Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

Зона может родить город, вместе со всеми домами и предметами. Но память человеческую и чувства она воспроизвести не в состоянии. Некоторые усредненные, типичные моменты, которые и впечатала во все. Да и саму жизнь человеческую Зона выразить не может.

Итак, кругом — одна сплошная аномалия, вот почему — куда бы ни шел — всегда придешь обратно; это совершенно ясно и не требует дополнительных доказательств. Остается решить одно: как здесь жить? Все ненастоящее, все — и эти деревья, и дома, и «мой» сарай, и, должно быть, снег под ногами — придумала и сотворила Зона. В конце концов, не столь важно, где пребывать и по какому снегу ходить — по виртуальному ли, по настоящему — если хруст и цвет одинаковы.

Тело моментально наполнилось усталостью; каждая клеточка, казалось, имела свою массу, причем, довольно ощутимую. Энергия буквально на глазах уходила наружу — в окружающую прохладу утра. А еще — голод.

Я вернулся к трупам. Из-за оттепели они начали разлагаться и заметно размякли, сладковатый тухлый запах постепенно наполнял сарай. Перебороть отвращение от гнилого мяса я не смог, как ни пытался себя убедить в том, что это — всего только мясо, что оно не успело как следует испортиться, что огонь уничтожит все гнилостные бактерии… Рвотный рефлекс был сильнее.

Пришлось оттащить трупы подальше, за один из домов. Ветер дул как раз в ту сторону, так что запах не беспокоил. К тому же, там был глубокий снег.

Но я чувствовал, как слабею с каждым часом, будто организм решил напомнить все ранения и прочие издевательства, сотворенные с ним за последние дни. Сначала невнятно, но затем все сильнее и сильнее — стали болеть обмороженные руки. Потом резь пронзила плечо, стала кровоточить почти затянувшаяся было рана. В довершение всего, нестерпимо затрещала голова, до звона в висках, до темных кругов перед глазами. И вскоре я ничего не чувствовал, кроме одной огромной боли, которая охватила всего меня — до самой последней клеточки.

Счастливы те, кто могут кататься от боли, рвать на себе кожу и яростно скрежетать зубами. Я не мог и того. Каждое движение причиняло невыносимые страдания, на грани потери сознания. Но всякий раз я приходил в себя от новой вспышки ослепительной боли, было невыносимо даже прикосновение тела к одежде, больно даже просто лежать на земле. И я вновь на мгновение терял сознание от болевого шока, но лишь затем, чтобы придти в себя от еще более мощного болевого удара.

А потом кровавыми лоскутами начала отслаиваться кожа. Сначала с оголенных участков, вскоре под одеждой набралось довольно приличное количество кожи. Кончики пальцев почернели и уже не ощущались. Затем, когда я попробовал перевернуться, увидел, как отвалилось несколько пальцев. Черными обрубками валялись они на забрызганном моей кровью снегу, и я смотрел на них вполне равнодушно. В конце концов, меньше тела болеть будет. Затем отвалились и уши.

Ближе к ночи все слилось в череду бесконечных вспышек отчаянной боли вперемежку с провалами в никуда.

Не помню, как оказался я у заброшенных снегом трупов. Как вообще догадался доползти-добраться до них? И, несмотря на отвращение, превозмогая адскую боль, уцелевшими кровоточащими обрубками принялся раскапывать тела.

Зловонная мякоть заполняет рот, что-то лопается и хрустит на зубах.

Сначала меня выворачивает наизнанку, вонючая трупная жижа течет изо рта, из носа… но зубы, будто сами собой, продолжают рвать оплывшее мясо; кусок за куском — и чувства возвращаются, уже не так больно, теперь это всего лишь боль, которую можно вытерпеть, изо всех сил стиснув челюсти; можно даже кричать и кататься по снегу. Боль уже не сводит с ума, не парализует мозг. Еще несколько кусков — и мир угасает. Черное небо без звезд, только где-то далеко видны зыбкие всполохи Электр.

Тело снова ощущается. Вокруг по-прежнему темно. Боли практически нет, ее слабые отголоски гнездятся где-то глубоко-глубоко в нервных окончаниях. Вспомнилось, как отваливались пальцы. Нет, они не отросли заново; если поднести ладони близко к лицу, то можно увидеть, как шевелятся культи. Но они не болят совершенно. Под одеждой неуютно чувствовать куски кожи, скатанные в комки. Но раны не кровоточат, если пощупать их уцелевшими пальцами, то можно ощутить твердую, бугристую коросту. Теперь она заменила слезшую кожу во многих местах. Зато почти не больно и совсем не холодно. От трупов по-прежнему исходил смрад, но теперь он не казался столь уж отвратительным, если принюхаться, то, пожалуй, даже начинает нравиться…

Вне всякого сомнения, это мясо меня вылечило. Но как долго продержится эффект? В прошлый раз — меньше суток. Значит, до следующего обострения у меня есть время примерно до полудня. Или около того. Надо запастись мясом заранее, чтобы не рвать его зубами с трупа, а не спеша отправлять в рот ровными кусочками. Во всяком случае, так будет гораздо удобнее.

Подмороженное за ночь, мясо теперь не было похоже на студень, оно отслаивалось и аппетитно похрустывало ледяной корочкой. Не выдержал и съел сразу несколько кусочков печенки (кажется, это была она). Горьковата, но чего еще ожидать от пропойной сталкерни. А посасывать ее приятно: сначала под языком тает льдинка, потом рот наполняется влагой с легким привкусом крови. Немного отдает гнильцой, но это ничего, это даже пикантно. Затем солоноватая сукровица начинает проступать и смешивается со слюной, горьковатым мясом и сладковатым трупным соком. Убежден, редко кому удавалось насладиться столь необычным вкусовым сочетанием.

Огрубелыми культями, оставшимися от пальцев, на удивление легко было орудовать, и примерно через час первый труп был разделан и аккуратно переложен снежными прослойками в глубине сарая. Работать было легко и даже весело, тем более, что время от времени силы подкреплялись сочными кусочками пахучего мяса.

Сложнее всего, кажется, пришлось с конечностями. Отделять мясо от костей, отдирать сухожилия… достаточно проблемно все это, тем более, на морозе, поэтому целиком ободрать конечности не удалось. Зато желтоватый жир поддался неожиданно легко. С кожицей, даже небольшой мясной прослойкой…

Только ближе к утру было покончено и со вторым трупом. Оба товарища теперь покоились бок о бок в виде сочных кусков, зарытых в снег. С костями возиться было лень; к тому же, совершенно затупился нож. Кое-как удалось оттащить их к окраине села, чтобы не привлекать хищников.

А когда рассвело, удалось как следует рассмотреть то, что прежде было моим телом. Полностью раздеваться не стал, но и поверхностного осмотра голых участков хватило… Практически везде вместо кожи бугрилось нечто черное, потрескавшееся, на сгибах обнажавшее розовое мясо. Кое-где кровоточило, но было совсем не больно. На месте отвалившихся пальцев шевелились короткие обрубки, которыми, тем не менее, удавалось вполне ловко ухватить, переложить… А стрелять — увы — автомат попросту вываливался из ладоней; к тому же, короткая культя не доставала до спускового крючка.