Ян Гельман - 666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть

– Виля, ты меня любишь? – дрожащим шепотом произнес он, крепко прижимая к груди любимую монографию игривых парижан.

– . Очень! – Виолетта положила на трюмо карандаш для бровей и взялась за помаду.

– Тогда я сделаю ЭТО. Сделаю ради тебя. Ради нашего будущего. Давай телефон, пока они не вернулись!

Темнело за окном. Тишело. Это – «за». А «перед» окном? С этой, значит, стороны, с нашей?

Лежал на диванчике из кожзаменителя, с валиками, по делам расследователь Сергей Степанович Травоядов, Лежал. Сведения переваривал. Отдыхал. Да время от времени выпученным глазом на холодильник «Саратов» посматривал. Зеленым крашеный, на сейф похожий. И думал. А как надумал, встал по делам расследователь, высморкался и пиджачишко старенький натянул. Потом кепчонку поплоше. Ну, а уж потом только – погоны, тоже старенькие, майорские – из-под дивана вытащил да на плечи возложил. Как приросли! Просветов – два, звезда – одна. Взмахнул несколько раз погонами для пробы, под потолок низковатый новостроенный поднялся. Действуют! Окошко тихонько отворил и вылетел.

Летел медленно, осторожно, с опаской. Большой крюк сделал, гостиницу «Интурист» огибая. Потом – крюк поменьше, над ларьком уцененных бриллиантов завис, изучая, кто, значит, подходит, интересуется. Все равно ведь по пути – не пропадать же добру полетному зря.

А уж потом прямой взял курс на цель. Тряхнуло только раз, когда над Клубом юных кролиководов пролетал. Теплая волна собранческого воздуха послепрезидиумного подхватила и вверх подняла. Воспарил и видел сверху, как растекались ручьями трудящиеся с Мероприятия демократическим пешком. Приметил и как укатила черная «Волга», увозя верного слугу и избранника народного тов. Обличенных. Сделал еще для верности круг над Домом №, что по Улице, – вдруг ошибка?

Не было ошибки. Сгинула Фабрика Имени Юбилея Славных Событий. Что же? Теперь – прямо. И через шесть полетных минут опустился по делам расследователь на привычно прогнувшийся под ним карниз у окошка, отдаленного от всего белого света барахлоновой, во вполне патриотический цвет крашеной, занавеской. И легонько в форточку стукнул. За окошком охнуло. Занавеска патриотическая отодвинулась. Здрасьте. – Феодора! – первомайским голосом призвал жену Фриду объявившийся из-за занавески гражданин Апельсинченко. – Феодора, посмотри, кто только к нам прилетел? – Кто только к нам не прилетал, – появилась в дверном проеме и куда более откровенным и куда менее первомайским голосом пропела Фрида Рафаиловна. – Это таки счастье, это большое человеческое счастье видеть вас здесь так часто. – Феодора! Феодора! – Шурик Иванович замахал руками как небольшая ветряная мельница, отчего сразу зашуршали и зашевелились, как лес перед бурей, развешенные по стенам грамоты за честный, добросовестный труд. Прервем, буквально на секунду, гостеприимную чету и обратимся к истории взаимоотношений складского труженика с расследователем по делам. Первая их встреча состоялась много-много лет назад и закончилась полной и убедительной победой только вступившего на свою стезю лейтенанта Отраво-Ядова. Впоследствии, с изменением взглядов на роль тов. Зачинавшего, Шурику Иванычу, тогда еще Шмулю Ароновичу, пришлось бы совсем плохо, но пронесло. А во времена новые ветерану Апельсинченко и ветерану Травоядову и вовсе делить стало нечего. Кроме небольших и формально неопределенных сумм, чаще, чем следовало бы, по мнению Фриды Рафаиловны, получаемых расследователем по делам. Такое положение устраивало обе стороны, а потому могло бы длиться бесконечно долго, если бы не последнее, абсолютно загадочное и невероятное событие. Событие, прервавшее естественную жизненную цепочку от правонарушителя к правоохранителю. Обрыв жизненной цепочки – явление недопустимое, вот почему, сразу переходя к делу, прямо с карниза, Сергей Степанович, нацелив оба глаза – и выпученный и прищуренный, – на честное до бледности лицо гражданина Апельсинченко, выстрелил в упор: – Шмуль! Где Фабрика?

