Клэр Корбетт - Дайте нам крылья!

Я дал Томасу банан — в этом возрасте мальчишки постоянно голодные, — и настроился на долгую дорогу до Сахарного острова. Я бывал там только один раз, в детстве, и остров остался в памяти как идеально прекрасный пейзаж — бирюзовая вода и белый, мелкий песок — и правда как сахар; такой мелкий, говорили мне, потрясенному ребенку, что им полируют огромные вогнутые зеркала для орбитальных телескопов.

Томас все ерзал и прыгал на сиденье, насколько позволял ремень, и пел с набитым ртом:

— Лети, мой Томми, на сосну, лети, мой Томми, на луну, лети до солнца и до звезд, лети в жару, лети в мороз!

Когда мы приехали, на Сахарном острове было безлюдно. Билет сюда стоил так дорого, что почти никому не по карману. Как всегда, на то, чтобы отстегнуть ремень и вытащить Томаса из вагона, ушла целая вечность. Теперь, когда у него появились крылья, возиться приходилось еще в два раза дольше — осторожно высвободить крылья, не помять и не поломать перья, пригладить их… Наконец мы спустились по дорожке со станции, извилистой, усыпанной белым песком, и двинулись в зеленый лес из высоких-высоких деревьев. Минут через десять впереди показались синяя вода и синее небо. Но до пляжа было еще далеко — мы очутились на краю обрыва метрах в двадцати над водой. Я присел и убрал у Томаса челку с глаз.

— Привет, — послышался низкий тихий голос. Пери. А потом тоненький писк:

— Том! Том!

— Хьюго, как ты вырос! — воскликнул я, обернувшись, и раскинул руки. Хьюго бросился ко мне, Пери не отставала от него. — Можно, я тебя поцелую? — Хьюго важно кивнул, и я поцеловал его в щеку. Хьюго с Томасом тут же сели и принялись играть в сложную игру с камушками — они сами ее изобрели. Я поцеловал в щеку и Пери тоже.

— Прекрасно выглядите, — сказал я.

— Спасибо, — улыбнулась Пери. — Как Динни?

— Хорошо. У нее все хорошо. Нет ли вестей от Беркута с компанией? Где они сейчас?

— Перелетают Индийский океан.

— Ничего себе. Сильно. А как Хьюго? Вид у него цветущий.

Пери помолчала.

— Нормально. Я должна отвезти его к Питеру к семи часам.

— Спасибо, что согласились полетать сегодня с Томасом. Вряд ли он понимает, как ему повезло, что его учит такая знаменитая летательница, как вы. Говорят, никто лучше вас не дает так остро почувствовать радость полета.

— Для меня это только в удовольствие, — ответила Пери. — Дело не в том, что я такой уж мастер. Просто настоящих летателей еще маловато.

Я улыбнулся.

— Я не спросила вас, почему вы все-таки решили дать Томасу крылья, — произнесла Пери.

— Мне удалось себя уговорить, — признался я. — Я все думал, что это откроет перед ним блестящее будущее, обеспечит успех в жизни, убережет от мест вроде Венеции. Но на самом деле, по-моему, все решило совсем не это. Думаю, все свелось к одному простому соображению: попробуй-ка скажи маленькому ребенку, что он не будет летать. Потому что ты ему не позволишь.

— Да, — кивнула Пери, болезненно скривившись. — Мне этот разговор еще предстоит.

— Ох, Пери, простите меня! Неужели ничего нельзя сделать?

— Не знаю. Питер пока не соглашается проконсультироваться у специалистов. Может, и вообще не согласится. Честно говоря, я не думаю, что Хьюго захочется летать. Это я виновата. Зато он может стать… забыла слово… исследователем пещер или кем-то в этом роде. — Она нагнулась к Томасу. — Томас, ты не покажешь мне свои крылышки? Я таких красивых никогда и не видела!

Томас встал, раскрыл крылья и горделиво повернулся — внутренняя сторона крыльев полыхнула на солнце зеленым огнем. Хьюго и ухом не повел — так и возился с камешками.

Пери шагнула вперед и обняла Хьюго.

— Поиграй немного с Заком, а мы с Томасом скоро вернемся, договорились?

Хьюго на нее даже не посмотрел. Пери поцеловала его в щеку, еще раз обняла и встала.

— Все будет хорошо, — шепнула она мне, взяла Тома за руку, и они шагнули на край обрыва. Я так и не привык к тому, какой Томас бесстрашный. «Наш Томми маленький храбрец», как поется в его любимой песенке. Вот и в этом он все больше отдаляется от меня. Мне по-прежнему приходилось преодолевать тошноту каждый раз, когда он на моих глазах бросался в воздух.

Они взмыли в небо, Пери летела вровень с Томасом, а потом закружила под ним. Крылья у него сверкали золотом. Он сиял под облаками, словно дневная звезда.

А Хьюго смотрел на них, не оборачиваясь, пока они не превратились в две точки — одну темную, другую сияющую.

— Пошли, Хьюго, — сказал я. — Поиграем на берегу. А хочешь, искупаемся?

Он дал мне руку, и мы спустились по тропе, обсаженной пышными пальмами, на уютный закрытый пляжик.

Мы плавали под водой, видели рыб и медуз. Мимо проплыла крупная синяя рыба-губан. Мы вторглись в ее владения. Потом мы строили роскошные замки из песка, собирали ракушки, исследовали обитателей луж на отмелях.

А после этого сели в тенечке и перекусили.

В мелководье врезался метеор. Это приземлился Томас — крылья у него на полуденном солнце блестели так, что смотреть больно. Рядом, веером взметнув брызги, опустилась Пери. Они поплыли к нам — лениво и грациозно, словно пара лебедей. Хьюго вскочил и побежал в воду. Они с Томасом вышли на берег вместе, и Хьюго похвастался своим песчаным замком. Они сели и принялись играть, позабыв о нас с Пери.

А Пери двинулась ко мне — величественная и прекрасная, будто статуя. Богиня победы. Теперь она выглядела старше, более женственной. Я утратил дар речи и даже не поздоровался. Я и забыл, какая она красавица, и подобные моменты всегда заставали меня врасплох.

Пери сложила крылья и села — так, чтобы было хорошо видно Хьюго и Томаса, полностью погруженных в свое строительство. Я протянул ей ломтик арбуза.

— Вот бы они подружились на всю жизнь, — сказал я, глядя, как они отнимают друг у дружки игрушечные грабельки.

— Да-да! — закивала Пери; я не ожидал, что она так горячо согласится. — Я очень надеюсь.

— Только поглядите! — ахнул я, но Пери уже и сама увидела. — Это вы научили Томаса?

— Нет, стыдно сказать, но мне даже в голову не приходило…

Томас раскрыл одно крыло и выгнул его над головой Хьюго, прикрывая его от солнца.

Мы с Пери устроились поудобнее на песке и стали глядеть на них.

Можно было бы тут и закончить — почему бы и нет? Я до конца дней запомню этот день на пляже — неподвижные, словно на картине, фигуры, напоенные цветом, прозрачная синева и зелень, золотые крылья Томаса, сверкающие на фоне неба. Любая история превратится в трагедию, если закончится смертью героя — а ведь они все так и кончаются, — и обернется комедией, если в финале родится дитя. А дети по-прежнему будут рождаться, пока мы существуем как биологический вид. Насколько нам известно, дети по-прежнему будут рождаться — другое дело, какими они станут, — а мне не хочется, чтобы эта история показалась трагедией, вот почему я и заканчиваю ее на Томасе и Хьюго.