Alma - Эпизод 2. Антиканон

Меню здесь по-прежнему не существовало. После недолгих переговоров на столе появилось кофе и одна на двоих тарелка с тоненьким соленым пирогом, порезанным на восемь неравных частей.

— Это можно есть? — спросила Падме.

— Ни в коем случае, — убедительно сообщил Анакин, — лучше оставь все мне.

Она хмыкнула. Нарочно выбрала кусок побольше, свернула трубочкой и с аппетитом принялась за него.

Вот еще одна Падме, подумал Скайуокер. Которую я не знаю. Или знаю плохо.

Или все та же самая?

Такая, которая могла обхватить себя руками от холода и споткнуться на фразе «такое не то…» про верховного канцлера, сваять из трепа серьезный материал для издания и вкусно облизать соус с пальцев, пригласить в гости, а на следующий день сказать гостю, что это он сам напросился, и одновременно найти повод пригласить снова.

Не королева, нет. Не манерная четырнадцатилетняя кукла в наряде, скрывающем угловатость вместе с живым человеком.

Просто женщина.

Такая, которая иногда — если ей захочется — может побыть королевой. И остаться собой.

— Мне нравится, — провозгласила Падме. — Ты здесь прямо из госпиталя?

— Нет. Я не хотел там долго задерживаться.

— У вас ведь был и второй раненый?

— Был.

— А кто он?

— Штрафник. То есть, теперь он снова офицер, — поправился Скайуокер.

— Офицер флота?

— Нет, пилот эскадрильи на «Виктории». Вообще он должен был бы стать комэском. Я надеялся, что штаб даст нам третью эскадрилью, только пока с этим глухо. Так что этот парень остался простым пилотом.

— И что, он не обрадовался?

— Наоборот, — Анакин пожал плечами.

— Поняла: ты бы на его месте не обрадовался.

— Не знаю. Ему просто нравится летать. Мне тоже, — к фразе прицепился выразительный хмык.

— Только иначе.

— Да.

— Что тебе еще нравится?

— В каком смысле?

— В прямом. Ты сказал, что любишь летать. А еще?

— Не знаю.

— Раньше тебе нравилась техника.

— И сейчас нравится. Только вполне хватает приборных панелей на мостике.

— Я имела в виду до войны, — уточнила Падме.

— До войны? — Анакин покачал головой. — Я почти не помню, что было до войны.

Он не соврал. Смотрел на те времена словно сквозь пелену. Только пелена была разноцветной. Синяя — цвета кадетской формы, грязно-зеленая — цвета службы во внешних регионах, белая — цвета колонн Храма. А была еще желтая пелена, эдакое толстое покрывало, которое ни в коем случае нельзя было приподнимать, потому что за ним пряталось слишком много всего — лавка старьевщика, и коробки с металлоломом для сортировки, и другие коробки с совсем безнадежным хламом, и склад двигателей, а еще ворованные детали и разбитый на гонках кар, и…

… он всегда знал, когда мама вернется домой…

… ряд глиняных жилищ, туповатый дроид, и кантина в Мос-Эспа, контрабандисты, джавы, Киттстер, вкус воды на высохших губах, два солнца над головой и мелкое раскаленное крошево под босыми ногами…

… голос, знакомый голос, мама зовет ужинать…

… маленькая почти взрослая девочка, и маленький совсем уже взрослый мальчик, неуклюжее ушастое существо и рядом с ним — странный длинноволосый незнакомец, а потом первые и последние выигранные гонки, победа и…

… ни о чем не жалей!

… тревожная ночная пустыня и череда скал, синее пламя в руке и куски тел под ногами…

… и погребальный костер.

Каплей крови под слоем песка.

— Я так и думала, — сказала маленькому совсем уже взрослому мальчику маленькая почти взрослая девочка.

Ресницы сомкнулись и разомкнулись — щелк! — и все вернулось в настоящее.

Только пауза еще висела в воздухе. Долгая и неловкая, без боя сдавшаяся перед натиском трещавшего в углу кантины холовизора.

Друг напротив друга сидели два очень разных человека. Они оба хотели забыть о том, чего у них никогда не было: детства.

— Этот парень, бывший штрафник… Он тоже будет на Вероа?

— Будет, — Скайуокер кивнул.

Теперь он опять не слышал шума кантины.

— А джедай? Кеноби вернется на «Викторию»?

— Понятия не имею.

— Если у Ордена будут подозрения…

— На этот раз нас ничто не остановит.

— Какой пафос! «Нас» — это вас с Палпатином?

— «Нас» — это флот Республики.

Это прозвучало резко. Даже чересчур резко, подумал он. Увидел лицо сидящей перед ним женщины — солнечную, искреннюю, гордую улыбку — и понял, что именно это она и хотела услышать.

Улыбка стала лукавой.

— И ты у нас теперь решаешь за весь флот?

— Ну, кто-то же должен решать, — уголок губ скривился.

— Кого ты посвятишь в этот план?

— Свой экипаж.

— Как это?

— Вернее, все экипажи моего соединения. Я расскажу команде о том, что мы должны ликвидировать эту базу. Любой ценой.

Она с минуту не отвечала. Допила кофе.

— Даже если… И что будет дальше?

— Война.

— А после войны?

— Мир. И новая война.

— Зачем?

— Потому что так было всегда.

— И в этом есть смысл?

— Больше, чем кажется на первый взгляд.

— Ты мне не все рассказал.

— Не все, — согласился Скайуокер. — Принести тебе что-нибудь?

— Это ты так вежливо решил сменить тему?

— Нет. Я просто хочу выпить. Тебя чем-нибудь угостить?

— Ну, можно вина. Только сладкого.

— Сейчас.

Анакин поднялся и направился к пустой стойке.

— Хозяин, — позвал Скайуокер.

Гибрид с нарочитым интересом уткнулся в орущий холовизор и делал вид, что ничего не слышит и не замечает.

— Хозяин, — громче сказал Анакин. — А ты мне скидку для постоянных клиентов дашь? Или я сам возьму? Считаю до трех, на счет три…

— Ну, чего тебе?

— Мне виски, девушке вина. Только сладкого.

Пока гибрид возился со стаканами, Скайуокер повернул голову в сторону. Падме так и сидела за столом, подперев голову руками, маленькая и хрупкая. Показалось, что она легко улыбнулась.

В этот момент рядом звякнуло стекло.

— Так, это что у тебя за дрянь?

— Хорошее вино, — уверил гибрид.

— Хорошее? — Анакин ловко выхватил у него открытую бутылку и понюхал. — А почему кислятиной пахнет?

— Слушай, ты чего нарываешься?

— Кто нарывается? Это ты сам нарываешься. Я же сказал, сладкого!

Содержимое следующей бутылки Скайуокер попробовал на вкус.

— Пойдет, — сказал он, расплатился и вернулся за столик.

Падме снова улыбнулась.

Не потому, что так принято, не потому, что разговор споткнулся, и у нее больше не было готовых фраз, а просто так.

— За что будем пить? — спросил Анакин.