Alma - Эпизод 2. Антиканон

Завтра.

Это будет завтра.

Улыбаться, выглядеть свежей и привлекательной, и снова улыбаться.

— Спасибо, — вдруг сказал Скайуокер.

— Что? — она не поняла.

— Спасибо.

Он аккуратно поставил чашечку на поднос и поднялся.

— Вы уже уходите?

Ну вот, сказала она себе. Дурацкий вопрос номер один ты уже задала. Молодец.

— Вы устали, — сказал он.

— Вы тоже.

Он легко поклонился и этим поставил домашнее кофепитие на уровень того официоза, где полагается беседовать только о погоде, театре и музыке. Вышел в прихожую.

Надо будет закрыть за ним дверь, подумала Падме. Нет, пусть он сначала уйдет, а потом я встану и закрою дверь. Да, я так и сделаю. Или просто сказать дроиду. Интересно, у кухонного дроида хватит на это мозгов?

— Анакин!

Скайуокер резко обернулся, и теперь она действительно заметила усталость. Такую, которой не было даже в госпитале.

Падме пожалела, что вообще окликнула его.

— Я хочу вам что-то сказать.

Он не ответил. И не улыбнулся.

Внутри вспыхнуло: ты скажешь это, и он больше не придет. Она еще крепче сжала чашечку в руках. Фарфор почти остыл.

… А я не смогу жить — с этим. Просто не могу пересилить себя и светски спросить у него о матери, зная, что там было на самом деле. В госпитале могла бы, а сейчас уже нет.

— Я тогда на Трииб… я хотела что-нибудь о вас узнать. Что-нибудь о вашей операции. И я слышала ваш разговор. С джедаем. В палате. Дверь была приоткрыта. Я осталась в коридоре. Из любопытства. Я просто хотела знать. О вас. Больше ничего. Я не смогла уйти. Я там стояла и все слышала… вы говорили про Татуин. Я все… поняла. Простите меня.

Скайуокер снова смотрел в сторону. Там стоял ее письменный стол, и теперь его как будто заинтересовали датапады.

Завтра он придет на интервью, подумала Падме. Потому что обещал. А мы выпустим материал, и в редакции забудут про этот проект. И все.

… А потом он больше никогда не придет.

Сухие глаза обдало жаром.

Я давно разучилась плакать. Хорошее слово: разучила-сама-себя. Зато я знаю много ненужных слов. Мне жаль. Мне жаль, что так получилось. Мне жаль, что твоей мамы больше нет. Фальшиво. Разве можно так говорить о человеке: мне жаль. Я никогда этого не скажу. Лучше молчать. Я и так знаю все, что будет потом.

… Он сейчас уйдет.

Зато у меня есть кофейник и две черные чашечки. Почему две. Для гостей. И я больше никого никогда не приглашу сюда. Почему? Не знаю. Не хочу.

… Он больше никогда не придет.

Потому что все так хорошо начиналось. Слишком хорошо. Какой мог бы быть роман. Военный и журналистка. Парень в красивом мундире с блестящими погонами и экзальтированная девушка. Еще и бывшая королева. Пикантная история, правда? Ррррррромантика, чтоб ее. Ха-ха-ха. Именно так, мертвым утробным хохотом. Красивая… пара. Парочка. Какое гадкое слово. Ненавижу. Ненавижу себя. Вообще всех.

… Он больше никогда…

Хотелось съежиться, закрыть глаза и дождаться, когда в коридоре стихнут шаги, а входная дверь вздохнет и галантно распахнется перед одиночеством.

Шаги чиркнули по полу.

Растворились в тишине. И снова чиркнули, но уже на кухне.

Потом знакомо скрипнул край дивана — Скайуокер вернулся с двумя стаканами. Разлил коньяк. Осторожно взял чашечку у нее из рук, потом вложил в них стакан.

Без пафосных тостов и приторного звяканья стекла.

Без официоза.

Ни во что не играя. Или… почти не играя.

— Хорошо, — негромко сказал Анакин.

Ничего не хорошо. И слово это ни к чему не относилось и ничего не значило. Просто он должен был что-то произнести, решила Падме, вот и выдал это самое «хорошо». Тоном, которым звучит музыка на похоронах.

Так и было. Скайуокер хоронил свои воспоминания.

Наконец, он допил коньяк и вдруг неожиданно скривил губы.

— Чуть не забыл. Вам привет от старшего лейтенанта Гранци.

— И как он? — тихо и несмело.

— Сделал вывод, что в жизни нельзя никому верить. Особенно симпатичным медсестрам.

Стало тепло. То ли от спиртного, то ли оттого, что сидящий рядом человек все еще продолжал улыбаться.

— А ему ничего не грозит? Разжалование или…

— Нет. Но я передам Гранци, что вы очень о нем беспокоились, гораздо больше, чем о его бывшем командире, который вполне мог впутаться в очень неприятное разбирательство со службами безопасности.

Падме прищурилась. В голову ударил коньяк. Как-то быстро ударил, обычно она могла выхлестать пару рюмок без последствий. Или это был не коньяк. Что-то другое заставило ее вот так прищуриться и ляпнуть какую-нибудь глупость.

— Вы знали, на что шли.

— Я всегда знаю.

— Хотите очень честное мнение? — она облокотилась о спинку дивана и подперла рукой подбородок.

— Давайте.

— Вашу потрясающую самоуверенность легко принять за блеф. И за пустое самолюбование тоже.

— Ну, это проблемы тех…

— … кто так видит. Понятно. Вам нравится имидж человека, который не ошибается?

— Да нет у меня никакого имиджа, — хмыкнул Анакин.

— Вы еще скажите, что не знаете такого слова на общегалактическом. Вы считаете, что не имеете права на ошибку. Но так невозможно жить.

— Наоборот, — возразил Скайуокер. — Это лучше, чем давать себе право на черновик. А потом на бесконечное его переписывание.

— И что вы будете делать, если ошибетесь? Зачеркнете жизнь и начнете все заново?

— Нет. Это жизнь меня зачеркнет.

Он улыбнулся. Гордо, с безумным разрушительным огнем в глазах. Это был вызов — но не ей. А вот передернуло ее. Стало холодно, захотелось отвернуться и съежиться. Еще лучше — забыть, что так вообще можно улыбаться.

— Как у вас все просто, — прошептала Падме.

Пламя в глазах рассыпалось уже привычными ироничными искорками.

— А зачем усложнять?

— Гранци мне рассказывал про Эхиа.

— Мне интересно, про что он не рассказывал.

— Он сказал, что это был риск. И что вы могли проиграть.

— Ну да, — Скайуокер пожал плечами. Тон показался Падме отстраненным. — Риск был.

— Вы потом над этим не задумывались?

— Задумывался, — опять отстраненный тон. — Но не так, как вы имеете в виду.

— Я хотела писать о вас. Так, чтобы оно было похоже на правду.

— Тогда не пишите о том, что капитан Скайуокер торчал на мостике, размышляя о судьбах галактики и выпавшей на его тернистый путь великой миссии по спасению свободы в регионе.

Падме расхохоталась.

— О, какая фраза! Кстати, почему нет? Из вас вполне можно сваять статую юного героя. Так, что всем понравится.

— Понравится герой или его статуя?