Павел Парфин - Гемоглобов (сборник)

– А чего на брелке эмблема «порше»?

– Потому что эта наша с матерью любимая марка… Ты давай зубы не заговаривай. Выкладывай, что будет со мной… Хм, хоть соври теперь.

– Ну-у… Ключи к приключениям, возможно, погоня будет. А платок… Пятна красного вина ассоциируются со следами крови. То есть твое приключение может принять драматический оборот…

– Ладно, Глоба недоделанный, хватит гнать пургу! Не напугал ты меня, понял?!

– Да я и не собирался пугать! Тем более третьего предмета не достает. Вероятней всего, он ключевой: объяснил бы причину твоих приключений и откуда могли бы взяться пятна крови на платке…

– Сплюнь три раза, понял?! Вина, а не крови! У меня щас важная встреча с одним пацаном, а ты мне про кровь каркаешь!

– Остынь, все будет ништяк. Встреча прямо сейчас?

– Да нет, через 40 минут.

– Так куда мы спешим? Давай еще по бокалу красного? Расслабишься.

– Довольно! Мне нужно быть в форме!.. А волнуешься больше ты, чем я. С чего бы это?

– Давай тогда сходим в музей?

– Чего?! Какой еще музей? Эрос, у тебя сегодня полный сдвиг по фазе! От одной крайности к другой. Вино я еще понимаю, но музей!..

– Ты не прав. Музей – естественное место для релаксации. Представь себе: полнейшая тишина, в залах ни души (даже смотритель где-то мирно дремлет), от экспонатов веет древностью и покоем. Твое сознание поневоле придет в норму, все до единого улягутся сомнения и волнения… К тому же там не наши, а какой-то заезжий музей гастролирует.

– Восковых фигур, что ли?

– Почти угадал. Лазерно-восковых.

– Это как?

– А кто его знает. Вроде как со специальной подсветкой – лазерной… Не важно. Главное, тема какая прикольная: «Бог и злодеи». Не детская, правда?

– Недетская?! Да ты что, парень?! Нашел с кем сравнивать! Да ты наших деток совсем не знаешь! Блин, да они хуже любого злодея!

– Кондрат, чего ты разошелся-то? Какая собака тебя укусила?

– А ты глянь, нет, ты посмотри на тот столик! А?! Да не туда! Вон, где пацанчик в розовой курточке. Вот тебе и наглядный пример: безбашеный сыночек обмазывает мороженым родную мамочку! А мазе хоть бы хны! Сидит, как чучело. Даже не дрогнет. Твой музей просто отдыхает, Эрос!

– С чего ты взял, что это его матушка? Может, он – сыночек крутых родителей, а она – его нянька?

– Ну да, стала бы чужая деваха терпеть над собой такие издевательства! Вот ты… Представь себя на ее месте: какой-то сопляк вымазывает тебя, как куклу, мороженым. Ты стал бы терпеть?

– He-а, что ж я, дурак?

– Вот видишь! А она терпит. Дура!.. Хотя фигурка еще ничего. Ладно, поехали в твой восковой мавзолей. Глянем, все ли там такие злодеи, как этот розовый садист…

К четырем дня снега выпало уйма. Снегоочистительные машины захлебывались манной небесной, которую Господь просыпал явно ненароком или, наоборот, с одному Ему ведомой целью. Шаленому подарку неба радовались только дети, зарываясь с головой в мягких мокрых сугробах. Сколько заразительного обаяния, счастливой энергии заключено было в их щедрых жестах и движениях! С разогретыми до красна щеками, задорно хохочущие, крикливые, словно галки, пятнистые от снежков дети светились, заряженные от первого снега. Остальные будто бы и не рады были снегу: ворчали, топтали его, пинали; дворники чертыхались, увязая лопатами в белой стихии; старики громко вздыхали… и вдруг игриво вспоминали снежную свою молодость, хрупкое, счастливое начало жизни. Хорошо! Сердце оживало, глядя в лицо нестрашной, отзывчивой смерти – зиме.

Эрос радостно завизжал, нарочно провалился в снежное богатство, дурашливо хватая ртом бессахарную ледяную вату. Крякнув, Кондрат покрутил пальцем у виска. Рукавом смахнул снежные папахи с крыши и капота своей «Lanos», завел движок. Пока тот неторопливо разогревался, слепил тугой снежок и, дико выпучив очи, влепил его между лопатками Эроса. Друг, вскрикнув, немедля ответил… Зима похоронила грязную, промозглую осень, зима, будто Господь, воскрешала убитые серостью души людей.

