Генри Олди - Право первородства

— Руки!!!

— Руки? — Шамиль махнул депутатскими корочками. — Оторвать? Могу! Становись в очередь!

Птица-беркут острым глазом ставится, суслика из-под облаков замечает. А тут не суслик — красный сафьян с золотыми буквами. Отступили на шаг, другой:

— Документы, гражданин!

Гражданин учитель, порадовавшись, что догадался захватить паспорт, скользнул ладонью к внутреннему карману куртки. Ближайший «беркут» хищно щёлкнул клювом:

— Не двигаться! Сами достанем!

На плечо Александра Петровича упала могучая ручища. Словно дубиной с маху огрели. Бывший классный руководитель просел под ударом, согнул колени, ища равновесие, взмахнул клюкой…

— Ой! Йо-о-о-о!..

Когда старик распрямился, решил, что пора удивляться. Правая рука ноет, будто ведро цемента таскал, поясницу иголками колет, под веками желтизной плеснуло…

И три автоматных ствола в лицо.

— Не трогайте учителя! — запоздало крикнул Шамиль. — Не смейте!

Гордые птицы переглянулись.

— Так это ваш учитель, Шамиль Рустамович? Предупреждать надо! Международного класса старичок…

Двухметроворостый блондин-нибелунг, кряхтя и постанывая, держался за ушибленную промежность. Наскоро вернув себе товарный вид, взял поданный коллегами АКСУ, шагнул ближе.

Учитель спрятал клюку за спину:

— У вас дети есть? Беспокоюсь, знаете ли…

— Ага! — щёлкнул клюв. — Близнецы! Вы это… Простите, пожалуйста!

— Ордера у вас нет? Нет! Документы показали? Не показали! Голос депутата Чисоева звучал с проникновенной мягкостью. Скромно ожидая в сторонке, бывший классный руководитель оценил и даже возгордился. Пузатый «полкан» при двух орденских планках тоже проникся. Слушал, не перебивая, кивал в нужных местах.

— Идём мы с уважаемым человеком, заслуженным учителем республики по улице. Откуда идём? От брата моего идём, уважаемого человека. Трезвые идём, без оружия…

— Так был же сигнал!

Служивый прокашлялся, набирая куражу.

— Вы, Шамиль Рустамович, человек государственный, понимать должны. Имел место телефонный звонок от гражданина Непейвода Василия Владиленовича, служащего охранного агентства…

— Васёк-холуёк звонил, — шевельнул губами Чисоев.

— …который сообщил о факте нападения на дачный участок вашего брата, гражданина Чисоева Артура Рустамовича.

Что мы могли подумать, Шамиль Рустамович? Особенно после того, что на вашего брата, извиняюсь, свалилось?

Депутат открыл было рот, дабы основательно разъяснить вопрос, но Александр Петрович опередил Шамиля. Самое время наябедничать!

…ябеда, ябеда, кислая капуста!

— Вы, товарищ полковник, и сами видите, что налицо явное недоразумение. Ничего страшного, оформите как боевую учёбу…

На круглом полковничьем лице обозначилось тяжкое раздумье.

— Кстати, Артур Рустамович хотел вам звонить. Псих к нему ворвался — сосед контуженный. Коньяку требовал. А когда Артур Рустамович отказал, бензином себя облил. Представляете? Схватил спички… Артур, знаете ли, очень желал бы психа этого прибрать и… э-э-э… оформить куда-нибудь. Я ничего не перепутал, товарищ депутат?

Возле подъехавшего микроавтобуса выстроилась очередная мебельная выставка. Три шифоньера — один другого краше. Тот, что повыше, припустил грузной трусцой, но Шамилева длань остановила искренний порыв.

— При ребятах не хочу. — вздохнул Шамиль. Вопрос у меня к вам, Сан Петрович.

Клюка ударила в пыльную землю:

— Только не спрашивайте, как я этого бойца одолел. Сам не понимаю.

Чисоев-старший удивлённо моргнул:

— А что такого? Грамотно палкой ткнули. Дуриком подставился — дуриком согнулся. О другом речь, Сан Петрович. Всё вы сделали, что обещали. Спасибо! Сейчас скомандую, чтобы домой вас отвезли…

Умолк, ковырнул туфлей пыль. Наверное, думал: ловко ли будет денег предложить. Услуги нынче платные, тем паче эксклюзивные, с цитатами из Корана.

— Всю нужную медицину я с собой захватил, — Александр Петрович запрокинул голову. Небесные бездны молчали с отменным равнодушием. — Чисоев, я в твоём полном распоряжении. Мне бы только часа полтора полежать — после лекарств. Такая вот я старая кляча…

— Э-э! Почему кляча? Совсем не кляча! Полежать — не вопрос. Тут, в трёх километрах, дом отдыха. Снимем этаж, отдохнём. Отдохнём — делами займёмся. С вами, учитель, мне спокойнее. Быстрее думаю, правильно решаю…

— «С песней шагает простой человек. Сталин и Мао слушают нас, — с выражением продекламировал старик. — Москва — Пекин, Москва — Пекин! Идут, идут вперёд народы…» Чисоев, я же просил не разводить культ личности на пустом месте!..

На этот раз хлебное поле раскинулось далеко внизу — жёлтое пятно в обрамлении зелёных потёков. Ни просёлка, ни наглеца в кепке с козырьком.

Высота!

Спускаться было ни к чему. В тёплой податливой синеве думалось спокойнее. Мелочи сгинули, всё нужное приобрело истинный масштаб — даже собственные ошибки.

Наглеца не стоило ни пугать, ни уговаривать. Опасно! Сотворённые по Образу и Подобию начинают мнить себя равными, мериться ростом. Даже этот, с двумя инфарктами. Камешек, понимаешь, при горе! Видел бы он эту Гору!

Горизонт потемнел, взялся серой пеленой. Воздух колыхнулся, затвердел, ударил грозным ветром.

Гордецы! Возомнили о себе, приматы!

Ветер стал вихрем, закрутился воронкой. Потянулся жадным хоботом к далёкой земле.

…Я забуду вас вовсе и оставлю вас, и город сей, который Я дал вам и отцам вашим, отвергну от лица Моего! И положу на вас поношение вечное и бесславие вечное…

Но гнев уже стих. Слишком малы, слишком мелки образы-подобия. И гордыня их — не больше горчичного зерна. Главное же — предсказуемы до последнего знака. Не надо за ниточки дёргать, сами побегут, сами всё сделают.

И ты, гордец в синей кепке!

Прыгай, обезьянка!

— На город сей обрушится кара, — задумчиво сказал Александр Петрович, прихлёбывая кофе. — Несправедливостью он переполнен… Насколько я помню, это из Иеремии. Вопрос: почему я это помню?

Чисоев-старший поставил невесомую чашку на блюдце.

Вздохнул:

— Эх! Мне бы ваши проблемы, Сан Петрович!

— Проблемы?

Учитель поглядел в окошко. Темнеет! Долгонько же он спал. И не разбудили, хотя просил. Немудрено, что снилась какая-то околёсица.