Ирина Крупеникова - Застава

— Вы к Мише Боброву? — она подозрительно оглядела мужчин, один из которых стоял, отвернувшись в тень. — Он не говорил, что ждёт гостей.

— Он будет рад нас видеть.

— Я спрошу у него, подождите.

— Это излишне.

Из сумрака подъезда повеяло духом домашнего очага, и вспыхнули огоньки крошечных свечек, какими обычно украшают торт ко дню рождения. На морщинистом лице появилась дрожащая улыбка.

— Проходите, проходите. Миша будет рад. Я абсолютно уверена, он будет очень рад, — пробормотала старушка, пропуская мужчин в квартиру. — Миша, к тебе пришли!

Ворон успел нажать на дверную ручку до того, как внутри комнаты предпримут меры по блокированию кодового замка.

Электроника сработала, но за спиной обоих Полозовых. Мощный широколицый мужчина в инвалидном кресле уронил руку, сжимавшую пульт.

— Здравствуй, Михаил.

— К’-то вы та-к-ки-е?

Голос из кресла звучал медленно, неразборчиво и глухо. Очевидно было, что говоривший с огромным трудом заставляет язык вычерчивать слова на перекошенных губах.

— 217 146 40 76.

Сетевой адрес компьютера сработал как визитная карточка. Хакер-инвалид судорожно вцепился в поручни кресла. Несколько секунд он отчаянно взирал на незваных гостей, будто на чёрных ангелов мести. Затем лицо его приобрело оттенки безразличия.

— Хо-чешь рас-к’ви-тать-ся? — выговорил он.

— За твою программулину я, пожалуй, тебе как-нибудь врежу по морде. Но потом, когда встанешь на ноги.

Рот калеки скривился в усмешке, и на подбородок поползла слюна.

— Д-ду-рак. Ни-ког-да н’не вс’та-ну, — интонация умышленно или нет получилась у него ехидной.

— Почему же? — вступил Тур, снимая чёрные перчатки. — Тебе давно пора избавиться от детской болячки.

Ворон лениво стряхнул с носа очки, повертел в пальцах и убрал в карман пиджака.

В кресле зародилось обескураженное непонимание. Непроизвольно взгляд бросился за помощью в приоткрытую дверь, за которой виднелся старый клетчатый ковёр.

— Она не вернётся, — сообщил Тур. — Спустя полтора десятка лет Людмила, наконец, нашла пристанище в живом сердце.

— Н’нет…

Отчаяние сковало изуродованный болезнью лик.

— Пожелай ей покоя и добра, Михаил, — заговорил Ворон. — Как бы она ни относилась к окружающим после гибели мужа и сына, люди остаются людьми. Сочувствуют, понимают, помогают в беде и своим дыханием отогревают заледеневшие души.

Михаил Бобров исподлобья глянул на таинственных гостей.

— Ч’что вам нуж-но от м’е-ня?

— Чтобы ты выбрался из этого капкана, — Ворон показал на смежную комнату.

— Живым и здоровым, — добавил Тур.

— Эт-то не-воз-мож-но, — еле слышно отозвался калека.

— Кто тебе это сказал? — Ворон беспечно прошёлся перед могучим, но неподвижным хозяином компьютерных апартаментов. — Впрочем, можешь не отвечать. Одно знаю точно: не Валентин Саныч.

Упоминание имени дяди произвело на Михаила Боброва вулканическое впечатление. Он изо всех сил подался вперёд и вонзился взглядом в невозмутимое лицо Ворона, будто пытался выдернуть из его сознания правду о судьбе, постигшей дух родственника. Ворон рад был бы открыть ему всё, касающееся озонового призрака в каске. Но пронзительный взор оказался всего лишь экраном ужаса, овладевшего собеседником, и никак не экстрасенсорным зондом. Поэтому выводы сформировались прямо противоположными истине.

— Т’ты по-бе-дил, — Михаил откинулся на спинку своей обители, прикрыл глаза и закончил, как мог внятно: — У-бей-те ме-ня.

Тур и Ворон быстро переглянулись и синхронным коротким кивком подтвердили друг другу принятое решение.

— Ты серьёзно? Да? — уточнил Ворон и получил согласие. — Ладно. Тебе решать. Но сначала посмотри, куда ты собрался раньше времени.

На огненные глаза опустилась белая неподвижная пелена. Холодный ветер, вырвавшийся на волю из отворённой двери, разметал снежную пыль по пустой сумрачной комнате.

Загляни за порог.

Чёрные тучи плыли над каменной равниной. Стволы мёртвых деревьев жалобно стонали в неподвижных тисках остановившегося времени. Медленно вращалось колесо перевёрнутого инвалидного кресла. Пустая птичья клетка вмёрзла в ледяной песок. Гора рухляди проявилась из глубины туманного горизонта, приблизилась и рассыпалась на детали. Рваные книги, разбитый монитор, покорёженный кожух процессорного блока, клавиатура без клавиш, манипулятор «мышь» с оборванным проводом, обгорелые страницы фотоальбома. И под всем этим могильная плита без даты и имени. Забытые руины человеческой судьбы…

«Хочешь войти туда? Нет? Законное решение. Тогда оглянись. Мой брат поведёт тебя».

В тучах, висящих в неподвижном небе, сверкнула молния. Крупные капли воды оросили мёртвый грунт, и через пустыню перекинулась влажная дорожка, обрамлённая болотными огнями.

«Одно умирает, и на его памяти рождается новое. Не бойся болот. Это вековой символ бесконечного круга жизни».

Гроза набирала силу. Капли превратились в мощный водяной поток, хлеставший из оживших небес. В сухой древесный ствол ударила молния. Воздух расцвёл озоновым ароматом. Дерево вспыхнуло, языки пламени озарили темноту, и тень выступила на свет. Мужчина лет сорока в пластмассовой жёлтой каске и с железными «кошками», заткнутыми за пояс.

— Мишка, давай-ка, иди! Ты сильный парень, и воли тебе не занимать. Давай-давай. Ты всё могёшь, когда захочешь.

Михаил сделал шаг. Нескладные пальцы оторвались от поручней и опёрлись о человеческие руки. От встречавших ладоней истекал жар.

«Молодец, парень. Так держать».

Озоновый дух растаял за дождевой завесой. Пламя, обнимавшее древесный ствол, с шипением потухло, и на обожжённых ветках выступили янтарные капли смолы.

«Смелее. Всё в порядке».

Из-за спины подул тёплый ветер, и на его крыльях помчались вперёд живые искорки уютного домашнего очага.

Порог. Паркет. Клетчатый ковёр. Вспыхнула разноцветными огоньками пышная новогодняя ёлка.

— Мишка! Ну ты даёшь! — Серёжа вскочил, и забытые оловянные солдатики рассыпались по ворсистым клеткам. — Я всегда знал, что у тебя получится! Здорово, когда чувствуешь всё тело. Ты только назад не оглядывайся. Иди! Когда-нибудь я вернусь в твоём сыне, и мы с тобой сыграем в футбол у нас во дворе. А ты пока иди и не останавливайся!

Иди. И не останавливайся…

Не останавливайся…

Звонкая трель канарейки разбила мираж небытия.

— Лили, ты поёшь? В темноте?

Щёлкнул выключатель. Старая люстра с тремя рожками залила комнату электрическим светом.

Восторг, причину которого рассудок ещё не определил, светился на широком лице, хранившем отчётливые следы болезненного напряжения мышц.