на себя, надеясь заполучить преимущество над моей партией?

– Что вы, любезнейший, мне вовсе не надо заполучать преимущество над демократами – оно уже существует.

– Перестаньте, Джон! – Лев Яковлевич опять сумел взять свои эмоции под контроль. – Вы сами отлично понимаете, что перевес либералов над демократами в одиннадцать процентов недостаточен для проведения самостоятельной игры. Мы сильнее консерваторов только вместе. Вот давайте так и будем действовать дальше, сообща, а не делить шкуру, всё ещё принадлежащую медведю. Займёмся этим, когда медведь будет уже мёртв.

– Сомневаюсь, господин Сахаров, что мы с вами переживём медведя. Это не получилось и у моих предков ещё в XV веке, когда они осознали, что самый главный наш враг – это Русь во главе с Иоанном Третьим.

– Вот и замечательно, уважаемый господин Конвей, что вы понимаете всю сложность стоящей перед нами задачи... – Лев Яковлевич решил использовать своё преимущество перед оппонентом в гибкости, перед человеком более молодым, чем он, и не таким искушённым переговорщиком, каким Сахаров считал себя. – Давайте позаимствуем терпение и выдержку у ваших великих предков. Слава Генриху VII Тюдору, который первый понял опасность, исходящую от русичей!

Два государственных мужа встали и выпили.

– Итак... – Джон Конвей решил перейти к делу. – Что вы предлагаете?

Лев Яковлевич поставил стакан на стол и, придав лицу невозмутимость, продолжил:

– Давайте, мой друг, протащим в Конгрессе закон, запрещающий создавать какие-либо службы охранной или разведывательной направленности. Это будет выглядеть вполне логичным, ведь у Золярии нет внешних врагов, а создание подобных структур против собственного народа будет противоречить уже провозглашённому принципу свободы личности.

– Но ведь такие службы у нас с вами уже имеются?

– Верно. Но противник пока этого не знает. Только вчера мне донесли мои агенты, что старший Стрелецкий дал добро сыну на создание собственной Службы безопасности. Пока её создадут, пока наладят работу, пока раскопают сведения о наших Службах... Уйдёт много времени, а наличие запрещающего закона значительно затруднит подобную деятельность этой упёртой семейки. Вполне возможно, что старый Стрелецкий и вовсе откажется от этой затеи – уж больно он трепетно относится к порядку, законности, морали и другой белиберде. Это ведь для нас с вами законы никогда не были большими препятствиями. А вот для представителей неполноценной расы законы всегда представляли собой некое табу. Нарушить однажды данное слово для них кажется неприемлемым, поступить несправедливо – непозволительным, а обмануть партнёра – аморальным. Для них мораль имеет большое значение, потому они и неполноценные. Потому и представляют для нас смертельную опасность, – заключил глава Демократической партии.

Сергей Ильич сразу же от отца поехал в свою контору. По дороге он связался со своими сотрудниками и назначил экстренное совещание, несмотря на уже позднее время. Его просто распирало от нетерпения, и он не пожелал откладывать совещание до нового рабочего дня...

Вот уже три года, как он постоянно надоедал отцу, пытаясь убедить его в необходимости иметь тайную разведывательную службу, да к тому же и способную – в случае необходимости – оказать на противника силовое воздействие. Старый консерватор оказался чересчур консервативен.

– Твоё предложение аморально! – кричал он на сына первое время. – Это нечестно, непорядочно и незаконно, наконец!

– Прости, папа, но про законность ты напрасно беспокоишься – закона, запрещающего такую деятельность, не существует, – терпеливо гнул свою линию Сергей, уже закончивший юридический факультет. – В этом я тебя уверяю – как юрист.

– Разогнать надо ваш университет, если они только учат вас предмету, а не воспитывают благородных людей! – горячился Илья Иванович, хотя сам же закончил это единственное на планете высшее учебное заведение, только его исторический факультет. – Аморально создавать тайную разведку против своего же народа! Ты не юрист, а аморальный тип!

– Ещё раз прости, папа, но это ты поступаешь аморально, но только не по отношению к явным врагам, а ко всему народу, который непременно попадёт в беду, если мы не защитим его от вредоносной пропаганды, которую твои же коллеги по Конгрессу только постоянно усиливают. И у них, кстати, это выходит со всё нарастающим успехом, – не отступал настырный юноша. – Вон, вчера я нарвал уши брату за то, что он заявил, будто враньё есть не подлость, а военная хитрость, и что желание трудиться присуще только недалёким людям, а назначение людей умных – жить ради получения удовольствий. А ведь нашему Ваньке только четырнадцать лет! Что из него вырастет, если игнорировать подобные заскоки? А кто его этому научил? Ты же не думаешь, что четырнадцатилетний сопляк сам мог додуматься до такого? Кто умышленно пропитывает наше будущее поколение подобным ядом? Значит – враги есть! Значит – с ними надо бороться, а не делать вид, что всё само рассосётся!

– Бороться надо... Непременно! Но только честными методами! – отбивался старый моралист, но где-то в глубине души уже чувствовал правоту сына.

Подобные словесные баталии с отцом начались уже на последнем курсе университета, но одним отстаиванием собственной правоты Сергей не ограничился. Сразу же по окончанию юридического факультета – самого малочисленного и не очень престижного – Сергей подал документы на факультет информатики и успешно его закончил за три года.

Этому в немалой степени способствовала мать Сергея, признанный к тому времени специалист информатики и почти законченный либерал по убеждениям. Бывшая супруга Генерального секретаря Консервативной партии официально не записалась в Либеральную партию, не участвовала в её работе, не ходила на митинги и другие мероприятия своих единомышленников, но убеждения имела стойкие и осмысленные. Она активно помогала сыну осваивать трудную науку и не пыталась навязывать ему своё мировоззрение, но тот охотно беседовал с ней на подобные темы. Её либеральные высказывания отчасти и повлияли на формирование у сына несгибаемого желания бороться с подобным мракобесием.

Войдя в здание Департамента информации, возглавляемое им же, Сергей Ильич увидел несколько своих сотрудников, которые жили поблизости и уже успели прибыть раньше. Через несколько минут начали подтягиваться остальные.