Морис Дантек - Вавилонские младенцы

— К чему вы клоните, черт подери?

— Вот к чему, господин Тороп: Мари — это не этап, как я утверждал раньше. Мари — это окружающая среда.

— Окружающая среда?

— Да. Окружающая среда или, скажем, матрица эволюции, если пользоваться принятым у нас жаргоном. Матрица, вступившая в чрезвычайно тесное взаимодействие с двумя младенцами-близнецами, которых она носила в своем чреве. Знаете, я постоянно думаю об этом: то, что близнецы оказались клонами какой-то там новомодной жрицы, почти не имеет значения… Я хочу сказать, с точки зрения процесса биологической эволюции.

— А что же тогда имеет значение?

— То, что девочки оказались близнецами, а значит, вступили в тесную корреляцию друг с другом. Кроме того, на этапе внутриутробного развития они были вынуждены мутировать, приспосабливаясь к изменяющимся условиям, а Мари играла роль действующего биотопа, с которым они тоже самым тесным образом коррелировались. А ведь у человеческого мозга есть одна особенность: совокупность процессов обучения, социализация (но в данном случае следует говорить о биоистории или, лучше, о биографии), короче, процессы обучения принимают форму активной сети нейронов, специфичных метатоков с миллиардами непрерывно возобновляемых соединений. Близнецы и Мари Зорн вступили в ту фазу взаимоотношений, когда они познали друг друга, и, следовательно, их сознания переплелись. Но, как я уже сказал, Мари была не просто шизофреником, а не до конца оформившимся соединением фрагментарных личностей, которые ей удалось склеить благодаря своему колоссальному роману длиной в тысячу и одну страницу. Я давал вам его читать. Эта толпа индивидуальностей стала одним из параметров окружающей среды, с которым младенцам пришлось считаться. Кроме того, ее мозг находился в полной корреляции с Джо-Джейн, и этот навык активировался в формирующихся мозгах близнецов в виде определенного физического строения сети нейронов. Природа вынуждена была искать выход из ситуации, когда абсолютно невероятные, не поддающиеся прогнозу факторы слились воедино и это исключительное смешение привело к возникновению чего-то нового. Думаю, если бы Мари забеременела «нормальным» путем и естественным образом вынашивала многояйцевых или однояйцевых близнецов, процесс был бы идентичным или очень похожим на то, что произошло.

— И что все это означает?

— А вот что, господин любитель конкретики: все, что Мари Зорн научилась делать сама, за долгие годы жизни, а затем в ходе недавних эволюционных изменений, к которым близнецы безусловно имеют прямое отношение, — короче, все эти навыки отныне усвоены и запечатлены в генетическом коде младенцев Зорн. Эти девочки скоррелированы друг с другом, в их мозге есть дополнительные извилины. Они передадут эту биологическую особенность своим потомкам, поскольку эта последовательность генетического кода означает сдвиг в развитии биологического вида. Они породят новый подвид.

— Подвид?

— Да, специфическое ответвление, новый биологический тип. В конце концов, они вытеснят нас. Как мы в свое время вытеснили неандертальцев. Причем это произойдет с использованием того же самого оружия.

— Того же оружия?

Даркандье мрачно рассмеялся:

— Того же самого. Мы наверняка уничтожили множество неандертальских семей, чтобы завладеть из источниками питьевой воды или охотничьими угодьями. Но гораздо более вероятно, что мы истребили гораздо больше представителей соперничавшего с нами вида при помощи наших вирусов и болезнетворных бактерий. Уцелевшие одиночки угасли сами собой или ассимилировались. Homo sapiens neuromatrix, близнецы Зорн, — начало конца человечества. Чрезвычайно летучий нейровирус, которым воспользовалась Мари и который вы невольно испытали на себе, ерунда по сравнению с нейровирусными процессорами, которыми обладают близнецы… Думаю, им достаточно просто существовать, быть здесь, чтобы заразить нас. Боюсь, они — самая страшная угроза, когда-либо нависавшая над человечеством.

— Но мы-то живем как ни в чем не бывало.

— Да… знаю. Единственное правдоподобное объяснение, на мой взгляд, состоит в том, что контакт с Мари Зорн стал для нас чем-то вроде вакцины. Джо-Джейн не исключает такой возможности, но считает весьма вероятным, что у некоторых людей есть иммунитет к нейровирусу. У тех, утверждает она, кто способен на контакт с Космическим Змеем, кто может постичь, что он состоит из множества личностей, и понять истинную природу человеческого мозга. Эти люди имеют шанс проскользнуть в ячейки невода — сети, которую близнецы и их потомки соткут вокруг них и вокруг всего сущего во Вселенной…

— Вы утверждаете, что само существование близнецов угрожает жизни девяти десятых населения земного шара, но тем не менее мы должны помочь появлению на свет их потомства?

— Не жизни. Всего лишь форме. И у нас нет выбора. Мы должны обеспечить близнецам соответствующую образовательную среду, которая позволит им, как я полагаю, в значительной части контролировать радиус действия и мощь своих сил, чтобы минимизировать пагубное воздействие на людей. Но не просите меня уничтожить самое поразительное изобретение природы со времен первого австралопитека, изобретение, для которого мы стали всего лишь инструментами! Если истинная цель эксперимента кажется немыслимой большей части обитателей муравейника, это совсем не значит, что опыт не принесет откровений и уроков тем, кто сумеет извлечь из него пользу. Вспомните, что говорил Ницше о научном подходе: «Мы проводим эксперимент в поисках истины, которая, возможно, погубит человечество? Так приступим же скорее».

Тороп молча посмотрел на Даркандье. Дело не в том, что он был согласен или не согласен с доктором по любому из пунктов или в целом, и даже не в том, ощущал ли он какую-либо симпатию или антипатию к его теориям, полным мечтаний и веры в великое будущее.

Нет. Самое странное заключалось в том, что, несмотря на разницу между мотивацией и целями, Тороп и Даркандье сходились в главном: они сделают все, чтобы обеспечить выживание близнецов Зорн, пусть даже это погубит половину или три четверти населения планеты.

Дунул ветер, налетевший с востока. Поднял пыльный вихрь, который обрушился на беленые стены большого заброшенного здания с заколоченными окнами, затем, скрипя песчинками, облизал огромные металлические двери и, наконец, просыпался на двух мужчин, стоявших возле «рэнжровера».

Тень от угловатой, сутулой фигуры доктора Уолша падала прямо к ногам Горского. Ученый тупо глядел на длинное здание в форме буквы «L», казавшееся алым в лучах садящегося солнца.