Далия Трускиновская - Феминиум (сборник)

Ночь пришла на болота тихо. Золотая тарелка луны поднялась над туманами, и, словно в ответ, в глубине топей засветились болотные огоньки. Здесь лежали эльфийские принцы, сложившие головы в дни последней войны, человеческие солдаты в чересчур тяжелых доспехах, златолиски, олени и кабаны, от мучений лишившиеся перед смертью рассудка, деревенские простачки, охочие до ягод и лечебных болотных трав. После смерти они знали только одно – голод. И тянулись на запах тепла. Я знала, что ловцы разожгут огонь. Когда луна выйдет в зенит, их костер захотят навестить. Оставалось ждать, чутко прислушиваясь к звукам болота – и к собственному телу. Если рана набухнет жаром, мне конец. Легкий ветер прошел над лесом, шевеля верхушки деревьев. Мне показалось, я слышу, как братья настраивают арфы и касаются струн, брат Мэльдо откидывает с лица длинные волосы и поет балладу потерянной родины, голос его звенит серебристой капелью об лед:

…Снова играет Длинноволосый. Никогда б не подумала, что краткоживущий, неспособный ни видеть, ни ощущать мир во всей полноте, сможет добавить хоть что-то к красоте ночи. Люди – хищные, жадные, неуклюжие и бессмысленно злые создания. Я видела, как деревенские мальчишки ловили птенцов и поедали их, как ни за что мучились в капканах живые звери, как после каждой весенней охоты Лисий лес пах кладбищем. И этот… игрун, он ведь тоже явился сюда за жизнями. Он такой же, как все.

Я почувствовала, как особенный, липкий холод пробежал по спине. Туман заклубился, сплетаясь в пряди. Неупокоенные пришли. И выбирая из двух добыч, они поспешат к огню. Я насторожила уши – ловцы разбили лагерь на небольшом островке к северу от меня, через болота ночью они не побегут – это верная гибель. Мелодия все еще кружила, словно болотная чайка в сумерках, трогала за сердце. Многоголосый вопль перебил ее, как стрела. Чей-то тонкий, испуганный голос кричал и кричал, потом захрипел и вскоре затих. Хриплый рев Седого свидетельствовал – старый хищник недешево продает свою жизнь. Кто-то, заполошно визжа, раздавал направо и налево мокрые хлюпающие удары. Что-то гулко упало в воду. Завонял и потух костер. Еще какое-то время на островке слышалась возня, потом все затихло. Белый туман поднялся светящимся облаком и рассеялся.

Перед рассветом я осторожно, оберегая больную ногу, прокралась к островку. И увидела совсем не то, что ожидала увидеть. Темный провал в белесом мху подсказывал, что один из краткоживущих отыскал свою кончину в стылой воде. Иссохшее тело другого человека скорчилось на мху. Но трое ловцов были живы и жались спинами к большому валуну, ожидая, когда появится солнце. Седой сжимал арбалет, и пальцы его не дрожали. Белокурый тихо скулил, вжимая голову в плечи, и тыкал вперед длинным ножом. Длинноволосого знобило – похоже, его задели в схватке, но сидел он прямо, вслушивался в темноту. Я залегла за грудой валежника так, чтобы наблюдать. Рана ныла, но не сильно – кажется, заживала.

Болотные пичуги уже свиристели вовсю, когда троица наконец-то рискнула оторваться от камня и встать. Белокурый с Седым заспорили громко и яростно, тыкая пальцами то в глубь болот, то в сторону суши. Длинноволосый бродил поодаль, потом вдруг протянул Седому находку – искристо-зеленый камень на тонкой цепочке старинной эльфийской работы. Ловцы загомонили уже втроем. Белокурый цопнул украшение огромной ладонью и свирепо мотнул головой. Седой схватил его за грудки. Белокурый, недолго думая, отшвырнул Седого в лужу, поднял палку, заплечный мешок и двинулся в сторону Лисьего леса. Уйдет?!

