Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2011 № 01

— А на твоем мопсе?

— Нет, я ж выходил на институтский сервер, он быстрее, на нем все делал.

— Но где-то же должно было остаться! У нас ничего бесследно не исчезает.

— Кроме людей, денег и надежд. Это, Мила, в литературе твоей рукописи не горят, а в жизни…

— И что же теперь?

— Да ничего, хоть заново с нуля. Только ждать меня никто не будет. Ладно, поглядим… Футбольчик вот посмотрю, забыл уже, когда и смотрел последний раз. Ничего, Милка, пробьемся, не впервой.

— Знаю и без нее дела твои. Вообще, с тобой говорить — только время терять, но все-таки спрошу: что ты уперся в эту дорогу, как баран? Что она тебе даст?

— Я ее построю.

— Даже если ты ее построишь, ездить по ней будут другие. Я буду по ней ездить. А ты, вместе с такими же дураками, будешь стоять под ней в пробках, но эти пробки станут длиннее. Потому что машин и дураков у нас делают все больше. Ну, так пусть они ее и строят, а ты займись, наконец, делом. Ты уже не мальчик, твой сопливый энтузиазм тебе не по годам. У тебя семья, пока еще, о ней подумай. Подрастает дочь, ее надо выучить, замуж выдать, жильем обеспечить — предстоят большие расходы, ты об этом подумал? Я тебе ничего не дам…

— А я у вас ничего и не прошу.

— А где ты возьмешь? Тебе взять-то негде. Тебе и кредит под твою зарплату дадут только на пылесос. И только на старый, с пыльным мешком. Ты по жизни мужик, мужиком родился, мужиком подохнешь. Оттянул лямку, получил пайку, сожрал, утром потянешь снова. Ты быдло, на тебе надо пахать — ты для этого создан. И до тех пор, пока ты мужик, на тебе и будут ездить. А ты башку наклонил, мычишь и тянешь. Потому что у тебя в башке опилки. Делом займись, а не дорогой в небо, по которой тебе не ездить, потому что рылом не вышел, строитель. Понял?

— Понял. Но я ее все равно построю. А там, Бог даст, и с рылами разберемся.

— Ну смотри. Тебе жить.

— Ваня, я не вижу, ты где? Говорить можешь? Я что подумала… Ваня, ты не прав, что ждать не будут. Ведь пожар — обстоятельство форс-мажора, это везде и все время, это все понимают, а проект принят государственной комиссией. Вам безусловно должны помочь всё восстановить, должны выделить людей, средства, дать время…

— Угу.

— Ну, я не знаю, может быть, не такое большое, но для восстановления большого ведь и не нужно, правда?

— Не нужно.

— Ну вот. Я уверена, что и года тебе хватит, чтобы…

— Не нужно и года. Ничего не нужно.

— Ваня! Ты не должен так говорить, ты даже думать так не должен! Нельзя опускать руки, ведь ты же сам…

— Проект сохранился.

— …ты сам всегда… То есть, как? Ваня! Ну, я же говорила! А что ты такой?… Но где он, у кого?

— А неизвестно. Может, после комиссии остался, может, у ментов — они же тогда все изымали. Короче, мне дали понять, что если ГИПом станет менеджер, а я буду у него замом, то проект найдется. А если я не согласен, то проекта нет. Утрачен по моей вине, и второй раз мне его уже не доверят.

— Вот как… И что ты?…

— Пока ничего. Чапаев думать будет. Ладно, не бери в голову. Видишь, ты была права, работа не погибла, и то хлеб.

— Ну что, Тень, у тебя спросить? Ну, скажем, если бы остался я тогда на стройке и был бы сейчас прораб… Прораб божий! Что бы я сейчас делал?

— Молился бы.

— Да-а? Ну, и что бы я говорил вот в этот самый момент?

— «…ибо не знаете и знать не можете, как закладывали фундамент дома вашего и сколько стоять ему без того камня, который мы отвергли. И откуда узнаете вы, как клали перекрытия дома вашего, а уж как их заделывали — вы видите! Но не увидите вы — и не дай вам Бог увидеть, — как замешивали раствор для дома вашего. Воистину, Бог милостив, ибо узрел я, в грязи моей пресмыкаясь, что без милости Божией не могло бы стоять то, что мы строили, — только молитвой и держится, а цемента давно уж нет…»

— Так я, значит, воровал бы? Вот как… Но и веровал, да? И Бога благодарил за такую милость его — или как?

— «Иногда мне хочется поднять руки вверх и воззвать, и крикнуть: „Эй ты, создавший меня по одному из своих образов и подобий, ты, в чьих руках мое прошлое и мое будущее, мое появление и мой уход, ты, склоняющийся сейчас надо мной и вглядывающийся в меня сквозь огромные очки с разными стеклами, ты слышишь меня? Ты — хам! Твои эксперименты надо мной унижают не меня — тебя. И вот я, ничтожная несчастная тварь, не справляющаяся с собой и обреченная погибнуть от своей мерзости раньше, чем от твоей благости, я спрашиваю тебя: „Ну что, этого ты хотел? Ты доволен?““»

— Что-то я не врубился… Ну, ладно, давай я тебя спрошу по делу… Мне согласиться?

— Согласиться.

— Ты прям как эхо — что спрашиваешь, то и получаешь. Согласиться… И ишачить на менеджеров? Сколько? Всю жизнь?

— Не умствуй. Работай в полную меру сегодняшних возможностей, и это решится само.

— И жить по принципу «подставь другую скулу»? Или по какому?

— «Отойдите от меня, делатели успеха».

— Ваня, ну что? Вызывали? Ты согласился?

— Не-а.

— Но ты же собирался…

— Ага, собирался. Но, знаешь, пришел, посмотрел на них, на рожи их гладкие — и как-то западло стало. Послал их всех. И отца, и сына…

— И что же теперь?

— Не знаю. Не думал еще. Ладно, не бери в го…

— ВСТАТЬ! К СТЕНЕ!

— Простите, я не…

— Ваня, что происходит?… Почему они в масках?!

— РУКИ НА СТЕНУ, УРОД! НОГИ ШИРЕ!

— Ваня!! Кто это?!

— ВЫРУБИТЬ СВЯЗЬ!

— Мила, я потом тебе… — больно же!

— Папа, Ваню похитили! Не знаю, я не знаю, кто, пятнистые, в масках, прямо из института, с автоматами… Надписи? Не видела, какие-то полоски, кажется, были, мелькало все, и сразу выключили — он кричал! Папа, что же это такое?… Нет, никуда еще… и не звонить? А как же… Ну, я не буду… а в мили… Как «это и была»? я не понима… — папа! Что же это? Я буду, буду ждать, хорошо… Женя? В музее… у них урок в Русском… я сейчас же ее за… Почему не надо? Ну хорошо, я не буду забирать, я только посмотрю… Нет-нет, я поеду… я тебе перезвоню.

«Сгустки городов расползутся, и в центре миллионного города наступит мертвая тишина… и, для такого города, дикостью будут схемы чертежной доски Корбюзье и других рачителей сквозных проездов утилитарных нужд скотского здоровья».

— Что это?

— Это из записок архитектора Мельникова… Константина Степановича…,

— Он что, не русский?

— Почему? Русский. Гениальный архитектор. Трансформация внутреннего пространства… динамическая экспрессия, парадоксальные формы…