Владимир Моисеев - Одинаково испорченные

Как-то так получилось, что я сразу решил, куда отвезу Игнатьева, конечно, в деревню к Гольфстримову, почему-то я был уверен, что люди начальников туда не сунутся. При всем моем скептическом отношении к идее квасного патриотизма, я Гольфстримову доверял. Идея самообороны доказала свою практическую ценность.

Я занялся машиной, проверил ее техническое состояние, залил достаточно бензина, чтобы хватило на долгую дорогу. И посчитал, что готов к предстоящему приключению. Вечером я заставил себя поработать над текстом, засел за компьютер и написал положенные пятьсот слов. Интересно, что иногда начинаешь работать, не имея ни малейшего представления о том, что писать, а текст получается на загляденье. А бывает и наоборот: знаешь, что писать, а ничего достойного внимания не выходит. На этот раз все получилось наилучшим образом. Я остался доволен.

Работу мою прервал звонок в дверь. Это произошло так внезапно, так не вовремя, что я на минуту растерялся. Тотчас вспомнил о предстоящем завтра деле. Вероятность того, что Пугачев захочет разделаться со мной уже сегодня, не была нулевой. Но зачем ему это может понадобиться? Ответа я не знал. Да, мы с отцом решили, что противнику (только в этот момент я заметил, что впервые применяю к начальникам отцовское определение — противники) выгодно выставить меня завтра убийцей во время встречи с Игнатьевым. Но кто их поймет — наших противников.

— Кто там? — спросил я и инстинктивно отпрыгнул к стенке, вспомнив, что бывали случаи, когда после такого невинного вопроса, злоумышленники стреляли через дверь на звук голоса.

— Это я.

Радости моей не было предела. Это была Анна!

Я открыл дверь, обнял жену.

— Я вернулась, Ив.

— Вижу.

— Ты, наверное, уже и забыл про меня?

— Про тебя, пожалуй, забудешь. Никогда не верил, что ты ушла навсегда.

— А что ты думал?

— Ну, что отправилась в командировку. Иногда я просто не успеваю за полетом твоей мысли. Я надеялся, что ты сама расскажешь, когда вернешься. Ну, вот. Начинай.

— Ты будешь смеяться.

— Сомневаюсь. Юмористический аспект твоего поведения ускользает от меня. Без тебя мне было очень плохо.

— Я встретилась с твоим отцом. Он сказал, что ты не человек. Мне было заявлено, что ты энэн. Я раньше никогда не слышала этого слова и, естественно, не знала, кто такие энэны. Мне почему-то пришло в голову, что вы инопланетяне. Представляешь, как я перепугалась, представив, что мой муж, если присмотреться, на самом деле чудовищная гадкая ящерица, как в голливудских фильмах. Такого страха натерпелась, до сих пор дрожь пробирает.

— Однако. И это говорит моя умница жена! Надо же такое придумать! Я всегда гордился твоим умением воспринимать словесные описания эмоционально, как будто это зрительные картинки. Но ты явно увлеклась. Сравнить мужа с ящером, это чудовищное преувеличение! Наверное, я дал основания так думать, признаю. Потом расскажешь, что конкретно вызвало у тебя такую яркую ассоциацию? Ну, чтобы не усугублять.

— Теперь это не важно.

— Я бесповоротно исправился?

— Это больше не имеет значения. Я нашла ребят, которые за деньги подправили мой геном. С сегодняшнего дня я тоже энэнка. Отныне мы с тобой по всем параметрам подходящая парочка инопланетных ящеров. Правда, я хорошо придумала?

Неужели Анна всерьез поверила в свое мгновенное чудесное перерождение? Не удивлюсь, если окажется, что она не забивала себе голову подобными вопросами. Она хотела стать энэнкой и заплатила за это большие деньги, после чего серьезные люди в белых халатах, подтвердили ее перерождение. Это было как раз то, что ей нужно было. Она поборолась за меня дурака, совершила необходимые ритуальные действия, все — остальное ее больше не волновало. И если, что маловероятно, найдутся люди, которые будут говорить, что ее обманули, что геном изменить нельзя, она их слушать не будет.

Я всегда считал самым большим счастьем в жизни то, что Аня меня любит. И вот я получил окончательное, не перебиваемое никакими доводами доказательство этого. Едва ли ни в первый раз в жизни у меня появился по-настоящему серьезный повод гордиться собой. Это было новое и потрясающе приятное ощущение.

Анна вернулась. И она вернулась не только ко мне, она вернулась домой.

— Я думала, что ты устроил из квартиры настоящий хлев. А ты молодец, можно сказать, справился. Завтра с утра наведу порядок. Поможешь?

— Аня, мне завтра утром нужно будет смотаться в одно место. По очень важному делу. Вернусь, и я полностью в твоем распоряжении.

— Это сейчас ты в полном моем распоряжении, а завтра попадешь в полное распоряжение пылесоса и половой тряпки. Придется поработать.

—Я обещал товарищу, постараюсь обернуться быстро: одна нога там, другая здесь.

— Надеюсь, что твоя нога вернется быстро, она мне завтра понадобится.

— Напомни, хорошо?

— А ты мне утром напомни, чтобы я тебе напомнила.

— Если не забуду.

— Я гляжу, ты тут без меня совсем одичал. Раньше ты не страдал избирательной забывчивостью.

— Так и жена ко мне раньше не возвращалась. Она у меня раньше не терялась.

— Согласна. Больше не буду.

Ее губы нашли мои губы. Как же сильно, оказывается, я соскучился по своей жене. Ее нежность вернула мне почти потерянную в последнее время уверенность в себе. Рядом с любимой женщиной я почувствовал себя способным на любой подвиг, на любое свершение. Наверное, сходный прилив сил ощущали средневековые рыцари, готовые сражаться на турнирах за честь своих дам. Честно говоря, удивился, что обнаружил у себя такие сильные чувства, но было приятно узнать, что я способен на что-то подобное. Впрочем, совершение подвигов следовало отложить на утро. Сейчас мне было не до размышлений о подвигах, потому что я попал в полное распоряжение Ани, точно так же, как она попала в полное мое распоряжение.

Утром я проснулся рано, наверное, еще и семи часов не было. Я с нежностью посмотрел на спящую рядом жену. Судьба преподнесла прекрасный подарок — возвращение Анны, словно бы ненавязчиво подчеркнув тем самым, что наступающий день может стать моим последним.

Вот когда до меня дошло, что я подвергаю свою жизнь реальной опасности. Я убеждал себя в том, что вероятность неприятностей крайне мала, что отец ни за что не согласился бы рисковать моей безопасностью, если бы не был уверен в благоприятном исходе дела. Но я смотрел на мирно спящую Анну и не мог отделаться от дурацкого вопроса: «Что она будет делать, если я погибну»?