Нил Шустерман - Разобщённые

— Я должен был спасти их...

— Послушай, ты сделал всё от тебя зависящее. И к тому же — их ведь ещё не расплели, — напоминает Лев. — А вдруг то, что мы сейчас будем делать, изменит их судьбу?

Коннор закрывает лэптоп.

— Ну может быть... А что мы будем делать?

Наступает долгое неловкое молчание. Парни погружаются в поедание бургеров — это легче, чем отвечать на трудные вопросы. У них нет ни планов, ни пункта назначения, ни даже толком понимания, в какую сторону двигаться, кроме туманного «куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда». Первое побуждение Коннора — найти Рису, но он понимает, что подруга, точно так же, как и он сам, исчезнет со всех радаров. Он не знает даже, где и с чего начинать поиски.

— Давай поедем в замок Кавено, — предлагает Лев. — Там ты будешь в безопасности.

— Безопасность — штука, конечно, хорошая, но... Нет, туда я не поеду. Слушай, как же мы можем показаться там, если ты, кажется, сделал оттуда ноги?

— Ну да, оно, конечно, так... Но если я приведу с собой единственного и неповторимого Беглеца из Акрона, думаю, меня простят.

— Эй-эй, потише, разорался! — Коннор оглядывается вокруг. Они выбрали угловую кабинку, на отшибе, но кафешка совсем небольшая, и акустика тут что надо.

— Может, нам стоило бы зайти на этот «You-Tub» сайт, купить джакузи, залезть туда и не вылезать. Нам не помешало бы на некоторое время... залечь на дно.

Коннор понимает, что Лев шутит, но что-то в словах друга даёт толчок его мыслительному процессу. Поначалу это совсем крохотная мысль, но как слабая искра разгорается в огонёк, а огонёк превращается в факел, так и неясный намёк вырастает в озарение; и в следующий момент Коннор открывает лэптоп и принимается яростно стучать по клавишам.

— Ты чего? — недоумевает Лев.

— Дженсон Рейншильд!

— Но ты же говорил, что его стёрли из виртуальной действительности, так какой смысл шарить по Сети?

Но Коннор продолжает прочёсывать поисковики. Клавиатура под его пальцами, жирными от картофеля-фри, начинает лосниться.

— Ты подал мне идею.

— Я?

— Сайт про ванны. Ну, твоя опечатка.

— Снова измываешься над моими печатными навыками?

— Что ты! Чтобы я смог измываться над твоими навыками, ты их по меньшей мере должен иметь, — дразнит его Коннор. — Ну да ладно, мысль вот какая. Хэйден предположил, что в Сеть запустили червя, который съел все упоминания имени Дженсона Рейншильда. Но ведь это происходит только тогда, когда имя написано правильно! Вот я и пробую печатать его со всем возможными очепятками.

Лев улыбается.

— Ну ты даёшь. Даже чужие проколы обращаешь в золото.

Коннор заказывает второй бургер и следующие двадцать минут активно перевирает имя Дженсона Рейншильда. Но вот уже он дожёвывает последний кусок второго бургера и готов бросить всю затею, как вдруг... Что это? Кажется, блеснуло то самое золото, о котором упомянул Лев?

Через пару секунд становится ясно, что это целая золотая жила.

— Лев, ты только глянь!

Лев пересаживается на его диванчик, и они вместе читают статью, опубликованную тридцатью годами раньше. Статью из маленькой местечковой газетки, выходившей где-то в Монтане — там Рейншильд когда-то жил. Само собой, обитатели местечка следили за жизнью своего знаменитого земляка, вот только фамилию его неизменно печатали с ошибкой: Рейнчильд.

Ребята читают и попросту обалдевают. Не верят своим глазам. Рейншильд, учёный и изобретатель, был не последним человеком в науке, сделал себе громкое имя... а потом это имя стёрли, как древние египтяне стирали с обелисков имена и изображения предназначенных к забвению фараонов.

— Боже мой! — восклицает Коннор. — Этот мужик был пионером в исследованиях нервных связей и регенерации — той самой технологии, которая сделала возможным расплетение! Без этого Рейншильда трансплантационная хирургия оставалась бы на уровне каменного века!

— Значит, он тот монстр, кто всё это начал!

— Нет, это было в самом начале войны, тогда никто ещё даже не думал о расплетении.

Коннор проигрывает видео, встроенное в статью. Это интервью с Рейншильдом, мужчиной среднего возраста в очках и с редеющими волосами — верный признак того, что всё это происходит до эпохи расплетения.

— Мы не в состоянии даже охватить разумом возможности этой технологии, — говорит Рейншильд с юным задором. — Вообразите себе мир, в котором ваши близкие, кому по той или иной причине суждено умереть молодыми, на самом деле не умирают — потому что все части их тела можно использовать для облегчения страданий других людей. Одно дело — быть донором органов после своей смерти, и совсем другое — знать, что каждая, даже самая малая часть тебя спасёт жизнь другого человека. Вот в таком мире мне хотелось бы жить.

Коннора пробирает дрожь — он впервые замечает, какой в кафе холод, должно быть, кондиционер пашет на всю катушку. Коннор и сам не прочь бы жить в мире, описанном Рейншильдом, но... нынешний мир — совсем не такой, о каком мечтал Рейншильд.

— Конечно, возникнут этические проблемы, — продолжает Рейншильд. — Вот почему я основал организацию для изучения этических вопросов, связанных прогрессом в этой области медицины. «Граждане за прогресс», как я назвал эту организацию, будут стоять на страже и не допустят злоупотреблений новой технологией. Они станут совестью, следящей за тем, чтобы всё шло по верному пути.

Коннор останавливает видео и пытается осмыслить то, что узнал.

— Ни черта себе! Значит, он основал «Граждан за прогресс», чтобы охранять мир от того, что создал сам!

— А оно стало тем самым монстром, которого он боялся!

Коннор вспоминает то, что учил в школе. Оппенгеймер, учёный, создавший первую атомную бомбу, в результате сделался самым большим её противником. А что если и с Рейншильдом случилось то же самое: он начал выступать против расплетения и ему заткнули рот? Или ещё хуже: ему вообще не дали этот самый рот раскрыть? Даже Адмирал — и тот не помнит этого человека; из чего следует вывод: Рейншильд уже тогда либо ушёл в тень, либо кое-кто позаботился о том, чтобы учёный не смог открыто выступить против Соглашения о расплетении.

Лев снова нажимает на кнопку, и клип идёт дальше — там ещё несколько секунд, в течение которых Рейншильд наивно-радостно вещает о блестящих перспективах своего детища:

— Это лишь начало. Когда нам удастся регенерировать нервную ткань — вот тогда мы сможем регенерировать всё что угодно. Вопрос времени.

Его улыбающееся лицо замирает — интервью окончено. Коннор ничего не может с собой поделать: он чувствует огромную жалость к этому человеку, тайному отцу расплетения. Своими добрыми намерениями он вымостил дорогу даже не в ад, а куда-то ещё дальше, в окончательное запределье.