Владимир Аренев - Душница

Он прикидывал, как бы половчее спросить у родителей, может, они где видели, — не выдавая при этом, собственно, предмета поисков. Но это было бы глупо, глупо и подозрительно.

— Уборку затеял? — спросила мама, заглядывая, чтобы позвать его к столу. — Давно пора.

Сашка кивнул, безнадёжно ковыряясь в очередной коробке.

— Сына, а ты ночью не слышал — кто-то музыку включал? То ли во дворе, то ли этажом выше.

— Не. Громко?

— Да чуть слышно. Но знаешь, такая… мелодия всё время повторяется, очень бодрая, навязчивая. Заснуть невозможно.

— И часто? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал так же безразлично.

— Да уже около недели, не меньше.

— Я, если замечу, скажу. Наверное, соседи радио на ночь не выключают.

— Наверное… Ты иди кушать, потом закончишь. У нас для тебя есть новость.

Сашка почему-то подумал, что ничего хорошего ждать не приходится.

Отец сегодня и куховарил, и хозяйничал за столом. Суп с грибами и биточки удались, и папа буквально сиял от гордости. Маму к плите он не подпускал, она сидела, наблюдая за ним с лёгкой лукавой улыбкой.

— Ну, приятного всем аппетита!

— А новость, па?

— Ах, новость! — он хлопнул себя по лбу, подмигнул. — Да, ты прав, мы едва не забыли. Новость у нас, сына, такая: к середине осени у тебя будет сестричка.

— Здорово!.. — медленно и осторожно сказал Сашка. — Правда, здорово. Поздравляю!

— Кажется, мы тебя слегка огорошили. — Отец похлопал его по плечу. — Ну, свыкайся с мыслью. И предлагаю обсудить, как мы твою сестричку назовём.

У Сашки хватило духу сделать вид, что всё в порядке. Огорошен, но не огорчён. Он даже из-за стола встал последним и к себе ушёл не сразу.

Ещё час Сашка разгребал завалы, уже скорее по инерции. Когда решил идти спать, случайно нашёл пропажу. Ножик лежал под упавшими папками, наверное, закатился туда, когда Сашка вытряхивал содержимое очередного ящика.

Сейчас почему-то отчётливо увидел, что ножику уже много лет. Резные накладки из слоновой кости пожелтели, узор местами стёрся. Но лезвие выдвигалось всё так же ловко и было по-прежнему острым.

Сашка наскоро прибрал в комнате, почистил зубы и, выключив свет, лёг в постель. Ждать, пока все уснут.

Было слышно, как ходят по гостиной и тихо переговариваются родители. Потом свет погас, клацнула дверь спальни. Он лежал и сперва считал до ста, потом — мысленно читал дедовы стихи. На пятом решил, что времени прошло достаточно.

В гостиной было тихо и темно, как и во всём доме; только свет от фонаря падал косой неровной линией да светились янтарными огоньками кнопки телевизора с видиком.

Сашка подошёл, крадучись. Босые ноги неслышно скользили по ковру.

Шарики висели всё там же, под иконой Искупителя. Он встал перед ними, протянул руку с ножом…

Ты ведь не против, деда? Знаю, ты хотел бы, чтоб всё… по-другому, но… Честно, я бы и сам хотел. Только времени не осталось. Папа готов отдать тебя в душницу, мама согласна… пока согласна. Вот только она уже может тебя слышать, я не знаю почему, но догадываюсь: ей помогает сестричка.

Если мама поймёт, что это ты поёшь…

Деда, я видел маму Курдина. Я не хочу, чтобы — так.

Помнишь, ты писал в «Горном эхе»: «Мёртвые к мёртвым, живые — живым»? Ну вот… вот.

Не спрашивай, почему я это делаю, ради кого. Сам не знаю: для мамы, для тебя, для себя, для сестрички… Просто делаю, потому что так надо, так правильно.

По-другому нельзя.

Твой приёмный сын — выходит, мой приёмный дядя?!.. — не мог. Он понимал лучше, чем я, но у него долг, обязанности.

Я всё сделаю как надо. Постараюсь, честно. Я — скоро…

Ты главное потерпи, не пой. Видишь, вот он. Тот самый, которым ты тогда резал торт после премьеры спектакля. Я читал в дневниках Курдина… в смысле, его деда; точно — тот самый. И про то, как это было — читал.

На сцене, при всех… Наверное, сильно он тогда твою поэму перекурочил, да? Я бы тоже, наверное, так же бы поступил, правда.

Глупо как: когда-то я думал, ты на меня обиделся и поэтому молчишь, я думал, это как-то связано: то, что с тобой случилось, и то, что я понёс его в школу.

Мне будет жалко, правда. Но… По-другому не получится, деда.

Я бы хотел поговорить с тобой, хотя бы разок. Спросить, шепнул ли ты тогда что-то Рукопяту. Рассказать… да про кучу разных вещей, все не перечислить. Главное: сказать тебе, что я тебя…

Вспыхнул яркий свет.

— Сашка! Ты что это?!.. Ты!.. Ах ты Господи, отойди оттуда! Сейчас же! И убери нож!

— Мам, я…

— Отойди, я сказала!

На пороге спальни появился взъерошенный отец:

— Что тут?.. Сашка, сдурел, что ли?! А ты чего шумишь?..

— У него нож!

— Закрытый, посмотри сама.

— Да, мам, вот. — Сашка догадался, в чём именно на короткий, страшный миг заподозрила его мать. — Ма, ты правда подумала, что я могу?!.. — едва не плакал от обиды и несправедливости.

— А зачем ты вообще сюда пришёл?

Сашка вздохнул, успокаиваясь.

— Да глупо получилось… — Он пожал плечами, придумывая на ходу. — Вот… помнишь, я читал деду, чтобы… чтобы разговорить.

— И что? — раздражённо спросил отец.

— И ничего не получилось. Я решил, может, если показать ему какую-нибудь старую вещь — ту, которая была с ним много лет, которая связана с чем-то запоминающимся… А ножик ведь у него был с полуострова ещё; а потом дед им на премьере кусок вырезал. Ну, тот, которым в лицо деду Курдина заехал. Я, ма, — добавил Сашка, — поэтому вечером в комнате и убирал: искал ножик.

— До утра потерпеть не мог? — Отец устало провёл ладонью по лицу, вздохнул. — Так, всё, отбой. Ты в порядке?

Мама кивнула.

— Ну и хорошо. Давайте спать. Некоторым, конечно, в школу не надо — вот и дуреют, а некоторым, между прочим, подрываться до зари. И погасите наконец этот чёртов свет!..

Весна наконец-то ворвалась в город — не зная пощады, не признавая границ. В парке воздух звенел от птичьего чириканья. Все лавочки были заняты мамашами да пришвартованными рядом колясками.

— Лепота! — подпрыгнув, Лебедь сорвал листок каштана и теперь шёл, помахивая им, словно опахалом. — Скажи, Турухтун, тебе всё это не приснилось?

— Так поможешь или нет? — уточнил Сашка, сунув руки в карманы.

Лебедь помолчал, разглядывая чёрную путаницу проводов-душеловов — там, поверх крон.

— Вообще-то уже помогаю, — сказал почти обиженно. — Но если хочешь знать моё мнение — это глупо.

Мнение своё за последние пару часов он уже озвучивал раз пятнадцать.

— И кстати, а на фига Курдину нож твоего деда? — Это была новая тема в Лебедевых стенаниях. — Курдин что, тайный поклонник его творчества?