Владимир Соколовский - Рыжая магия

Толик Рябуха отмечал Варькнно присутствие только мельком, не слишком отчетливо: стоит, и ладно, пускай стоит, дожидается своего часа… Он жил музыкой, под ритм которой балдел и бесился народ в зале, душа его разноцветно мигала, в такт вспышкам установленных по углам прожекторов… Иногда ему хотелось потанцевать самому, пусть хоть с той же пухлой, веснушчатой Варькой, однако Рябуха никогда не сменял бы своего теперешнего места на место среди танцующих. Он был богом, пока стоял за пультом. Здесь — одно дело, а там — совсем другое. Отсюда он управлял толпой. Она — в его подчинении. Нажми он на кнопку, поверни выключатель — будет по-иному, чем прежде. И дает это — подумать только — всего лишь власть над музыкой. Не надо ни метаться, ни орать, надрывать голос. Тут — дело не солдатское, этим не возьмешь. Толик вспомнил бывшее свое ротное начальство — капитана Акалелова, прапорщика Нечитайло — и усмехнулся. Нет, товарищи, есть место, где рядовой Рябуха посильнее вас.

Еще год назад, дослуживая последние недели, Толик и думать не думал о том, что судьба назначит ему быть диск-жокеем. Поигрывал на гитаре, слушал модные записи, несшиеся из окон офицерского общежития, — этим, пожалуй, ограничивалось его общение с музыкой. Его и записи интересовали неконкретно: кто там поет, в чьем сопровождении — это ему было все равно. Толик жил в некотором отдалении от других людей, спокойно и вдумчиво, и хотел так прожить жизнь, не избегая, впрочем, некоторого минимума удовольствий, — они тоже были пропланированы, как было пропланировано тщательно вообще все будущее. Рос и воспитывался Рябуха в детдоме, куда попал со старшим братом после того, как мать лишили родительских прав. Толик тогда учился во втором классе, брат — в четвертом. Мать они видели в последний раз на суде, да и то пьяную, ну, а дальше она как сгинула. Старший брат через год, соскучившись, сбежал из детдома в деревню к матери, но ее там уже не застал, и никто не мог толком сказать, куда она девалась: уехала в один прекрасный день на машине заночевавшего у нее шофера — и все. Брат, вернувшись из побега, неделю ходил сам не свой, а потом, видно, что-то решил для себя и резко изменился: не мешался в озорство, полюбил тихие, развивающие способности игры, налег на учебу, да так, что скоро стал отличником по всем предметам. Из ребят лишь Толика он удостаивал своим вниманием, да и то по-своему; однажды, оттрепав его за двойку, сказал: «Ты понимаешь или нет, зараза, что теперь мы — сами по себе? Никто наверх не потянет, коечку за просто так тоже давить не даст. Это уж, будь добр, сам побеспокойся. Хошь — воняй, хошь — в грязь полезай, хошь — дело делай. Да не зыркай, не тырься, братан, падло, а то пропадешь…» Брата как отличника оставили в детдоме до окончания десятого класса, и Толик жил под его жестким прикрытием, проникаясь постепенно нехитрой братниной философией. Потом их дороги разошлись: брат, кончив школу, поступил в институт, на специальность буровика-нефтяника, а Толик после восьмого класса ушел в ПТУ, учиться на электрика промышленных предприятий. Здесь у них получилось расхождение во взглядах: брат считал, например, что надо сразу определяться в институт, именно на буровое отделение, ибо там после окончания гарантирован хороший заработок и квартира, плюс к тому есть возможность быстро выбиться в люди; Толик же напирал на то, что спешить особенно некуда, есть еще время и свет повидать, людей посмотреть, себя показать. Это пригодится. Надо сказать, уже в то время он хорошо представлял линию своей собственной жизни. В ней, в этой линии, значились такие пункты: «Получить специальность», «Сходить в армию», «Погулять, одеться после армии», «Поступить в институт, на буровика», «Стать начальником управления», «Стать управляющим объединением», «Стать министром», — все четко расписано по времени. Брат в своем стремлении выбиться в люди выглядел бескорыстным идеалистом: случись что, и он за своим дипломом побежал бы голый, в рубище, голодный и холодный. Толик же чувствовал себя человеком похитрее, пообстоятельнее, ситуации и выбирал, и использовал так, чтобы они приносили не только пользу, но и какое-никакое житейское удобство. Так, поступление в ПТУ убивало сразу несколько зайцев: он избавлялся от осточертевшего детдома, получал специальность, среднее образование и некую финансовую самостоятельность в виде стипендии и процентов с получаемой во время практики зарплаты. Он даже сумел к окончанию ПТУ сравнительно прилично одеться и купить магнитофон. Не очень хороший, и все-таки… Однако долго попользоваться им не пришлось: ушел как-то из общежития, и товарищи по комнате спалили с таким трудом нажитую вещь! А еще они носили его одежду, ходили в ней в город, на танцы, на свидания. С тех пор он решил избегать сожителей, стараться по возможности жить одному. И неуклонно стремился проводить этот принцип в жизнь. Даже в армии, где, казалось бы, никуда не денешься, — даже тут Толик нашел выход: сумел понравиться комбату, изобразить из себя хозяйственного мужичка, и тот перевел его в другую роту, на вакантную должность старшины. Сразу стало легче, проще: своя каптерка, коечка в ней, что хочешь, то и делай. Да и продольная старшинская лычка чего-нибудь стоила. Правда, покрасоваться с ней Толику пришлось недолго: оказавшись самостоятельной личностью, Рябуха скоро обнаглел и начал ставить в каптерке бражку, которую затем распивал по ночам с друзьями-старичками. Однажды их застиг дежурный по части, и после отстрижения перед строем продольной лычки и последовавшей вслед за этим отсидки Толику пришлось вернуться в родную роту, на должность стрелка-автоматчика. Долго вспоминал он короткое, но прекрасное время! И на будущее заказал себе быть умнее.