На плохо расчищенной полосе машины с достоинством несли послания неба. Свет фар, проникая в сердце зимних сумерек, намокал, будто от избытка чувств, сгущался и вдруг скатывался темной слезой по лобовому стеклу. Мир стал тесней, дорога уже, желающих проехать в будущее и вернуться оттуда было немерено. А может, машины мерзли, оттого все чаще сбивались на светофорах в урчащие стаи, машинально жались друг к дружке, беззлобно цепляясь бамперами и крыльями. Вечер звал по домам, обещая ужин и заботу.

На одном таком светофоре возникла двадцатиминутная пробка. «Kanos» Кондрата ждала своей участи уже минут десять, когда слева от нее встало такси. Скученность вокруг авто была неимоверная; как такси проехало, было совершенно неясно. То ли из-под земли возникло, то ли тенью проскользнуло между машинами.

– Деваха какая клеевая! – кивнул влево Кондрат и в тот же миг больно ткнул локтем Эроса. – Черт! Да вон же тот зайчик-злодейчик!!

– Какой еще злодейчик? А-а…

Эрос, глядя из-за плеча приятеля, вначале увидел красивое молодое женское лицо, затем в окне задней дверцы – озорную рожицу недавнего знакомого. Мальчишка самозабвенно малевал на стекле чем-то оранжевым или желтым. Похоже, опять мороженым. Апельсиновым. Эрос, вглядевшись, прочел: «Так».

– Ты смотри, хм, какой политически грамотный! – с нескрываемым восхищением хмыкнул Кондрат. И вдруг, резко повернувшись к Эросу, спросил. – Слушай, а навязчивая мысль или воспоминание может быть одной из тех вещих вещей?

– Что, что? Вещих вещей?

– Ну, ты ж говорил, что по трем случайным предметам можно предсказать судьбу их владельца.

– A-а, вот что ты называешь «вещими вещами». Метко… Ну и что?

– А то. Ведь мысль – это нематериализованная, виртуальная вещь или нереализованное действие. А раз так, почему бы ни попробовать погадать по случайно озвученным мыслям или воспоминаниям?

– Так это не ново! Еще дядюшка Фрейд…

– Фрейд имел в виду настоящий, сиюминутный психический мир человека. С родимыми пятнами прошлого. А мы говорим с тобой о будущем, о предвидении. Что будет со мной или тобой.

– Понимаю. Что-то вроде сонника наяву… И что? Какая мысль преследует тебя? Какое воспоминание всегда при тебе?

– При мне?.. Когда бы ты меня ни спросил, я всегда вспоминаю одно и то же. Один единственный день из своего отстойного детства… Хм, мать и отец относились ко мне, как равному.

Я помню себя с трех или четырех лет – уже тогда они обращались со мной, как с другом или ровесником. С неизменной долей требовательности и терпения. С подчеркнутым вниманием и уважением. Даже точкой зрения моей интересовались на всякие житейские вопросы. Ну разве что по имени-отчеству не называли… Идиоты. Боже, какие они были идиоты! Они уважали меня, а мне хотелось, чтоб меня считали маленьким… Вернее, это сейчас мне хочется, чтоб тогда меня считали маленьким. А в детстве я просто страдал, оттого что никто не баловал меня, не закрывал глаза на мои шалости и капризы. Да я и не умел капризничать, шкодить. Ведь я был свой. Равный. Ха-ха-ха, сначала я был трехлетний старичок, потом пяти, семи… Детство как служба у военного летчика – год за два. Да-а… Но вспоминаю я не это. А день настоящего детства. Моего, Эрос, детства! В тот день мы ехали на машине в Харьков. Не помню уж зачем. Мне было уже шесть лет – здоровый такой хлопец. Короче, отец словил ворону, и наш «москвич» столкнулся с грузовиком. О, если б ты знал, что после этого было! Нет, крови не было: отец с матерью вообще целехонькие, а у меня несерьезная царапина на плече и шишка на лбу. Зато сколько было любви и ласки! От совершенно незнакомого, чужого человека. У водителя грузовика после аварии крыша поехала. Дядя Жора буквально принес меня на руках в ближайший медпункт, потом привез в Харьков, поместил в какую-то блатную больницу. Завалил сладким и фруктами. Такие вещи приносил, названия которых мои старики даже не знали. Они ходили за ним с разинутыми ртами, никак не могли взять в толк, что он со мной делает. Кого он из меня сделал… А он сделал из меня ребенка! Маленького мальчика, способного капризничать и проказничать. Эрос, это было незабываемое время!.. Короткий, ничтожно короткий миг детства. Представь себе ситуацию: я нечаянно пролил на себя гранатовый сок. Так дядя Жора сказал мне: «Кеша (он называл меня Кешей), так нечестно. Плесни сочку и на меня».