Я хорошо знала людей. Оскалясь, Седой взвел арбалет и выпустил болт в спину бывшему спутнику. Тот обернулся, не вскрикнув, грузно шагнул назад и упал в воду. …У умирающих людей лица становятся чистыми, словно смерть снимает с них маски. Я подождала, пока Седой обшарит карманы у мертвеца, выдернет болт и подберет мешок с продовольствием, потом, нарочито тяжело ступая, показалась из-за валежника – стрелять с занятыми руками у ловца бы не вышло. И погоня понеслась дальше.

Седой бросил тяжелые слеги и половину вещей, оставив только оружие, заплечные мешки с припасами и две жерди – нащупывать путь. Он гнал Длинноволосого перед собой, понукая то криком, то пинками. Я маячила впереди – так чтобы ловцы меня видели. В сердце болот я бы просто запутала их в островках и исчезла своей тропой, предоставив им право сгинуть в трясине, но рана давала о себе знать, я боялась мчаться по топям. Так что я стала забирать влево, на Башенный утес. Кто-то из братьев наверняка смотрит с башни на топи, следя, как курсируют болотные огоньки и где гнездятся птицы. Он почует погоню и сообщит остальным.

Солнце перевалило через зенит, когда у меня закончились силы – раньше, чем я рассчитывала. Топкая грязь снова налипла на шерсть, рана опять закровила, какая-то щепка вонзилась в стрелку копыта, я захромала и на переднюю ногу, а времени остановиться и вытащить занозу не оставалось. Седой гнал меня хмуро и неотвратимо. Дважды он снова стрелял, оба раза мне удалось увернуться, но я не знала, сколько у него болтов и сколько у меня удачи. Посыпался мелкий снежок, закружился в мягких солнечных лучах – бабочки Метели прилетели играть на болота. На ходу я слизывала снег с шерсти, чтобы хоть немного утолить жажду. И когда я услышала, что шаги за спиной затихли, то просто упала на первую сухую кочку. Ловцы остановились перекусить, слабо чувствовался запах их пищи и ядовитого питья. Седой что-то громко рассказывал, подбадривая сам себя. Длинноволосый молчал. Я дышала, хватала зубами горьковатые стебельки мха и блестящие листики вороники. Вытащить щепку до конца не удалось – острый шип застрял глубоко. Но до цели оставалось совсем немного. Два-три часа – и братья укроют меня, исцелят раны, утешат и обогреют.

Крик кулика разнесся далеко над болотами, словно в ответ захлюпали болотные пузыри. Я обернулась – ловцы поднялись с кочек. Значит, и мне надо вставать. Голову тянуло к земле, рог неожиданно показался тяжелым, но я подняла голову. Йо-о-о-о-о-о-о!!!! Я жива и еще не проиграла свой бой. Откуда-то с запада откликнулся еле слышный хриплый голос рожка – братья слышат меня. Это придало сил. Ненадолго, но придало – я побежала. С кочки на кочку, с клочка суши на непрочную дерновину, с поваленного ствола на корягу. И гнилое дерево не выдержало. Я сорвалась в топь.

Холодная волна обняла меня сразу по грудь. Вместе с холодом пришел ужас, я забилась, расплескивая воду, разрушая непрочный ковер корней на поверхности топи. Копыта не чувствовали опоры, стылая грязь сдавила ребра, стало трудно дышать, крик забился в горле, но закричать я уже не сумела. Опираясь на край промоины, бросилась на сухое боком – дерновина, хлюпнув, разорвалась. Помутилось в глазах, свело глотку, запах прели словно бы просочился под кожу. Последним усилием я положила на мох шею и голову, попробовала ухватиться зубами за какой-то корень, но он не выдержал моей тяжести. Я слышала, как идут по болоту ловцы, как чавкает мох под ногами, но уже ничего не могла сделать.