Грустно качая химически завитой головой, директор Л. П. Бельюк поднимался на шестой этаж своего полуответственного дома. Лифт, как всегда в это время, не работал, что и отличало полуответственный от находившегося рядом ответственного. Но не о том печалился сегодня директор. Вот уже который раз с тоской вспоминал он слова, произнесенные при расставании с Василием Митрофановичем Обличенных: – А одну десятитысячную перевыполнения вы мне все равно дайте! Есть Фабрика, нет Фабрики – дайте! Мне мой Масс Штаб не надоел! Работать надо! – с этими словами отбыл Главный по Другим Вопросам, оставив Л. П. Бельюка в горести и томлении. Сначала захотелось собрать штаб, но ничего еще не знающие Мурлена и Чернополковников улизнули сразу после окончания Явления, и советоваться «из коллектива» было не с кем. Долготерпеливые швейнотрудящиеся рассасывались в течение двадцати секунд после финальной овации. Впрочем, у выхода из клуба лежал опохмелившийся Семен Мордыбан. Он мирно спал с поднятыми вверх конечностями. Очевидно, и подсобного пролетария увлекла могучая стихия единогласного голосования. Но советоваться с ним не хотелось. Лидия Петрович добрался до своей квартиры и безнадежно нажал на кнопку звонка. В квартире было тихо. – Спят уже, не дождались, – грустно вздохнул директор, которому так хотелось ласковой встречи, и открыл дверь собственным ключом. Войдя в прихожую, он первым делом сбросил туфли из красного кожзаменителя на каблуках, которые носил исключительно из солидарности с отечественной обувной промышленностью. Затем он надел тапочки из тигровой шкуры. Тапочки были самым ценным, что вывез он из поездки по тридцати семи очень братским, но, несмотря на это, не очень развитым странам в составе делегации представителей. – Валя! – позвал директор свою вторую, Богом данную половину. – Ты уже легла? Или лег? – директор задумался: процесс определения пола спутника жизни требовал установления опытным путем. Но последний такой опыт был поставлен, увы, много лет назад. В этой связи подумалось о детях. Директор ткнулся в дверь детской. Там тоже было тепло и тихо. – Спят мои хлопцы… Или – девчата? – Л. П. Бельюк нахмурился и решил, что завтра же уточнит этот вопрос у… У Вали! Но тут же вспомнил, что завтра в полседьмого утра вызван в городскую Комиссию по вопросам дальнейшего улучшения выявления несущественных недоделок по преодолению последствий. Комиссия, созданная как временная лет тридцать назад, успешно решала вопросы, поставленные жизнью и последствиями, а Л. П. Бельюк уже десять лет являлся ее бессмертным вице-председателем и отдавал этому делу много сил и энергии. – Нет, завтра не выйдет, – решил директор, – завтра не узнать. Ладно, пусть растут. Замуж выдавать будем – станет ясно. Немного успокоенный, директор еще пошуршал в кухне, отыскивая хоть что-нибудь съестное, жадно вылакал молоко, оставленное в блюдечке на полу для кошки. И, всплакнув, прилег на диванчик. Заснул. Спал плохо и нервно. Вставали перед смешанными директоровыми очами так и не преодоленные последствия, Семен Мордыбан, почему-то читающий доклад о здоровом образе жизни. Вставали в темноте дрожащие контуры родного исчезнувшего предприятия и с мелодичным звоном исчезали, а на пепелище возникали его любимые, хоть и не виданные, лишенные признаков пола дети и загадочный объект супружеской любви и заботы с именем Валя, ничего не дающим для понимания. А потом возникла, страшно воя и разгоняя остальные тени, ОНА. Одна десятитысячная процента перевыполнения плана – вершительница директорской судьбы. ОНА протанцевала кадриль с начальником Облстатуправления и, зверски улыбнувшись, исчезла.