Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2011 № 01

«Голый разврат эгоизма, не стыдящийся своей скверной наготы и боящийся только палки, но и той не боящийся… Сохраняется и высшая интеллигенция, но страшно подумать: всё седые, всё 40-е годы. А новые — в новых один цинизм, разделись догола… безо всякой мысли, просто как дикие, как скоты. Собака грызет кость, другая ворчание. Вот эмблема: стащить кость и сгрызть ее одному. Дикие! Дикие! Орангутанг». Ф. М. Достоевский, 1876 год.

— Продолжить? — ну, продолжи…

«Личность не обеспечена… Общество правил нравственности не имеет… Хоть есть индивидуумы высокой чести, но так как они влияния не имеют, то их придется считать пока за частные случаи, не успевшие сплотить из себя гражданского общества».

— Хватит. Поддержал. Мне еще со своим орангутангом разбираться.

— А чего эта сука…

— Она моя жена, урод. И ты здесь у нее живешь.

— А ты где у нее живешь?

— Ты, знаешь, фильтруй…

— Да? А то чё?

— А то пойдешь искать себе другое жилье, понял?

— Я-то пойду. А вот ты-то поедешь. За тобой-от уж раз прияжжали, а ты и ня понял. Другой-то раз, как думать, выпустят? Не, милай, ня выпустят. Так и знай.

— Так это… — ты? Ты?? Это из-за тебя, сучонок, гнус…

А Витька ведь что-то говорил такое, спорили о компах в деревне. Ну-ка, это ведь еще до Тени было, могло сохраниться…

«— Ну посмотри, вот сейчас они истерически кинулись бороться с нововредами, и кто, оказывается, самые вредоносные террористы? Пацаны, подростки, школяры. Как так? Почему? А потому, что десять лет назад широким жестом кинули в сельские школы компьютеры, и сельские Филиппки прекрасно их поняли, и вышли в сеть, и освоились в ней быстрее и лучше учителей. Но жизнь-то там осталась та же — скотская, пьяная, нищая. А они-то заглянули в мир и увидели другую — сытую, яркую, роскошную. И каждый спросил себя: а почему же у меня такая? Чем я хуже? Ведь за МКАД и еще парой кольцевых, как за линиями противолимитной обороны, лежит огромная земля униженных и оскорбленных — безвыходная, безысходная terra invidiosa, земля зависти… Но вот им открыли эту одну-единственную щелочку в большой, пестрый, богатый мир — сеть! И они устремились туда из деревень, где нет, не было и никогда не будет кинофестиваля класса „А“, газа и воды, где в каждую грозу вырубается электричество, где до ближайшей дороги — день по лесу, а до райцентра — только на тракторе. Эти компы, эти лучи света цивилизации пролились, вошли в их темное царство, как животворящий дождь в пересохшую землю, и, как черви после дождя, они полезли из земли на этот свет, и ожившими червями устремились в сеть. Они хлынули в эту щелку — зачем? Чтобы смотреть. Чтобы учиться. Чтобы красть. И чтобы мстить. Мстить жирным, богатым, городским „сынкам“, мстить за убогую, убитую жизнь, которой они вынуждены жить, и за ту, яркую и красивую, которой они не менее достойны, но которая у них отнята. И вот они теперь везде просачиваются, везде гадят, пакостят, все валят, отовсюду тырят — и их не отловить, потому что отлавливать надо полстраны и потому что они, в массе, подготовлены лучше, чем те, кто пытается их поймать: „продвинутые“, обновленная версия поколения. Это плата натурой за цинизм и эгоизм „хозяев жизни“, за скорбное бесчувствие, за пренебрежение интересами людей, небратское, нехристианское. Со свечками они стоят. Один раз так уже про… спали страну. И ничему не научились.

— Ну, кого-то ловят, сажают…

— Ты же знаешь, молодых, осужденных за сетерроризм, в зонах не держат: полгода особого лагеря — и вербовка в спецотделы по борьбе с такими же. Там талантливые нужны, а их нет, усреднили тестами поколение, и теперь их негде взять. Нововредов-малолеток вообще не судят, сразу в спецшколы.

