Сергей Арно - День всех влюбленных

В дверях вдруг показалась голая волосатая грудь, вслед за чем в комнату, наклонившись, чтобы не удариться о дверной косяк, вошел человек. Он был двухметрового роста с огромными плечами и большим животом. Сжатые в кулаки руки он держал впереди себя, и руки эти выглядели, как две булавы. Лицо его с оттопыренными большими ушами не имело и тени мысли. В узкой комнате стало вдруг невыносимо тесно, темно и жутко.

— Это Колян, — негромко в полголоса проговорил Костя, бледнея. — Он буйный.

Колян издал душераздирающее рычание и повернулся всем корпусом, оглядывая маленькими налитыми кровью глазками присутствующих. Когда он поворачивался, то задел кулаком торшер, стоявший возле двери. Торшер с грохотом упал на пол. Это придало Коляну уверенности — он опрокинул тумбочку, с которой со звоном разбились об пол тарелка. Витек, увидев соперника, мыча двинулся на него и ударил Коляна кулаком в живот, но не причинил ему вреда. Колян тупо посмотрел на свой живот и вдруг махнул огромным кулачищем, и глухонемой как игрушечный и полый внутри, кувыркаясь, полетел через комнату в угол и, ударившись о диван, сполз на пол. И тут началось что-то невообразимое. Колян вдруг начал беспорядочно махать кулачищами во все стороны, ломая и опрокидывая все вокруг себя, не отличая мебели от людей, одушевленного от неодушевленного. Обжора, не осознав опасности, бросился в драку, но был снесен могучим кулаком исполина.

С первыми проявлениями агрессии Костя, схватив за руку, увлек Марину на пол.

— К двери ползи! — прошептал он.

Марина, не поднимая от ужаса головы, поползла к двери, за ней полз Костя. Над их головами рушились книжные полки, в щепы разлеталась крышка письменного стола, хромоногий стул летел в стену и разбивался о нее на мелкие части. Там наверху бушевал ураган. Огромная нога вдруг ударила в пол перед ползущей Мариной, и если бы на этом месте оказалась рука или какая другая конечность, ей пришлось бы полечиться, но Марине повезло. Они выскочили с Костей в прихожую, где ждала их встревоженная Мотя.

— Чего-то он сегодня уж слишком. Я думала пугнуть, а Колян разгулялся, — сказала она, закрывая дверь на ключ. — Ну, через полчаса-то успокоится.

Марина накинула пальто и туфли, которые дала ей Мотя, и они втроем спустились на первый этаж. Вряд ли Обжора будет искать Марину в этом же доме, если вообще сможет кого-нибудь искать после знакомства с буйным Коляном.

В этой двухкомнатной квартире на первом этаже Колян жил со своей матерью — худенькой маленькой старушкой с седыми волосами — звали ее Татьяна Владимировна. Она была единственной, кто мог успокоить сына, — к ним даже санитары приезжать отказывались. Буйный Колян возбуждался при виде шприца и тогда уж мог бузить сутки напролет, если Татьяна Владимировна его не успокаивала. Мотя, зная об этом, показала ему шприц и повела к себе в комнату.

Мебель в квартире была частично изломана, старушка усадила всех пить чай. Костя с Мотей были совершенно спокойны и даже веселы, но Марину все еще тряс озноб, то ли от страха перед Обжорой, то ли переволновалась, когда ползла к двери. Ласковая старушка сказала, что сынок ее человека никак убить или покалечить не может, потому как удары у него хоть и сильные, но мягкие и поэтому оглушающие больше — в худшем случае сломает чего, а так все больше ушибет до синяка. Оттого и мебель так ломается, что починке потом подлежит. Другое дело, если предмет разобьется, тут уже только в склейку, а мебель всю потом можно отремонтировать.

Марина, которая выползала из-под буйства Коляна, с трудом верила в то, что там в разоренной комнате можно будет что-нибудь починить и склеить, но не стала высказываться по этому поводу.

— Теперь, пожалуй, пойду за Колюней, — сказала старушка, по-деревенски переворачивая пустую чашку вверх дном. — А-то он так может сутки напролет гулять. Настоящий русский человек. Энергии-то много, спасибо Косте с Мотенькой, хоть позволяют иногда у себя порезвиться. Погулял и будет.

Мотя дала старушке ключ от комнаты, и та пошла за сыном.

— А она сама-то не боится? — спросила Марина.

— Больше никто не может успокоить Коляна, — сказал Костя, зевнув. — Он санитаров десятками разбрасывал.

— А для здоровья ему полезно энергию выплеснуть, вот мы иногда ему и разрешаем у нас в комнате энергию растратить, — Мотя улыбнулась.

— А за это нас бабушка вареньем угощает, — добавил Костя.

— Татьяна Владимировна его сюда приведет? — с ужасом спросила Марина. — А Обжора за ними не увяжется?

Костя и Мотя прыснули со смеха.

Через двадцать минут вернулась Татьяна Владимировна с Коляном. Он был совершенно тихий и ручной и исполнял все команды матери с охотой.

— Хорошо погулял, — сказал он. — Ничего не помню.

Обжора очнулся, когда за окном было уже темно. Он поднялся с пола и оглядел незнакомую комнату с переломанной мебелью. Все тело болело, кружилась голова. Что здесь произошло, он не помнил. На диване сидел Витек и, держась за грудь, кашлял натужно. Обжора ощупал себя — нет ли переломов — потом обследовал Витька, в то же время мучительно вспоминая, как он здесь оказался. Деньги и документы были на месте, но что за смерч прошел в этой комнате, и как они остались живы было непонятно. С большой осторожностью Обжора с Витьком выбрались из квартиры и спустились по лестнице. Рядом с парадной обнаружился Фольксваген Обжоры, значит, приехали сюда сами. Но зачем?

Всю дорогу до дома Обжора пытался хоть что-нибудь вспомнить, но безрезультатно.

Это была восхитительная ночь. Лучшая ночь из всех, какие были в жизни Максима. Матильда была обворожительна. В любовном восторге забывалось все — ее чрезмерная полнота, дикие вопли, которыми она оглашала весь дом… все это с легкостью ей прощалось. Максим знал, что это последняя их ночь, знала и Матильда. Завтра в День всех влюбленных их ждало нечто особенное и неповторимое. Слияние навсегда, навечно. Только под утро Максим поднялся к себе на второй этаж отдохнуть перед завтрашним торжеством. Ему казалось, что он тотчас заснет, но не тут то было. Как только он лег в постель — сон пропал. Он ворочался, стараясь думать о хорошем, но в голову лезли всякие ужасы. Вернее не ужасы, но смущения. В глубине души Максим не был уверен, что Обжора поступит так как обещал и приготовит Матильду, а не его самого. Возможно, это просто хитрый трюк, при помощи которого Максима решили утешить, а потом, бац, и ты в духовке, а потом и в желудках членов Клуба петербургских гурманов. Он понимал, что для влюбленных особенной разницы нет, но на всякий случай пистолет положил под подушку. Максим знал, что все решается ранним утром, и уже не сомкнул глаз, прислушиваясь к каждому шороху. Вот почудились шаги возле лестницы, ведущей к нему на второй этаж. Он на цыпочках подбежал к окну и долго смотрел вниз на дорожку, сжимая горячую и влажную рукоятку пистолета, пока ноги не замерзли. Тогда он забрался в постель и, не зажигая света, сидел, согревая ледяные ноги под одеялом. Потом снова вскакивал, проверял задвижку на двери и снова залезал в постель. Так в тревогах прошел остаток ночи.