Боб Шоу - Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач

Масштабы личной ответственности самого человека за сохранение жизни поразили Карева. Смерть в сорок лет в автомобильной или авиакатастрофе была бы событием фатальным, если бы означала потерю всего тридцати лет жизни. Когда же впереди ждали тысячелетия, смерть просто невозможно было допустить. Стоя у окна и глядя на мрачное озеро, Карев лучше понимал то, что современный философ Осман назвал «бабьим обществом», имея в виду земное общество, в котором мужские черты исчезали бесповоротно. Были ликвидированы войны, если не считать небольших акций, проводимых антинатуристическими бригадами, но по истечении более чем двухсот лет с первой посадки на Луне, планеты Марс и Венера оставались практически не изученными. Немногим исправным, готовым отправиться в путешествие к ним, не хватало помощи стоящих у власти остывших, и Карев, хоть по-прежнему и «связанный с биологическим кругом мужественности, понял, почему это происходит. «На нас давит будущее, — подумал он, — вот и все объяснение».

Однако сильнее всего решения требовали проблемы ближайшего будущего. Рассвет уже стирал с неба самые слабые звезды, и это означало, что через пару часов они отправятся домой, а ему не удалось еще сказать Афине правду об уколе Е.80. Три дня, проведенные над озером Оркней, оказались самыми лучшими в их десятилетней супружеской жизни. Он и Афина были как два подобранных и установленных друг против друга зеркала, и потому, сложив мнимое доказательство веры в нее, Карев создал образ самого себя, который отражался по очереди то в одном, то в другом из них. («Любовь, — сказал Осман, — это ни что иное, как одобрение хорошего вкуса партнера»). Однако теперь перед ним была перспектива поворота зеркала Афины боком и направления бесценного жара в холодную пустоту, где — согласно законам термодинамики чувств — он пропадал без следа.

Его сомнения имели также чисто физические параметры. Убежденность Афины в том, что он уничтожил соединяющую их эротическую связь, казалось, сильнее возбуждала ее. Как бы желая сжечь без остатка пылающее в нем желание, она втянула его в длившуюся почти без перерыва три дня сексуальную оргию, не давая даже заснуть, если он не соединился с нею, когда они лежали, прижавшись друг к другу — ее ягодицы на его бедрах — как две ложки. Но свою мужскую силу он мог демонстрировать только три дня. Известны были случаи, когда в течение именно такого периода после приема биостатов организм продолжал производить андрогены, однако в ближайшие часы он должен был либо сделать вид, что потерял желание, либо рассказать Афине обо всем.

Хуже всего было то, что он все еще колебался. Иногда это казалось ему очень простым — Афина наверняка обрадовалась бы, узнав, что они стали первой в мире супружеской парой, которой дано одновременно и жить без конца, и без конца любить друг друга. Однако через некоторое время он соглашался с реалиями ограниченного мира, каким было его супружество. В этом запутанном континууме невозможно было взять что-либо, не расплатившись, это было нарушением равновесия. Он сознательно убедил Афину, что верит в принципиально неэротический элемент их любви, обманул ее и бессовестно использовал, посягнув на предоставленные ему запасы чувств. Сейчас пришло время признания, и его охватил страх.

Стоя в свете раннего утра, уставший и подавленный, он решил спасаться единственным доступным ему способом. После возвращения на работу его ждал полет на Перевал Рэндела для медицинского осмотра, чтобы изучить эффективность Е.80. В нем теплилась надежда, что средство подвело. Он чувствовал себя вполне нормально, но — странно, что эта мысль была ему почти приятна — может, он действительно закрепился, может, действительно остыл. С этой точки зрения логика подсказывала хранить молчание до тех пор, пока физиологи Фармы не дадут окончательное заключение.

Слегка дрожа от холода, а может, от облегчения, Карев снова лег в постель.

Утром, хотя это и было необязательно, он настроил лезвия своей магнитной бритвы и сбрил пятимиллиметровую щетину. Когда он садился в летящий на юг вертовзлет, ему казалось, что его подбородок и верхняя губа так и блестят своей наготой. Управляющая бортовыми системами, или, как когда-то говорили, пилот, носила сшитый по мерке мундир, золотой оттенок которого великолепно гармонировал с ее загаром. Остановившись, чтобы приложить кредиск к теледетектору в переднем люке, Карев, несмело улыбнулся ей. Она ответила ему безликой улыбкой и тут же перевела взгляд на стоящих за ним пассажиров.

Расстроенный, он сел и сидел, касаясь пальцами лица и глядя в окно, пока после короткого разбега они не оторвались от земли. Машина поднималась вертикально на высоту более тысячи метров, пока не покинула невидимые глазу стены звукопоглощающей системы, и помчалась на юг параллельно белым вершинам Скалистых гор. Возвращая ему очень нужную сейчас веру в себя, далеко внизу мелькали узлы дорог и линии подземного транспорта равномерно размещенных административных округов западных штатов.

Население мира не уменьшилось с конца двадцатого века, но и не увеличилось, ибо бессмертные мужчины были неплодны. Кроме того, человечество имело два столетия, чтобы освоиться с новой ситуацией и найти оптимальные решения существующих проблем. Жизнь в обществе стеклянных статуэток стала скучной и однообразной, но все люди перед давящей на каждого личной ответственностью за собственное бессмертие в первую очередь заботились о безопасности. Никто в здравом уме сознательно не соглашался рисковать. Хотя Карев летел на Перевал Рэндела на машине, снабженной тремя независимыми системами, удерживающими ее в воздухе, все равно он цепенел от ужаса.

Что бы я сделал, задумался он, произойди какая-нибудь, хотя бы малая авария, и попадись мне на глаза труп?

Лаборатория на Перевале Рэндела располагалась в восьмидесяти километрах к югу от Пуэбло, скрытая от посторонних глаз у стыка двух горных долин. Туда вела дорога, подходящая, правда, для обычных машин, но негодная для болидов из-за их высоко расположенных центров тяжести. Восемьдесят человек персонала жили в Пуэбло и его пригородах, прибывая на работу коптером Фармы.

На аэродром в Пуэбло Карев лопал перед полуднем и в большом салоне коптера застал всего трех человек, одних остывших. Согласно распоряжению Баренбойма, он поговорил с ними во время короткого полета. Расспрашивая о положении лаборатории биопоэзы и здания управления, он сообщил им, что является бухгалтером и летит на Перевал Рэндела для контроля финансовых дел. Его собеседники выглядели тридцатилетними, а их поведение говорило, что в действительности они лишь немного старше. Им не хватало позы недоступности, характерной для Баренбойма. Кареву пришло в голову, что когда станет известно о Е.80, старые бессмертные и, особенно, закрепившиеся недавно, почувствуют себя обделенными. С другой стороны, как никогда до сих пор могли найти подтверждение некоторые аспекты философии остывших. Даже в период перед самым появлением биостатов некоторые мужчины имели достаточно времени, чтобы пресытиться половыми наслаждениями — каким же путем пошли бы эти люди в течение двухсот лет неизменной потенции? Неуверенная мысль, что, может быть, бесполовое бессмертие имеет свои положительные стороны, снова пришла Кареву в голову, когда коптер миновал вершину поросшего соснами холма и снизился, направляясь к серебристым куполам лабораторий Фармы.