Жерар Клейн - Боги войны. Запрещенная реальность. Зеленая машина.

Как раз на этом месте три года тому назад я столкнулся с великим изобретателем, беззаветно отдавшим свою жизнь в жертву науке. Мои мысли сейчас с ним; и в честь покорителя пространства я невольно восклицаю:

“Слава, слава тебе, безвестный герой! Спи спокойно в своей могиле!”

В ночь, когда я окончил свой отчет, я сделался свидетелем странного явления. Дело было так. Окончив свою работу, я был охвачен теми эмоциями, которые, как известно, испытал историк Гиббон по завершении своего труда “Закат и падение Римской империи”. Чтобы немного развлечься, я взял свой телескоп и принялся наблюдать планету Марс. С новой силой нахлынули на меня волнующие воспоминания, и я провел всю ночь у телескопа. Кто бы мог поверить, что эта спокойная и безобидная с виду планета населена такими ужасными и могущественными существами?

Правду говорят, что “наружность обманчива”. Неожиданно мне пришли в голову грозные слова Эрауэка: “Наши пионеры готовы к отлету”. Мне было известно, что насекомые не умели лгать.

Интересно знать, пошлют ли они свои передовые отряды на выручку Эрауэку, или будут поджидать его возвращения?

Внезапно мои размышления были прерваны самым странным образом. Над поверхностью планеты появились две световые точки и неподвижно повисли в черной пустоте. Я невольно вспомнил о сигналах, виденных в свое время Найтингелем, и с бьющимся сердцем ожидал появления следующих точек. Я не ошибся в своем предположении. Не прошло и полминуты, как над Марсом вспыхнули два новых световых пятна и поместились над предыдущими. В следующее мгновение на небе засиял роковой знак 2 X 2=4.

Теперь я уже не сомневался, что созерцаю священный символ муравьев, означавший, что последние вылетают из дворца науки. Подобный же знак сопровождал и наш с Эрауэком отлет.

Итак, летучий отряд марсиан, вероятно, уже находится на пути к земле. Товарищи муравьи спешат на выручку Эрауэка. С каждой секундой они приближаются к нам.

Итак, муравьи отлетели с Марса. Но куда? Может быть, они направились на Уран? Может быть, целью их путешествия является Нептун или Венера? Но возможно ведь… возможно, они направляются на Землю.

(На этом месте обрывается рукопись Джинкса. Записки остались незаконченными ввиду отъезда Джинкса в Южную Америку, где он и встретил свою гибель. — Примечание владельца рукописи).

Окончив чтение, Вильсон положил рукопись на стол и налил себе виски в стакан. Хлебнув целительной влаги, он вздохнул с облегчением, прочистил горло и только после этого обратился ко мне со следующими словами:

— Скажите по правде, дорогой друг, приходилось ли вам когда-нибудь слышать что-нибудь подобное этой фантастической истории?

Я бросил выкуренную сигарету в камин и налил по стакану виски.

— Нет, — ответил я, — никогда не слыхал я ничего похожего на рассказ Джинкса. Остается только предположить, что наш друг или лишился ума, или… — я оставил фразу недоговоренной.

— Вы правы, — сказал Вильсон. — По-моему, нам лучше поскорее позабыть о бреднях Джинкса. В самом деле, что может нам дать обсуждение этой рукописи? Мы можем, конечно, взвесить приводимые Джинксом “факты” со всех сторон, обсудить все pro и contra. Но и только. Ни к какому определенному заключению мы не сможем прийти. Я полагаю, что историю Джинкса следует или целиком принять или целиком отвергнуть. Я могу сказать обо всех этих “фактах” то, что сказал в свое время поп об иезуитах: “Они могут быть только тем, что они есть; в противном случае они не могли бы вовсе существовать”.

Я согласился с мнением Вильсона. Было очевидно, что всякого рода обсуждения истории Джинкса ни к чему не приведут. Конечно, к ней можно было подходить с различных точек зрения, и, быть может, под известным углом зрения она могла показаться и убедительной. В конце концов, все сводилось к следующей альтернативе: или Джинкс был своего рода гением, затмившим размахом фантазий и яркостью красок Жюля Верна и неизвестного автора “Тысячи и одной ночи”, или он в самом деле совершил величайшее в истории открытие. Как бы там ни было, загадка никогда не будет разрешена.

Я огляделся по сторонам. В окно вливалось робкое сияние рождающегося дня. Оказывается, мы просидели всю ночь над рукописью Джинкса.

Вильсон первый нарушил молчание.

— Мы провели с вами бессонную ночь, — сказал он. — Однако, надеюсь, вы согласитесь, что мы не даром потратили драгоценное время. Сегодня вечером мне предстоит читать лекцию в Королевском Географическом Обществе, и я с ужасом думаю, что еще не готовился к ней. Я должен буду вас сейчас покинуть. Пора приниматься за дневные труды. Надеюсь, крепкий кофе и холодное обтирание помогут мне восстановить умственную и физическую бодрость. Боюсь, однако, что вечером на торжественном заседании общества у меня будет довольно-таки плачевный вид. Что же поделаешь? Зато я провел, смею вас уверить, чрезвычайно интересную ночь!

Я спустился вместе с Вильсоном по лестнице и распахнул наружную дверь. Солнце еще не всходило, но небо было залито мягким сиянием зари. Свежий бодрящий ветерок пахнул мне в лицо. Легко и радостно дышалось на воле после долгих часов, проведенных в душной комнате.

Вильсон дружески пожал мою руку.

— До свидания, — сказал он. — Спасибо за компанию. Смотрите-ка, — прибавил он, взглянув на небо, — вот она — загадочная планета!

Я взглянул вверх, небо было еще погружено в полумрак, слабо мерцали звезды. На востоке все сильнее разгоралось алое пылание зари. Первые лучи солнца показались над горизонтом.

Прямо над моей головой в дымных глубинах неба пылала мрачная красная планета.

Вильсон вытянул руку по направлению к загадочному светилу.

— Айзоту? — спросил он, улыбаясь, — До свидания, Маршал, — прибавил он и бодро зашагал по улице, устланной серыми тенями.

Я следил глазами за удаляющейся фигурой Вильсона, пока она не скрылась за поворотом улицы. Затем мои взоры снова обратились на красную планету, и я принялся размышлять о только что выслушанном необычайном рассказе. Образ Джинкса — странного человека — с удивительной яркостью всплыл перед моими глазами. “Что побудило его написать эту невероятную повесть? — думалось мне. — Находился ли он во власти навязчивой идеи или излагал подлинные события своей жизни?” Непроницаемая тайна окутывала всю эту историю. Теперь, когда Джинкс умер, невозможно проверить правдивость его слов, и загадка навсегда останется неразгаданной. Во всяком случае, тон его рассказа кажется убедительным. Со страниц рукописи Джинкс встает как живой, со всеми своими характерными особенностями. Однако его рассказ чересчур необычен, чтобы ему можно было поверить.