Виктор Слипенчук - Звёздный Спас

– Это ты хорошо сделала, голубушка, что не накинула крючки, а то бы ни в жисть не уговорил Флорентия Солунянина заглянуть к нам.

А уж этот Флорентий, Фифочка, такой представительный, в длинном голубом плаще, с откинутым назад капюшоном, хоть и седой весь, но волос на голове курчавистый. Да и борода и усы под стать, а взгляд зоркий, пронизывающий – даже боязно стало.

А он усмехнулся и озарился весь.

– Да уж я тут только сполняю волю Божией Матушки Небесной. Это Она смилостивилась указать мне, чтобы уважил просьбу твого Флора, мово тёзки, в честь Иверской иконы Божией Матери, ежели, конечно, ты, хозяюшка, не зачинила запоры и ждёшь свого суженого. Так что виной всему – ты сама.

Мой Флорушка выступил вперед, и сердце так радостно затрепетало в груди – мой Флорушка, мой суженый, молодой-молодой! И рубашка на нём белая, как в день свадьбы.

– Ты ли Флорушка?! – говорю ему, а сама знаю – он (рубашку белую с тонюсенькими рубчиками, из белого зефира мы вместе покупали).

– Ты на себя, Фифочка, посмотри! Ты ведь тоже в белом подвенечном платье, и горько расставаться, но это временно.

Обнял меня и жарко-жарко в губы поцеловал, а может, я поцеловала. Мы оба, как на свадьбе, едва не задохнулись в поцелуе.

Бабушка усмехнулась, зачем-то потрогала клюкастую палку. Фива смотрела на неё во все глаза.

Потом меня охватила необъяснимая тревога – что за горькое расставание? Говорю:

– Ты, Флорушка, здесь, со мною, или это сон?

– Сон, голубушка, но я с тобою, потому что тело твоего сна такое же, как и моё тело.

– А где ты сам сейчас? – ухватилась я.

Он посмотрел на Флорентия в плаще, тот насупился, а потом резко так откинул полу небесного плаща. И я, как бы в проёме оконном, увидела деда в леске, посреди пасеки, с новеньким дымарём в руках. И я уже рядом с ним оказалась. А всё кругом цветёт – знойный полдень, пчёлы гудят, и слышен звон горного родника – райское местечко. Мне захотелось, обнимая ромашки, упасть в траву – благодать какая! Но зачем-то говорю:

– Ты, Флорушка, вижу, и рамки для ульев взял, и новый дымарь у тебя, и пчеловодческая шляпа.

В ответ он горько-горько улыбнулся, и сразу же мы оказались в избе. У Флорушки в глазах слёзы, а этот-то Солунянин и говорит:

– Ты, хозяюшка, ни о чём его не спрашивай и не ищи… Через неделю привезут твово Флора как раз те, кто погубил его. Помогут похоронить, батюшка побеспокоится. Ошибка случилась, сошёл с автобуса, а на него люди в форме напали. Повалили, скрутили, тыкают лицом в снег: «Ты Фрол, ты?!» А он вырываться начал, мол, не Фрол, а Флор. «А дак ты всё-таки Фрол!» – вскричал один из них и лежащего на спине ударил наганом в висок.

Тут опять Флорушка обнял меня и опять поцеловал.

– Не печалуйся о теле, скоро человек научится его из воздуха обретать. А поцелуи мои – на память. Первый, что буду ждать тебя, а второй – ты здесь нужнее. Во всех пяти мирах наступает время нового неба – Звёздного Спаса, или Звёздного Ребёнка. В миру его называют ребёнком индиго, хотя он уже давно не ребёнок, но покудова не примет своей природной силы, будет оставаться хотя и звёздным, но всего лишь ребёнком. А сила у него такая, что, согласно пророчествам святых отцов, ему открыты все пять миров и более того. Как некогда Адам и Ева были изгнаны из Рая, так сегодня Звёздный Ребёнок, повстречав свою земную любовь, может помочь человечеству вновь обрести утраченный Рай. Великие силы таятся в нём.

Они с Флорентием Солунянином переглянулись, и я поняла – сейчас уйдёт. Тогда сжала его руку и говорю:

– Флорушка, оставь мне пуговку со своей рубашки.

Когда сжала его руку, пуговка врезалась в мои пальцы. Он согласно кивнул. Я потянула за ниточку и словно сдула пуговку. Она слетела с манжетки и покатилась по полу, а я испугалась, что сейчас закатится в какую-нибудь щёлочку, – и проснулась. Проснулась, и так отчётливо запомнилось и отпечаталось в памяти, что прокатилась пуговка возле кровати. Встала, включила свет – точно, лежит рядом с ножкой кровати.

– Бабушка, – взмолилась Фива. – Ты покажешь пуговку?

Бабушка сняла варежку, вывернула, и на тыльной стороне обнаружилась пришитая белая пуговка. Фива не удержалась, потрогала пуговку, а потрогав, восхитилась:

– Надо же, на красной варежке – пуговка из другого сверкающего мира.

Бабушка тихо и счастливо улыбнулась внученькиному восхищению. Вернула варежку на правую сторону. Вскарабкалась по клюкастой палке – стало быть, встала на ноги. Они легко отряхнули друг друга от снега и пошли. Остальное – дома.

Кеша посмотрел на часы – пятнадцать ноль-ноль. Слава богу, что не шесть, стало быть, это не сон, подумал и в угоду сомнениям включил телевизор. В новостях извещалось о последствиях землетрясения, произошедшего двадцать шестого декабря близ острова Суматра. Волна-убийца высотою с трёхэтажный дом буквально растерзала всё живое на нескольких островах. Пострадали Индонезия, Таиланд, Шри-Ланка, Индия, есть жертвы даже на берегах Африки. По сообщениям ООН, погибли более ста пятидесяти тысяч человек (и это ещё не окончательная цифра).

Кеша потрясённо опустился в кресло. Он ничего не знал. Однако двадцать шестого, в воскресенье, он проснулся поутру в смертельном поту. С ним произошло нечто подобное тому, что произошло с американским журналистом, который, находясь за тысячи миль от места события, стал свидетелем извержения вулкана Кракатау (1883) – увидел во сне. Более того, необъяснимым образом Кеша стал ещё и участником трагедии.

Он хорошо помнит, как, вдыхая йодистый экваториальный запах, следил за игрой морских бликов, которые в просветах пальм и береговых строений как бы падали с неба. Это чем-то напоминало лёгкий бег пальцев по клавишам фортепиано. И вдруг небо лопнуло, синева отслоилась, океан поднялся и, закрывая солнце, ринулся на сушу. Палаточные навесы, увеселительные аттракционы, стоянки машин – всё сорвалось, скомкалось и разлетелось, точно ненужный мусор. Люди, собаки, кошки – всё в едином порыве бросилось наутёк от смертоносной волны.

Кеша тоже побежал. Впереди него маячила толстая спина европейца, очевидно туриста, бежавшего с белокурым мальчиком на руках. Когда выбегали на дорогу, ведущую к пальмовой роще, мужчина упал. Он выронил мальчика, и Кеша машинально схватил его за жёлтенькую рубашонку, и волна, полная людского крика, накрыла их.

С ужасом, леденящим сердце, Кеша проснулся. В руке он держал небольшой лоскуток материи, который, как ему показалось, оторвал от простыни.

К утру впечатление сгладилось настолько, что, подобрав валяющийся возле дивана-кровати жёлтый лоскуток, Кеша не задумываясь бросил его в корзину для бумаг.