Татьяна Мудрая - Ангелоиды сумерек

– Вроде бы да. И к чему были такие старания?

– Пустяки. Хотел рассказать тебе одну сказочку.

– Наверное, дикое занудство, если понадобилось меня дурманить и связывать.

– Не скажи. Как тебе – головка ясная? Регалию не желаешь?

– Спасибо, я привыкла к тростниковым пахитоскам.

– Это что еще? Таких давно не делают.

– Так и я давно не курю. Разве что опиум-сырец, по старой памяти.

Фрэнк в душе смеётся: она выдаёт себя, вольно или невольно.

– Тогда слушай. Веке этак в первом до рождества Христова на рудниках Голконды отыскали непонятный камешек: кристаллы любого цвета были тогда не в новинку, но этот был какой-то неправильный. Широкий и плоский, причем, как бывает с минералами искаженной структуры, твёрдый до необычайности. Древние гранили камни из рук вон плохо, так что они еле сняли с него фаску и оправили в золото. Да, забыл сказать, алмаз был чёрным. Ну не прям как уголь, естественно. Приметный, одним словом.

Я так думаю, до поры до времени он осел в одном из этих крошечных княжеств, до которых не было дела ни Тамерлану, ни Бабуру.

– Откуда у тебя сведения?

– Погоди. Говорили, что он передавался по женской линии и в этом качестве считался оберегом каждого из царственных домов. Что-то там такое воплощал особо гибельное для его врагов.

– Все исторические самоцветы такие, – отозвался голосок с дивана. – Рассказал бы что позабавнее.

– Сейчас будет и забавное. Когда в восемнадцатом веке уже Христовой эры началась большая заварушка между англичанами, французами и местным населением, один шевалье из мелких поднял Черный Камень с трупа богато одетой туземки. Солдата расстреляли за мародерство, отягощенное убийством, алмаз подарили Луи Многолюбивому взамен утраченных индийских территорий… Тогда его и окрестили „Сиянием Зла“. Перевод, разумеется, условный.

– Ты не сказал, что стало с той женщиной.

– На гхате сожгли, наверное. В Индии такое принято.

– А если она была мусульманка?

– Да что ты ерундишь! В общем, к истории камня приплюсовалось еще то, что и сам король, и тогдашняя его фаворитка умерли нехорошей смертью. После неудачной попытки хоть немного совладать с камушком. Бриллианта, между прочим, из Кали-Нура так и не получилось, ограничились плоской розой.

– Пока вполне тривиальная история.

– Говорили, что мадам Дюбарри наследовал сам Робеспьер. С вытекающими последствиями.

– Суеверие. Хотя кто-то ведь его толкнул под локоть, когда он пытался застрелиться перед гильотиной. Сотворил двойного мученика: пришлось перед бритьем еще и повязку на отбитую челюсть накладывать.

– С тобой становится приятно разговаривать. Погоди-ка, я проверю, удобна ли упаковочка. Мало ли что.

Он повернул девушку на бок, по-прежнему дымя сигарой, потом водворил в прежнее положение.

– Короче. Где-то через век с небольшим Кали-Нур всплыл на поверхность в почтенном британском семействе с французскими корнями. Некий господин Вериндер с супругой. Обрати внимание: алмазу снова захотели придать щегольской вид и уже было договорились с амстердамскими ювелирами.

– А что, Бемер и Бассанж тоже покушались на форму?

– Ох, извини, опустил великое событие. Я думаю, что да. Уж если они так возились потом с Ожерельем Королевы… Так вот. Брак единственной дочери наших британцев расстроился, жених потерял репутацию, а новый претендент разорился и погиб от своей руки. Алмаз был задешево продан тому, кто согласился взять его как он есть.

– Давняя история. Хотя рассказчик ты ничего, если уж лучшего не подворачивается. И кто этот покупатель?

– Ты будешь смеяться. Прадед той милой леди, в чьё семейство ты внедрилась год назад. Едва пошли разговоры о том, что Кали-Нур стоило бы разделить на семь миленьких черных бриллиантиков и продать в счет героинового долга.

Тело Лэмми еле заметно напряглось.

– Можно подумать, ты следил за ним с начала времен.

– Ах, да чего не сделаешь ради убойной газетной статьи. Не только архивы – морское дно перекопаешь. Тем более что Эркюль Нуаро, мой дядюшка, привлёк меня к своему расследованию. Видишь ли, когда твою благодетельницу нашли заколотой по старинке, этаким кинжальчиком, рядом не оказалось ни алмаза, ни горничной.

– Логика типа „Кто шляпку спёр, тот и тетку укокошил“, – хихикнула Лэм.

– Я, разумеется, не думаю, что ты сделала и то, и другое сразу. Не считаю даже, что вульгарный муляж на твоей шейке и есть Кали-Нур.

– Иначе бы ты его давно снял и проверил на жёсткость.

– Точняк. На любом оконном стекле.

– В самом деле?

Нечто озорное мелькнуло в глубине зрачков, расширенных, будто от страха, боли или темноты.

– Так сделай. Ну, что тебе мешает?

– Упавший лист прячут в лесу, – медленно говорит Фрэнк. – Ты либо криминальный гений, либо полная дура. Цветное изображение камня есть во всех таблоидах.

– А тираж поступит в продажу через… сколько у тебя времени?

Он посмотрел на циферблат старомодного офицерского хронометра.

– Ну, мы и засиделись! Через час-другой.

– И сразу все модные лавки по сигналу свыше начнут продавать классные копии алмаза.

– Только твоя появилась досрочно. Да не пудри мне мозги своим снежком!

– Я вовсе не хочу, чтобы ты жёг меня сигарой, доискиваясь правды, – медленно говорит Лэмюэль. – И дарю ее тебе по вольной воле.

Колье точно само слетает с тонкой шеи, и буквально через минуту раздаётся звон разбитого стекла и торжествующий вопль:

– Он! Обычные брюлики и бороздку не режут на мономолекулярном…

Фрэнк появился примерно через полчаса, без сигары и без ожерелья.

– Вот. Без вашего наследственного оберега ты обыкновенная девчонка смешанных кровей. Представляю, что за коктейль у тебя в венах!

Он начал развязывать узлы.

– Теперь ты меня отпустишь? – устало говорит Лэмми.

Он будто не слыша, продолжает:

– Это ж надо – столько времени выслеживать, столько шкур спустить с себя и других. Просто, как два пальца обоссать. Обидно даже… Хотя погоди. Еще некое дельце предстоит.

Руки Фрэнка берутся за ворот маленького черного платьица и разнимают надвое, точно шкурку банана. Крошечные груди, гибкая талия, широкие бедра и пупок, что вмещает унцию ароматного масла – его в самом деле полагалось пить оттуда во время соития. Апсара, приходит ему на ум. Девадаси. Как же давно это было!

Индра велел дарить пленнику свободу не за труд, не за выкуп, а за исполнение долга. Оттого младший раб и отдал неказистый, весь в корке, булыжник старшему, тот передал надсмотрщику, надсмотрщик – управителю, а тот – прямо одному из сановников. Все они были честны оттого, что хотели иметь заслугу. Оттого что понимали: камень не выпьешь вместо вина, не съешь, будто лепешку, и не познаешь, как теплую женщину. Это может дать только вождь.