Сергей Пономаренко - Час Самайна

— Это была ведьма! Ей-богу, ведьма! — уверял один. — Ведь Петро, только к ней приблизился и направил на нее ствол, как тут же повел его в сторону и пальнул в Остапа! Раз, другой!

Я сразу почувствовал, что дело нечисто, и уложил ее с перво­го выстрела! Петро тут же пришел в себя, посмотрел на Оста­па, который уже кончался, на меня и побежал в сторону Зам­ковой горы.

— Может, это была знакомая Петра? Он ее узнал и решил спасти. Поэтому и Остапа убил.

— А меня чего не тронул? Да Петро мать родную не пожа­леет, не то что знакомую. Тем более мог нам сказать, что так и так, а то сразу пулять! Ведьма это была, точно говорю! Ты бы ее видел — стриженая, черная, страшнее черта! Как монас­тырь убрали советы, так на старом монастырском кладбище ведьмы шабаш начали справлять! Видно, она из них. Свят, свят, пронеси! — И он перекрестился.

— Ведьма она или не ведьма, нам все равно. Как думаешь, что с Петром будет из-за Остапа?

— Расстреляют. Если не немцы, то брат Остапа. Серьезный мужик, я его знаю. Обязательно порешит Петра. Вот так-то!

И они пошли дальше.

Наташа с Нюшей, собравшись с силами, без препятствий добрались до дома. Наташа рассказала все отцу, и он не побо­ялся пробраться в монастырь, нашел тело Жени, перенес его на старое кладбище и спрятал там. А спустя несколько дней похоронил, оставив безымянный холмик. После войны он разыскал дочку Жени, Аню, и помог ей перезахоронить тело матери.

Летнее солнце посылало на землю испепеляющие лучи, но юноша и девушка, затерявшись среди могил Байкового клад­бища, не обращали на них внимания: объятия были во много

раз жарче солнечных лучей. Зоряна то сопротивлялась настой­чивым ухаживаниям молодого человека, то словно поддава­лась ему.

— Ой, Мирчик, смотри! Что это? — неожиданно восклик­нула она. Удивление в ее голосе заставило Мирослава обер­нуться, расслабив объятия, и девушка мгновенно упорхнула прочь.

Через три могилы на металлическом столике, покрашенном «серебрянкой», под солнечными лучами горели алым огнем коралловые бусы. Девушка поспешила к ним, за ней поплелся расстроенный Мирослав.

— Интересно, почему они здесь лежат? — заинтересовалась Зоряна. — Их сняли, когда ухаживали за могилой, и просто забыли? Только зачем их снимать, разве они мешают? Это же не кольцо на пальце, которое еще и на два размера больше... Может, какой-то обычай?

— Не слышал о таком, — сказал Мирослав и взял бусы. — А они ничего, красивые.

— Положи на место, — строго сказала Зоряна. — Не твое — не трожь!

— Не хочешь в них сфотографироваться? — спросил Ми­рослав и достал мобильный телефон с встроенной камерой.

— Не говори глупостей. Во-первых, это чужая вещь. Во- вторых, мы находимся на кладбище, а это не место для фото­графирования или чего другого. В-третьих, не хочу и боюсь. А вдруг эти бусы оставлены со злым умыслом и принесут несчастье? Отрицательной энергией можно зарядить любую вещь, не только сушеную лягушку.

— Не знал, что ты веришь в подобные глупости! — рас­смеялся Мирослав и спрятал телефон. — Вещь красивая, но ты права: на кладбище лучше ничего не трогать! А то знаешь, что будет?

— Что? — доверчиво спросила девушка.

— Сейчас увидишь! — сказал Мирослав и неожиданно бро­сился к ней, чтобы обнять. Зоряна успела отскочить в сторону, и он, зацепившись за железный ящик, который здесь заменял скамейку, грохнулся на землю.

— Ой-ой-ой! — простонал он, сидя на земле и потирая ушиб­ленную ногу. — Прямо косточкой. И джинсы порвал...

— Давай помогу, — сжалилась Зоряна.

Мирослав прислонился к столику, рассматривая разорван­ные джинсы.

— Обидно... — пожаловался он.

— Зато будешь выглядеть продвинуто. Надо только этот лоскут срезать, и будет художественная дырка.

— Не смешно. Ты забываешь, что я пока еще на иждивении родителей, и их моя продвинутость не обрадует. Джинсы маман купила только в прошлую субботу...

— Ладно, не переживай! Отнесешь в мастерскую, зашьют так, что предки и не заметят. Вот только надо бы дырку как-нибудь прикрыть. Была бы иголка с ниткой... Не держишь такого?

— Обязательно... И стиральную машину в заднем карма­не... Посмотрим, что в этом дурацком ящике.

Мирослав открыл крышку и начал было разбирать сложен­ные там вещи.

— Прекрати, — строго сказала Зоряна. — Пойдем отсюда.

— А вдруг здесь есть иголка с ниткой? — сказал Мирослав, доставая старую жестяную коробку.

— Я ушла, а ты как хочешь! — отрезала Зоряна, пробираясь между могилами к аллее.

— Я сейчас! — пообещал он и положил жестяную коробку обратно в ящик. Мельком посмотрел на могилу, прочитал на табличке: «Яблочкина Евгения, родилась в 1900 году». Дальше было словно стерто.

Мирослав догнал девушку уже на аллее, и дальше они по­шли, взявшись за руки. На выходе столкнулись с аккуратной старушкой с пустым пятилитровым баллоном для воды и усту­пили ей дорогу.

Старушка, набрав воды, не спеша дошла до могилы, кото­рую они недавно покинули. Перелила воду в лейку, которую достала из металлического ящика, и полила цветы. Присела на ящик-скамейку, взяла в руки красные бусы и, перебирая их как четки, задумалась о чем-то своем...

 Убийство левыми эсерами германского посла Мирбаха, что должно было повлечь за собой разрыв Брестского мира. Теракт был проведен чекистом Яковом Блюмкиным и фотографом Андреевым.

Еврейское начальное духовное училище.

Третьей (одесской) революционной армией командовал эсер Петр Лаза­рев. Блюмкину за короткий срок удалось подняться с должности рядо­вого до помощника начальника штаба. Во время одной из экспроприаций в банке он захватил полмиллиона рублей и предложил Лазареву «отступ­ное» в восемьдесят тысяч рублей, что тот с негодованием отверг, а Блюм­кину пришлось срочно покинуть отряд. Впрочем, вскоре и сам Лазарев оставил командование и скрылся, как полагают, с частью похищенных в банке денег.

Легендарный военачальник Иуда Макковей в 170 г. до н. э. освободил Иерусалим, вернув власть в нем иудеям.

В апреле 1919 г. Блюмкин выезжает в Москву, где в мае революционный суд его оправдывает и отменяет прежний приговор.

Лево-эсеровская группа Ирины Каховской подготовила и совершила теракт против командующего германскими оккупационными войсками генерала Ейхгорна.