Боб Шоу - Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач

Он искоса взглянул на Афину, освежая в памяти причины, по которым хотел жить вечно. В возрасте тридцати шести лет она имела отличное здоровье и находилась у пика физического развития, который биостаты должны были превратить в бесконечное плоскогорье. Когда она сидела, восторженно глядя в окна вагона, он впитывал ее всеми чувствами. У него явилось впечатление, что Афина — это название всей вселенной. Когда она улыбнулась какому-то, только ей известному воспоминанию, и случайно наклонила голову, то перед ним открылись жемчужины зубов, ярко блестящие на солнце. Он отметил, записал и вложил в память это открытие, как наблюдатель вселенной записывает появление новой звезды. Ему пришло в голову, что Афина выглядит на свои тридцать шесть лет и в то же время как будто совсем не изменилась с того времени, когда десять лет назад они поженились. Это, конечно, было невозможно. Но какие же конкретные изменения произошли в ней? Стараясь быть объективным, он заметил легкую впалость щек, превращение пушка на верхней губе в волоски, появление слоя жирка на внутренней стороне верхних век, которые со временем должны были стать желтыми. Внезапно он принял решение. До сих пор он планировал, что уколы они сделают вечером последнего дня пребывания у озера Оркней, но такая задержка показалась ему вдруг невыносимой. Он не мог позволить, чтобы Афина постарела еще хотя бы на час.

— Перестань, Вилл, — сказала Афина.

— Что перестать?

— Пожирать меня глазами при людях, — ответила она, слегка покраснев.

— А пусть себе смотрят, мне это не мешает.

— Мне тоже, но это странно действует на меня, так что перестань.

— Ты приказываешь, — сказал он, делая вид, что надулся.

Она взяла его за руку и держала ее до конца пути к берегу озера. На мгновение ему захотелось, рискуя собственным удовольствием и нарушением неповторимого великолепия этой минуты, попытаться еще раз убедить ее в существовании Е.80 и его значении. Однако желание это быстро прошло. Ожидался великолепнейший отпуск в их жизни, кроме того, ему неудержимо хотелось обладать Афиной, убежденной — правда, ненадолго — что он верит во вне-физическую основу их любви. Он предвидел, что игра эта продлится до тех пор, пока не придется возвращаться домой.

Когда он вышел из вагончика и подал руку выходящей Афине, легкие его вдохнули воздух, прилетевший с озера. Небольшое расстояние, отделявшее их от отеля, они решили пройти пешком, отослав багаж с машиной, обслуживающей гостей. Во время этой прогулки Афина разговаривала свободно и радостно, но его разум в преддверии переломного момента их жизни был полностью поглощен каким-то мрачным предчувствием. «А если у Е.80 нет тех свойств, которые приписывает ему Баренбойм? А если я действительно закреплюсь?» — мысленно спрашивал он себя. Формальности по прописке он совершил, не соображая, что делает. Затем два раза ошибся, идя в направлении, указанном стрелками, которые, реагируя на ключ в его руке, зажигались по дороге к номеру. Спустя десять минут в почти не изменившейся с тех пор спальне с видом на воды озера, сверкающие, как будто их осыпали бриллиантами, он вынул из саквояжа футляр с пистолетами для уколов и открыл его. Афина как раз вешала одежду в шкаф. Услышав слабый щелчок, она повернулась. На ее лице мелькнуло предвестие миллиона завтра.

— Ты не должен этого делать, — сказала она, испепеляя взглядом футляр с двумя идентичными пистолетами с ненарушенными печатями.

— Уже пора, Афина. Самое время.

— Ты уверен, Вилл? — колеблясь, спросила она. — У нас нет детей.

— Они нам не нужны, — ответил он, протягивая ей футляр. — Впрочем, на прошлой неделе я принял таблетку, и может пройти много месяцев, прежде чем я снова смогу стать отцом, а я не хочу ждать месяцами. Я хочу сделать это сейчас. Немедленно.

Афина печально кивнула головой и начала раздеваться. Карев отложил футляр и тоже снял одежду. Он поцеловал Афину всего один раз, почти холодно, и вновь протянул ей футляр. Не подозревая, что ее рука направлена его обманом, она взяла лежащий с краю пистолет и сломала печать. Карев вытянул руку, подставляя локоть. Афина прижала пистолет к светящимся под кожей голубым треугольникам, раздалось громкое шипение, и маленькая капелька пронзила ткани его тела, вызвав на мгновение ощущение холода. Карев взял другой пистолет и выстрелил его содержимым в локоть Афины.

«Она в безопасности, — подумал он, когда позднее они лежали в объятиях на приятно прохладной софе. — Вот только как я скажу, что обманул ее?»

Ему снилось, что у него стеклянное тело. Из одной цепи опасных событий он попадал в другую — то нес службу в антинатуристических бригадах в Африке и Южной Азии, то сносил тяготы четвертой экспедиции на Венеру или участвовал в поисках марганцевых руд на дне Тихого океана. Его хрупким членам и торсу угрожала гибель от пуль, бомб, падения, слепой силы огромных коленчатых валов, которые в любую минуту могли стереть его в порошок…

Тогда он просыпался с чувством холода и одиночества, не находя ободрения от близости жены. Он убеждался, что это всего лишь сны, но от этого они не становились менее ужасными. Когда-то еще в школе учитель сказал ему, что прежде чем изобрели биостаты, популяция людей в сравнении с популяцией стеклянных статуэток имела совершенно иной график средней продолжительности жизни. В случае статуэток каждый год разбивалась небольшая их часть, так что в конце концов не оставалось ни одной. Что же касается людей, то большинство из них доживало до шестидесяти, после чего происходило резкое сокращение популяции. Наступление эры биостатических лекарств означало, что они могут рассчитывать на продолжение жизни до бесконечности, но не на беззаботное бессмертие. Существо, имеющее возможность бесконечно продолжать свою жизнь, было «бессмертным», но стоило ударить его о горный склон со скоростью в три раза большей скорости звука, чтобы оно это бессмертие потеряло. Мы добились только того, делал вывод учитель, что подключились к обществу стеклянных статуэток.

Масштабы личной ответственности самого человека за сохранение жизни поразили Карева. Смерть в сорок лет в автомобильной или авиакатастрофе была бы событием фатальным, если бы означала потерю всего тридцати лет жизни. Когда же впереди ждали тысячелетия, смерть просто невозможно было допустить. Стоя у окна и глядя на мрачное озеро, Карев лучше понимал то, что современный философ Осман назвал «бабьим обществом», имея в виду земное общество, в котором мужские черты исчезали бесповоротно. Были ликвидированы войны, если не считать небольших акций, проводимых антинатуристическими бригадами, но по истечении более чем двухсот лет с первой посадки на Луне, планеты Марс и Венера оставались практически не изученными. Немногим исправным, готовым отправиться в путешествие к ним, не хватало помощи стоящих у власти остывших, и Карев, хоть по-прежнему и «связанный с биологическим кругом мужественности, понял, почему это происходит. «На нас давит будущее, — подумал он, — вот и все объяснение».