— Так что же, не надо было компьютеры в деревни?

— Ну как же, они же прогрессисты! Они только последствий своих действий не видят. Надо, надо учить, образовывать, воспитывать — кто спорит, но только тогда много чего еще надо. Тогда уже надо не лгать, не воровать и не покрывать своих воров, а действительно поднимать страну — или держать ее в полутьме. Лао-цзы предупреждал: когда народ много знает, им трудно управлять…»

— Ваня, ты его… «сдал»?

— Не успел. Но собирался.

— Ваня!

— Что «Ваня»? Ты что, не видела, как он вползал в нашу жизнь, как червь, как пролезал все глубже и — гадил, гадил везде, всем, как вирус, как атипичный СПИД, разрушая, уничтожая клетки, связи. Ты потеряла подругу, у меня по работе неприятности, еще неизвестно, чем кончатся. Я тебе не говорил, но этот ублюдок еще шантажировать меня пытался, угрожал мне, щенок. Сразу надо было сдать.

— Да, это скверное, это безобразное мальчишество, хулиганство, но… как же можно было… Ведь его же будут судить по этой во всех смыслах чудовищной статье о «нововредах». Как ты мог!

— Нет, Мила, суда не будет. И говорю тебе, я не сделал этого, хотя да, хотел и, может быть, сделал бы — обязательно бы сделал!.. Но не успел. Я не сдавал его.

— Знаешь, я всегда тебе верила и очень хотела бы поверить сейчас, но я часто хожу в театр и различаю наигрыш… Ваня, ты забыл удивиться. Ты знал.

— Предполагал. Можно было ожидать.

— Но кто-то же… Ваня!!

— А скажи, Мила, ты, случаем, отцу больше не звонила?

— Причем здесь… ну, я звонила, но совсем не для того…

— А для чего, если не секрет.

— Ну, просто о здоровье спросить, он о Женьке всегда…

— И ты между прочим сказала ему, что Женька, добрая девочка, проявляет участие к бедному родственнику из деревни.

— Ну, да, сказала, а что в этом такого, это правда… что ты так смотришь?… Неправда!

— Что неправда? Я ведь ничего не сказал. И потом, это все-таки, может быть, из-за меня. Я же следователю говорил тогда, что он приехал, — это все равно бы узнали, — что живет у нас; может быть, и этого уже было достаточно. Не будем, Мила, обвинять, подозревать друг друга. У нас же никогда такого не было. И мы этого не сделали, просто… просто мы оба этого хотели. Постараемся жить, как прежде, до него. Он мне тут последнее прости прислал! Смотри, какое: «Дядя, милый дядя, я вернусь, милай, и ты увидишь небо в алмазах. И отдохнешь». Видишь, твои культурные усилия не пропали даром.

— Он… он вернется?

— Это вряд ли. Оттуда не возвращаются.

«Привет, Витька.

Чего-то тебя не поймать — вот, вмылю пока. У меня все нормально. Из института ушел, строю свою этажерку в натуре. Правда, урезанную: второй ярус похерили, оставили один, козлы. Экономы. Я пытался доказывать, что двухуровневая ничего не решит, но мне тут малость подгадили — то есть, даже не малость, а очень прилично… но это долго рассказывать, — так что на мои расчеты теперь никто внимания не обращает и доводов не слушают. Ну и черт с ними. Упрутся в очередной раз рогом — дойдет. Так что строю пока то, что можно построить здесь и сейчас, а там видно будет. Зато в деньгах мало-мало выиграл; дело тоже не последнее, дочку в Англии учить — сам понимаешь. Жизнь, конечно, несколько другая, но ничего, попривык, молодость вспомнил, да и меньше жирных морд вижу, для души польза. Как твои дела? Я в сети видел, шевелятся у вас там с автолетами-то. Вот перейти бы тебе в такую контору, — нет возможностей? Или уже другие идеи?