Как он стал диск-жокеем? Истоки следует искать в той же армии, хотя нет, еще раньше, в тех временах, когда он заметил впервые, что тот, кто владеет музыкальным инструментом или имеет голос, — всегда на виду. Позже было взято на заметку и другое: не только! Не только талантливый и умный! Сам Толик, к примеру, голосом никаким не обладал, терпение и слух имел маленькие, каких хватило лишь на то, чтобы научиться бренчать немного на гитаре-шестиструнке. Однако стоило ему приобрести магнитофон, и отношение к нему сразу стало другим. Отсюда он сделал вывод: в центре внимания не только умеющий, но и имеющий! Однако только иметь — это еще не все. Вот эту-то истину Рябуха усвоил на службе. Там с ребятами, знающими толк в модной одежде, ансамблях. записях, дисках, молодые офицеры держались более просто, иногда просили консультации, иногда даже пытались достать через них кое-что. Значит, надо не только иметь, но и быть максимально осведомленным относительно того, что касается предмета твоего владения. Тогда будут уважать, будешь на виду. Отсюда и только отсюда — путь к иным благам. Это все уже знал Толик, демобилизовываясь, не знал лишь одного: каким образом этих благ достичь? Через владение чем? Через какое знание? Ответ пришел довольно быстро и сам собой. Единственной родной душой у Толика, как известно, оставался брат, он к моменту его демобилизации заканчивал институт и жил в студенческом общежитии. Ухаживал за невзрачной институтской же девицей, которую заметил только потому, что отец ее был немалым нефтяным начальником где-то в районе. «Женюсь — и сразу будет квартира!» — радостно говорил он брату. Толик помалкивал: считал, что тот мелконько плавает. Так вот, в общежитии брата он и столкнулся с такой удивительной вещью, как дискотека. Заведовал ею братов однокурсник, и жил он один в маленькой, заставленной аппаратурой комнатке на первом этаже, рядом с залом. К своей невероятной удаче, то есть к собственной комнате, он относился весьма равнодушно и только ночи напролет дулся там в карты, благо мешать, за отсутствием сожителей, было некому. Стоило Рябухе побывать в этой обители, как он немедленно примерил ее к себе и осознал собственные возможности. Безмерно расхвалив и записи, и аппаратуру, он расположил к себе институтского диск-жокея, и тот выболтал ему все нужные сведения о направлениях в рок-музыке, о модных певцах, ансамблях, а главное — свел его со сведущими людьми и указал места, где следует искать то, что нужно.