Кристофер Фаулер - Бесноватые

В «Разбивающемся сердце», которое было написано для постановки на «антивалентиновом» празднике в книжной сети Borders, персонаж Эмма — это моя подруга Эмбер, опыт пребывания которой в образе Золушки я беспардонно использовал. «Каир 6.1» — мой сотый опубликованный рассказ, и я полагаю его чем-то типа заключения. Или, напротив, нового старта. Подобно многим писателям, я не написал еще ничего, что бы удовлетворило меня полностью, но надеюсь продолжать разработку плодоносных жил Странного Английского Языка до тех пор, пока мне не удастся добыть из них безупречный перл.

По чистому совпадению словосочетание «Странный Английский Язык» относится еще и к ежегодной рождественской гулянке книжного Британского Общества Фэнтези (BFS — British Fantasy Society), которая проводится на втором этаже иаба «Принцесса Луиза» на улице Хай-Холборн в Лондоне. Британское Общество Фэнтези включает в себя не только писателей, которые сопровождают свои произведения пугающе детальными картами эльфийских земель. Это клуб для любого, кто выбирает путь, уводящий с прямой и узкой дорожки литературы, отражающей одну реальность. Безусловно, на подобных сборищах присутствует избыточное количество громких гуляк и разливного портера, но при этом все присутствующие на удивление нормальны и приятны, плюс к этому — в отличие от многих других профессий — среди них женщин почти столько же, сколько мужчин. И, тем не менее, эти авторы по-прежнему сталкиваются с еще большей, чем раньше, неохотой издателей рисковать, а ведь сейчас можно просто отпечатать на лазерном принтере десять экземпляров книги, которая удовлетворяла бы какой-нибудь специфический спрос, что дало бы возможность предоставить читателю больший выбор, а не меньший. Так что, тем больше причин у меня быть благодарным компаниям вроде Serpent’s Tail, выбирающим свой особый путь.

В историях, опубликованных здесь, вы найдете пять недвусмысленно счастливых окончаний, семь плохих концовок и некоторое количество неоднозначных исходов. На мой взгляд, это справедливо отражает то, как все бывает в жизни.

У меня есть ощущение, что я отсутствовал целую вечность. На самом деле, это продолжалось чуть больше двух лет, во время которых я не прекращал писать. Мне очень приятно вернуться в мир Более Чёрной фантастики.

— Да он просто девственник, — сказал Стив, раскуривая замызганный бычок. — Чтобы начать воспринимать вещи по-взрослому, надо сперва согрешить. А он никак не мог понять, что ей на него наплевать. Ей же лет было до фига, тридцать как минимум.

— Когда ты уходил из бара, он все еще к ней клеился? — спросил я.

— Сирил клеит кого угодно, лишь бы трахнуться, — Стив с отвращением взглянул на свой окурок. — Потому что он жалкий девственник.

— Ей было тридцать — и она его завернула? — Я не собирался сообщать, что тоже пока девственник.

— У нее лицо, как морда у кобылы старьевщика, но его это не смутило. Да вообще все это как-то гадко, — Стив поперхнулся дымом и закашлялся. — Скорее бы летний отпуск.

— Скорее бы летний отпуск.

У нас был перекур, и мы сидели под крышей Олденхэмских автобусоремонтных мастерских. Через открытые ворота было видно серую хмарь и дождь. Когда смотришь на горизонт, кажется, что слепнешь.

— У нас осталась всего пара педель на то, чтобы он перепихнулся, — сказал Стив, отдышавшись. — Если он срочно не найдет себе пташку, это ему на пользу не пойдет.

«Если он найдет себе пташку, — подумалось мне, — это не пойдет на пользу ей».

В Сириле была какая-то пугающая энергия, неуправляемая и неконтролируемая. Наверное, все дело было в молодости; молоды были мы все.

Олденхэмские автобусоремонтные мастерские размещались на территории старого аэродрома. Ангары, где когда-то стояли «москиты» и «харрикейны», переделали под хранение транспортной техники. Оспины выбоин, в которых радужно поблескивала вода, покрывали неровные бетонные плиты подъездных дорожек. За ними виднелись мокрые зеленые кусты живой изгороди, заслонявшие постройки от автострады. Дух былой военной славы все еще витал над горизонтом окрестных долин как дразнящее напоминание о чем-то благородном и волнующем.

Я был одним из самых молодых работников. Я ненавидел эту работу, пожилых трудяг, от которых пахло самокрутками и потом, едкую атмосферу ржавой металлической пыли, щипавшую нос вонь аэрозольной краски, висевшую в плотном воздухе, механизмы, сотрясавшие и дырявившие панели из листовой стали. Мастерская гремела от отупляющих ударов прессов. Словно гром бесконечной летней грозы, звук этот сгущался, и затем разряжался громким визгом прессовых поршней. Все вокруг было черное и коричневое, тени были серые, убивавшие любое восприятие, слышен был только шум хлопающих защитных перегородок и вибрация стальных листов пола, проникавшая через подметки.

Я не был дураком. Поэтому мне хотелось надеяться, что в жизни меня ожидает что-то еще, помимо работы в подобном месте. Я ощущал, — хотя и не мог знать этого наверняка, — что мир за пределами мастерских полон тайн. Сидя дома, я испытывал нарастающее беспокойство. Я лежал в кровати, слушал перебранку родителей и чувствовал, что где-то там, вдали от запаха нежилых помещений и натертых воском шкафов, вдали от горького привкуса металла в мастерских, есть молодые красотки, которые хохочут и безрассудно бросаются в объятия парней — моих ровесников. Я не собирался становиться похожим на Сирила, который напивался и ночи напролет гонял по пабам за утратившими вкус к жизни старыми курами. Я собирался сделать себя сам.

Об этом мечтал не только я. Нас было четверо; Стив, в квадратных очках с толстыми стеклами, работавший по выходным в скобяной лавке, и экономивший каждый заработанный пенни на планы, осуществить которые ему не доставало воображения. Сирил — тощий блондин, никогда не снимавший кепи и заводивший разговоры о девочках голосом, напоминавшим треск тонкого льда под коньками рискового конькобежца. Дон — с идеально набриолиненной челкой, в его речи звучала претензия на рафинированность, а одежда всегда была идеально отутюжена. Он придавал слишком много значения тому, что думают о нем окружающие, никогда не позволял себе расслабляться и называл нас «парни». «Эй, парни, у меня отличная идея», — словно герой одного из тех молодежных фильмов 60-х годов, которые сейчас смотрятся как кино из другого мира — с планеты по имени Любезность. Но ведь сейчас и были шестидесятые, мы были подростками, и никто из нас не имел представления о разлагающем свойстве времени.