Иван Наживин - Искушение в пустыне

— А какого черта будем мы делать там? — понеслись сердитые реплики слева. — Волков гонять? Долой остров!.. Это какая-то новая ловушка буржуазии, товарищи. Долой!..

— Решительно восстаю против проекта!.. — яростно кричал маленький старичок с длинными пушистыми волосами. — Мы хотим работать здесь, в самой толще старого мира, а если этого нельзя, то самым звоном наших цепей мы будем возвещать человечеству зарю новой жизни…

— Ну, каких же цепей?… — усмехнулся профессор. — Ведь никто из вас их и не видывал… Конечно, господа, я и не думал, что мы сейчас придем к окончательному соглашению. Вы имеете еще достаточно времени, чтобы столковаться по этому вопросу между собой. Во всяком случае все желающие доедут.

— А мы? — яростно крикнул маленький старичок. — А мы?

— Относительно вас я ничего не могу пока сказать… — отвечал профессор Богданов. — Конференция обсудит положение.

— Острожники!.. — взвизгнул старичок, потрясая кулачками. — Палачи!.. Звери!..

— Не шумите так… — раздались недовольные голоса среди коммунистов. — Довольно! Надо говорить о деле…

— О, как я счастлива!.. — воскликнула Ева, двадцатилетняя красавица-еврейка, в чудных черных глазах которой светилась ее душа, поющая, нежная, для которой прекрасная мечта — жизнь, а жизнь — прекрасная мечта. — Профессор, вы точно светлый ангел, вестник радости… Как хорошо!..

— Да, это открывает новую эру в истории человечества… — решительно сказал Исаак Рейнхардт, очень известный коммунист, высокий, красивый и властный, с черной львиной гривой.

— А сколько приблизительно коммунистов пойдет в переселение, г. профессор? — крикнул кто-то со двора.

— Если процентное отношение между желающими и нежелающими ехать и по другим тюрьмам Европы будет такое, как и здесь, то я полагаю, что поедет более двухсот тысяч… — отвечал профессор.

— О… замечательно!.. — раздались радостно-взволнованные голоса. — Сколько работников будущего! Профессор, вы воскресили нас из мертвых. Сегодняшний день будет торжественно отмечен в истории человечества… Долой остров…

— Надеюсь, господа, что вы не будете иметь ничего против того, чтобы я сопровождал вас туда в качестве посредника между вами и конференцией да и остальным миром? — спросил профессор.

— Значит, у них не будет возможности сноситься с внешним миром помимо вас?… — бешено крикнул старичок.

— Товарищи, это западня!

— По моему настоянию, вы будете иметь не только правильные, хотя и редкие, почтовые сношения с миром, — отвечал профессор, — но вам будет предоставлена полная свобода оборудовать типографии, печатать и распространять все, что вам угодно, поставить даже радио… Конечно, все только своими руками…

— Браво!.. — послышались голоса и аплодисменты. — Прекрасно!.. Браво!..

— Я еду, во-первых, все же как необходимый представитель конференции… — продолжал профессор.

— Шпион? — зло перебил его кто-то.

— Нет, наблюдатель… — спокойно поправил профессор.

— Как социолога и немножко философа меня очень интересует ваш опыт, господа… А кроме того я могу быть полезен вам в сношениях с туземцами: я знаю их язык и вообще знаком с теми краями.

— Просим, просим… — среди аплодисментов кричали справа в то время, как слева заливисто свистели. — Очень рады…

— Ну-с, чтобы на сегодня кончить, господа, я должен сообщить вам, что в культурном обществе в этому начинанию замечается очень большой интерес… — сказал профессор.

— Ко мне поступают значительные пожертвования на это дело и от частных лиц. Вот позвольте вам представить знаменитого английского химика и анархиста лорда Джорджа Пэмброка, имя которого вам, конечно, хорошо известно. Он пожертвовал на ваше дело миллион фунтов и сам едет на остров в качестве моего сотрудника…

И снова взволнованная толпа ответила аплодисментами, радостными криками и свистом.

— Позор свистунам!.. — раздались в толпе негодующие голоса. — Если мы встречаем сочувствие, то мы… Вы предаете великое дело! Вы должны оставаться среди темного, несчастного человечества, а вы бежите… Это подлость, измена!. Мы не словом, мы делом будем проповедовать оттуда… Это вы, теоретики, боитесь дела… Изменники!.. Негодяи!..

Брань крепла. Маленький старичок неистовствовал впереди всех. И вдруг — вспыхнула рукопашная. Ева от стыда закрыла лицо руками…

— Э, так не годится!.. — сказал спокойно начальник тюрьмы, для которого это новинкой не было. — Караул, прекратить!..

Солдаты и смотрители вмешиваются в толпу и искусно, хотя и не без труда, разделяют ее.

— Профессор, ради Бога… — тихо, но горячо говорил под шум свалки Арман, молодой, пылкий, прямой и всегда веселый француз-коммунист. — Я ваш слушатель по Ins-titut des Hautes Etudes[1]. Ради Бога, не настаивайте, чтобы ехали те, кто не хочет… В большинстве случаев это темные личности, часто просто уголовные, которые и здесь губили наше дело…

— Мы не будем ни во что вмешиваться… — отвечал профессор. — Ваша судьба вся в ваших руках. Устраивайте все, как считаете лучшим…

На дворе шум продолжался. Два дюжих смотрителя тащили куда-то яростного старичка. Он барахтался, визжал и брызгал слюной. Несколько человек бросились отбивать его. Профессор Богданов спокойно стоял на крыльце и на лице его играла обычная его улыбка. Лорд Джордж Пэм-брок, который до этого молча и ласково поблескивал на толпу своими золотыми очками, теперь, видимо, немножко, растерялся…

Тихая южная ночь. Яркие звезды. Океан. На палубе большого парохода пестрая толпа коммунистов-эмигран-тов. Некоторые спят. Вдали причудливыми созвездиями светятся огни других пароходов, идущих в кильватерной колонне. С правого борта густо дымит к звездам конвоирующий миноносец…

— Но каково путешествие!.. — тихо сказала Маслова, кругленькая старушка с коротко остриженными волосами. — Какой покой на море!..

— И какое совпадение… — с ужасающим акцентом заметил Гольдштерн, самоуверенный, мелко-практичный и чрезвычайно кудрявый. — Мы прибываем как раз первого Мая. Капитан говорит, что уже на заре остров будет виден, а в полдень мы бросим якорь.

— Многие от волнения не могут спать… — сказала Джу-лиа Венти, красивая и ленивая итальянка. — И какое торжество в небе!.. И, вероятно, скоро уже рассвет…

— Вы говорите таким тоном, товарищ Джулиа, точно собираетесь продекламировать нам что-то пышное… — засмеялся веселый Арман. — Знаете, в нашем движении есть одно важное упущение: у нас есть «Интернационал», гимн коммунистов, но у нас нет пляски коммунистов, между тем как от полноты сердца не только глаголют уста, но иногда пляшут и ноги. Представьте себе, например: океан, ночь, звезды, а на палубе эдакая генеральная коммунистическая кадриль… Замечательно!.. Вот я отличался бы…