Далия Трускиновская - Феминиум (сборник)

Ветер донес острый запах пота, я громко застонала и немного прибавила ходу. Здесь, в лесу, мне никто не поможет. Лассэ, Нингвэ и Тиндэ будут ждать на границе Тауре Руско. Эльфы не нарушают клятвы, но Ревучие топи на расстояние полета стрелы принадлежат им, и владыки краткоживущих не вмешиваются в судьбу тех, кто нарушил закон. Однажды добыча ушла от меня – на самом краю топей ловцы потеряли двух псов и одного человека в открывшейся вдруг промоине и повернули назад. Этих я больше в Лисьем лесу не встречала. Все остальные охотно и радостно, без малейшего принуждения спешили навстречу своей судьбе – и обретали ее.

Я шумно втянула воздух ноздрями и повернула на запад, к реке. В груде валежника за оврагом была берлога, там ворочалась просыпающаяся медведица и попискивали два… нет, три медвежонка. Не стоит им встречаться с ловцами – одного-двух матерая матушка может и задавить, но и сама поляжет костьми. Незачем. Русло Красивой реки поможет мне спрятать следы, наутро я снова покажусь перед лагерем, и краткоживущие снова помчатся за мной, опьяненные азартом погони. Слева… Слева?!

Они решили взять меня в клещи и перерезать путь, пока я в своей самоуверенности изображала раненую. Трое шли следом, двое пустились в обход и теперь шумно сопели где-то впереди. И насчет стрел я ошиблась – мало с чем спутаешь скрип тетивы арбалета. И к реке мне теперь не пройти. Что же делать? Я отчаянно вскрикнула и упала на колени. Ждать пришлось недолго. Трое затопотали рядом. Судя по запаху, старшего ловца с ними не было, гнали молодые. Опять сети? И веревки… Я подождала, пока люди приблизятся и немного расслабятся, сквозь полусомкнутые ресницы я уже видела их довольные лица, осклабленные рты. Рыжий парень потянулся связать мне ноги, его ладони были влажны от пота. Я ударила двумя копытами разом. Тело с хрустом отлетело в кусты, я вскочила, оттолкнула плечом второго рыжего и пустилась назад по тропе со всех ног. Теперь медлить было опасно. Зато гнаться за мной ловцы станут вдвое ретивей.

Я чувствовала, как копыта впечатываются во влажную землю, оставляя глубокие следы. Пусть им кажется, что я рядом и найти меня проще простого. Солнце пронизывало лес, стволы царских кленов казались отлитыми из красной меди, подснежники тянулись к свету белыми лепестками, набухали и распускались почки, певчие птахи щебетали наперебой, от земли поднимался теплый парок. Это было похоже на весенний бег стада, когда молодые сломя голову мчатся по цветущим полянам, матери бродят в тумане по вересковым пустошам, а отцы ради чести сражаются друг с другом и от звона рогов лес гудит, словно колокол. Я летела как ветер, полная силы. И погоня мчалась за мной – они тоже рассвирепели.

В сосновой роще я заложила пару петель вокруг стволов и единым дыханием выскочила на холм. Позади меня расстилались лесные дали, впереди белесовато-зеленым ковром колыхались Ревучие топи, сумрачные и неприютные. Где-то еле слышно курлыкали журавли – может быть, повезет на рассвете увидеть их танцы – ничего прекрасней я не встречала в жизни. А вот и ловцы!

Это было рискованно – мчаться вниз по крутому склону, перескакивая с камня на камень, рискуя споткнуться о торчащие корни или скользнуть копытом по старому льду. Но я справилась, и вот уже передо мной расстилалась пустошь. От радости я подпрыгнула, взбив передними копытами воздух, – и мимо просвистели два арбалетных болта, а затем и стрела. Ловцы бранились, стоя на вершине холма. Я подпрыгнула еще раз и побежала в болото, расплескивая воду из-под копыт, – так чтобы они меня видели. Я не зря выбрала эту дорогу – первые часы краткоживущие пройдут спокойно, не встретив ни глубоких промоин, ни коварных топей. А чем дольше люди охотятся, тем трудней им отступиться от цели.

Притаившись на заросшем вереском островке, я наблюдала, как ловцы готовятся к переходу. Они долго спорили, отчаянно жестикулируя. Потом двое Рыжих и Длинноволосый под присмотром Седого стали рубить жерди и слеги, а Белокурый ушел в лес с собаками и вернулся уже без них, нагруженный тяжелым мешком с припасами. Разумная мысль – с клеткой они далеко не уйдут. Надо будет потом вернуться и освободить ни в чем не повинных псов. Не самые лучшие звери, но все же не заслужили долгой смерти от голода и жажды.

Пятерка тронулась в путь. Длинноволосый шел впереди, проверяя палкой дорогу, за ним двое Рыжих волокли жерди, чтобы переправляться через топкие места, затем Белокурый – он тащил увесистый мешок на одном плече, большой лук – на другом и напевал какую-то песенку. Седой крался последним, на его хищном сторожком лице читалось внимание, корявые пальцы цепко охватывали рукоятку большого ножа, арбалет подрагивал за спиной. Этот был готов к бою в любой момент. И когда в топях, хрипло булькая, заворочались болотные пузыри, он первым вскинул оружие. И первым опустил его, что-то резко крикнув остальным спутникам. Жаль, что я не знаю человеческого языка. И братьям при всей их любви и заботе вряд ли придет в голову обучать меня этой речи.

Ловцы двигались медленно, я лениво наблюдала то за ними, то за свадебным хороводом лягушек, кружившим в большой, заросшей ряской луже, и неторопливо пощипывала молодую травку. Солнце припекало, птицы свистели, от тепла и переживаний клонило в дрему. Я моргнула и закрыла глаза. Человеческий вскрик разбудил меня вовремя – Длинноволосый шлепнулся в липкую грязь буквально в одном прыжке от островка. Я крадучись отшагнула назад, сквозь заросли пробралась на дальнюю окраину суши и уже оттуда пустилась бежать во весь опор, петляя по залитой водой равнине. Две стрелы свистнули вслед, третья нашла цель. Я не сразу почувствовала боль от раны, и сперва она только подхлестнула меня. Но опираться на заднюю ногу становилось все тяжелее, железо жгло меня изнутри, и кровь вытекала на этот раз по-настоящему. Надо было искать убежище, и как можно скорее – близился вечер, а свежая рана для болотных призраков все равно что разгоряченное тело для комаров.

Далеко впереди виднелся чахлый березнячок с редкими столбиками елей, я не помнила этого леса, но оставалось надеяться на лучшее. По краю топи громоздились залежи бурелома, пробираться через них оказалось непросто, я едва держалась на ногах. Одна надежда была на то, что погоня отстала. Наконец я оказалась на ровной упругой плеши, заросшей вороникой и – о счастье! – бородатыми прядями седого целебного мха. Я обернулась, чтобы разглядеть рану. Мне повезло и не повезло одновременно. Стрела воткнулась в мясистую часть ляжки, не задев ни крупных сосудов, ни сухожилий. Я могла дотянуться до раны зубами и языком. А вот древко стрелы отломилось, оставив железо в теле, мне предстояло самой извлечь наконечник. От слабости мне захотелось позвать братьев – я знала, что и Мэльдо, и Лассэ придут на мой голос. Но клятву они нарушат – и рано или поздно это ударит по ним, как натянутая и отпущенная тетива. Я глубоко вдохнула и изогнулась, вытягивая шею. От боли помутилось в глазах, едкий вкус железа тотчас вызвал тошноту, но я тащила и тащила, сжимая зубами мерзкую занозу. Наконец наконечник подался. На секунду я потеряла сознание, но не упала. Надо было как можно скорее остановить кровь. Я тщательно вылизала рану, пристроила сверху пучок мха и, лежа неподвижно, подождала, пока повязка подсохнет. Уже начинало темнеть. Из последних сил я зарыла копытом следы крови и отправилась в глубь лесочка, чтобы не ночевать там, где лечилась.